…Иногда хочется вернуться в Москву — на пару часов. Пробраться в родной двор, подняться в нашу «двушку», найти отца и поговорить. Вот в присутствии его новой жены! Наверняка же продолжает изменять ей с сестрой. Проорать, что все знала. Проорать, что он скотина. Плюнуть в лицо…да нет, если бы и представилась такая возможность, я все равно на родину не поехала бы. В прошлое возвращаться не хочу. Пусть лучше обиды жгут в настоящем…

Прошел мимо. С какой-то девушкой, невысокой большеглазой брюнеткой. Взглянул на меня мимоходом и не узнал. И я сделала вид, что не узнала. Внешне он почти тот же, хотя и потерял былую форму, отрастил живот. Он, конечно, и подумать не мог, что я в Стамбуле. На расстоянии двух шагов от него. Он-то думал, сестричка в Дубае… Прошел мимо, вытирая бело-синим платком пот со лба. Глупец, какого ж ты прикатил в Стамбул в конце июля, в самое пекло? Лучше бы в Бодрум съездил… Я и сама задыхалась от жары: таких душных вечеров давно не было. Рабочий макияж медленно растекался, голова в парике взмокла… Он уже почти исчез из поля зрения, а мне вдруг захотелось побежать следом. Встать перед ним. Спросить, гордится ли он сестрой-проституткой, обслуживающей «черножопых»? Опозорить перед спутницей… Тушь потекла — от жары или от слез? Черт, плачу.

Вообще-то мы с детства грызлись. Разлад начинался с игрушек, продолжался дракой за телефон, скандалами из-за того, как он обращался с матерью. С подросткового возраста брат относился к маме пренебрежительно. Для него существовал авторитет одного отца — его идеализировал, ему поклонялся, им восхищался, Женя старше меня на два года. По словам бабушки, брат жутко взревновал, когда я родилась. Как младшую меня всячески баловали, позволяли то, что запрещалось Жене. Он сердился, срывал обиду на мне. Однажды столкнул меня, пятилетнюю, с дивана во время игры, и я сломала правую руку. Женю наказали и скоро на год отправили к бабушке на юго-запад. В школе мы тоже не общались. Даже друзья брата не знали, что Александра из «б» на две параллели младше — его сестра. Стыдился…

Выросли в одной семье врагами. Я заходила на кухню, когда Жени там не было. Женя смотрел телевизор, пока я гуляла с подружками во дворе. Жили на одной территории, но по разные стороны от стены непонимания. Если в подростковом возрасте мы чуть ли не ежечасно ругались, то, повзрослев, стали друг для друга ничем… Папа стоял на стороне сына в любой ситуации: «Он мужчина, ты — девушка. Ему лучше знать, как себя вести. У Жени более трезвый взгляд на жизнь. А ты летаешь в облаках, читаешь глупые романы, забиваешь голову чепухой. Лучше иди посуду вымой! Олеся устала за тобой прибирать!» Я с отцом не спорила и все больше отдалялась от них. Мама замечала натянутость в наших отношениях, волновалась, пыталась вызвать на откровенный разговор. Брат отмалчивался, опустив голову. Если отец был дома, моментально становился на защиту Жени: «Ладочка, ты мужика воспитываешь, а не девку. Что ты хочешь? Чтобы они вместе играли в куклы?! Или вязали перед телевизором?! Пойми, он — муж-чи-на»…

После смерти мамы отношения с отцом ухудшились. Доходило до рукопашной. Он вечно меня упрекал: слишком вызывающе одеваюсь, слишком поздно возвращаюсь… Когда отец сообщил о своем намерении снова жениться, я решила уйти из дому.

Собиралась временно пожить в доме покойной бабули. Но отец ключей не дал: «Проваливай, куда хочешь…» Брат стоял рядом, ничего не говоря. Они были заодно. Одним целым. Через неделю я уехала из России…

На вопросы о родных отвечаю: «Погибли в автокатастрофе». Вычеркнула из памяти нашу московскую квартиру, ненавистных отца с братом, лицемерных родственников. Теперь я одна, сама за себя в ответе. Стамбул принимает такой, какая я есть.

Задаюсь вопросом: повезло ли мне в жизни? Следом за этим вопросом рождаются еще и еще десятки вопросов. Закуриваю четвертую сигарету, вновь возвращаясь к мыслям о настоящем. В настоящем не вижу никого кроме себя, Босфора, Дневника. Клиенты не в счет, как и толпы на улицах. Я опасаюсь приближаться к людям.

…Появление брата в Стамбуле похоже на сон. Было или не было? Спешу в отель. Звонил Джемаль: ждут двое клиентов. Состоятельные арабы, отлично заплатили, за целую ночь. Мужчины и деньги — вот приметы моей реальности. В ней проще жить и легче дышать. О везении мы побеседуем с Аллахом на том свете. Если верить священному писанию, Аллах отвечает на самые безответные вопросы. Надеюсь, безвозмездно…

Для нас, проституток в чужой стране, самый страшный сон — оказаться за решеткой. В холодной турецкой hapishane,[25] где кормят баландой, не отапливают камеры, и от сырости разбухают вены. Вчера вычитала в «Хуррийете»,[26] что в «Кадын ве чоджук»[27] отбывают наказание около 50 русских женщин. Часть из них сидит за распространение наркоты, проституцию. И все они — за подделку виз. Закончится срок, будут депортированы из страны. Турция не встретила их с распростертыми объятиями, напрасно тешили себя «восточной сказкой». Восток не всегда гостеприимен… Проблемы сутенера зачастую становятся нашими проблемами. К примеру, замечаю, что у упрямца Джемаля возникли «денежные» препирательства с полисменами, и моментально подключаюсь к разговору. Отзываю сутенера в сторонку, предлагаю десять сотен: «Возьми, заткни им рты. Нам головная боль не нужна». Вынуждена отдавать из «копилки». Если Джемаль откажется платить полиции, ему, а значит, и мне несдобровать. А я не хочу коротать свои деньки в турецкой тюрьме. Хочу быть свободной: видеть Босфор, слушать чаек, покупать любимые жареные каштаны у уличного торговца… Полицейские в Стамбуле специально от сезона к сезону повышают сумму взятки. Своего рода «чистка»: отказывающихся платить арестуют и покажут по телевидению с анонсом: «Бдительные правоохранительные органы Стамбула обнаружили очередной очаг разврата». А тех, кто быковать не станет, оставят в покое на время.

…В июле 2003 года четырех русских проституток Зия арестовали за распространение наркотиков. Они периодически ширялись — подсели на кокаин «от сложной жизни». Однако продажей кокса девочки, уверена, не занимались: я знала двоих из них. Нату с Катей. Когда-то работали вместе в «русском Стамбуле» — Лалели.[28] Девочки стали козлами отпущения: Зия, спасая свою ШКУРУ просто-напросто сдал их. Когда Светка сообщила об этом, я долго не могла прийти в себя. Два дня пила, впала в депрессию. Натка до сих пор находится в «Кадын ве чоджук», Катя умерла от туберкулеза на третьем месяце заключения. В Брянске осталась ее одинокая мать, диабетик в «инсулиновой» стадии. Она жила на деньги, посылаемые единственной дочерью.

Натка иногда звонит с «тюремного» мобильного, за соответствующую плату выдаваемого надзирателями. Минута разговора — 20 долларов. Эсэмэс — 5 долларов. Натка тараторит хриплым голосом: какая в Стамбуле погода? Правда ли, что в Босфор вернулись дельфины? Она, как и я, любит Стамбул. За две минуты разговора не спрашивает ни обо мне, ни о девочках, ни о чем еще, Натка мечтает снова увидеть Босфор. Просит меня выйти на балкон, чтобы она услышала крик чаек. Раз в три месяца позволяет себе послушать свободу. Две минуты свободы за 40 долларов. На прошлой неделе от Натки пришла эсэмэс: «Денег нет, позвонить не могу. У меня нашли туберкулез. Как у Кати. Я не умру. Я хочу жить. Сходи в церковь, помолись!»

После этих страшных историй с девочками у меня нет никакой уверенности в завтрашнем дне. Если когда-нибудь надо мной нависнет угроза «решетки», покончу с собой. Прячу под шелковой подкладкой в сумочке пузырек с уксусной эссенцией — в критической ситуации выпью и сгорю изнутри… Боюсь даже думать об этом. Не хочу умирать. За свободу я отдам все деньги — я не смогу жить без дыхания Босфора. Не смогу заснуть без колыбельной прибоя. Абсолютно за все надо платить, даже за засохший сыр в мышеловке.