– Бен, прости. Я слишком неожиданно разбудила тебя, да?

– Розмари? Рози… прости. – Он сел. – Боже, я видел сон, а потом целую минуту не мог сообразить, где нахожусь.

«В моей постели, – подумала Розмари, – и видишь во сне Бог знает кого, пока я в кухне влюбляюсь в тебя».

Бен улыбнулся ей, а она пронесла поднос через комнату и весьма рискованно пристроила его на покрытом кружевной салфеткой ночном столике. Розмари села рядом с Беном, а он, не говоря ни слова, обнял ее. И теперь, поняв, что влюбилась, Розмари чувствовала, что вся власть перешла к Бену. Она не шевелилась в его объятиях, а он покачивал ее, зарывшись лицом в ее волосы, и ни один из них не произнес ни слова, пока Бен не проснулся полностью. Тогда он тихо сказал ей прямо в ухо:

– Сегодня воскресенье?

– Да.

– У тебя есть какие-то планы или ты все еще моя?

Она откинулась назад и улыбнулась ему.

– Все еще твоя. Что ты собираешься делать?

– Ты имеешь в виду, что еще? Кроме того, что мы делали? – поддразнивал он ее, лаская лицо, обводя пальцами контур щек и губ.

– Мы можем поговорить. Узнать что-то друг о друге. – Она подала ему апельсиновый сок.

– Обо мне нечего узнавать, Рози. Только то, что ты видишь. Больше ничего нет. – Он опустил палец в сок, потом приложил к ее губам, потом сцеловал с них сладость.

Через час, когда Розмари принимала душ, а Бен воспользовался другой ванной, она вдруг поняла, как решительно он отверг ее предложение. «Боже мой, – пронеслось у нее в голове, – влюбленность мгновенно превращает меня в полную идиотку».

В воскресенье утром светило солнце, снег тут же начал таять, и после завтрака они тепло оделись и отправились гулять. Бен накрутил на себя длинный шарф, обнаруженный в комнате Эллы, и перчатки, подходившие по цвету, которые сумел натянуть только до половины своих больших рук. Он уверял, что это лучше, чем ничего, и Розмари смеялась, видя, как он старается засунуть поглубже в перчатку озябшие пальцы. Ему нравилось паясничать. А она раздумывала, что за этим кроется.

Когда они вернулись, Бен разжег камин, а она приготовила кофе. Они снова уселись послушать музыку и молчали, перебирая страницы воскресных газет. В ее памяти запечатлелось лицо Бена, нахмуренное, сосредоточенное, склоненное над очередной рецензией. Розмари, сидевшая напротив Бена, протянула руку и коснулась его лица. Бен, не поднимая взгляда и не говоря ни слова, рассеянно перецеловал ее пальцы. Зазвонил телефон.

– Кто это? – Бен подпрыгнул от неожиданности, вид у него был самый свирепый. Розмари рассмеялась.

– Не знаю. Давай я возьму трубку. – Она потянулась к телефону, стоявшему у него за спиной. Это оказалась Элла.

– Ма, наконец-то. Я звонила тысячу раз. Ты получила мои сообщения?

– Да, но ты не оставила номера. У тебя все хорошо?

– Все прекрасно. Квартиру сняла, но оттуда нельзя звонить. А как твои дела? В порядке?

– Да, дорогая, конечно. – Она одними губами сказала Бену, что это Элла. Он подвинулся на сиденье, освобождая для нее место, затем поднес палец ко рту и покачал головой, показывая, чтобы она не упоминала его. Розмари, нахмурившись, пожала плечами.

Элла спросила:

– Ты виделась с Беном?

– Да.

После короткой паузы Элла напряженно сказала:

– И как?

– Что «и как», Элла? Не играй со мной в игры.

– Ма, это ты играешь. Я хочу знать, что происходит.

– Элла, но ведь это тебя не касается.

Бен вдруг выпрямился, встал с кресла и подошел к окну. Розмари смотрела на его спину. В комнате повисло напряжение. Голос дочери раздавался у самого ее уха так громко, что Бен наверняка слышал.

– Мам, он здесь? Он был здесь?

– Элла, что за глупости. Мы уже говорили об этом.

– О Господи… послушай… а, гадство… Что он там разыгрывает?

Бен повернулся и вышел из комнаты. Розмари, оставшись одна, сердито и смущенно заговорила:

– Послушай, я не знаю, что у тебя было или даже есть с Беном, и не уверена, что хотела бы знать, только скажи, мне это необходимо: у вас было серьезное увлечение?

– С Беном ничего не может быть всерьез. Кроме его честолюбия. Послушай, заставь его поговорить с тобой. Если сумеешь. Сейчас нас с Беном связывает только старая дружба, но, каким бы милым он ни казался, в нем есть то, с чем тебе не справиться. Прошу тебя, поверь. – На этой умоляющей ноте Элла закончила разговор. – У меня больше нет монет. Я позвоню тебе завтра из театра и дам номер телефона. А ты попробуй заставить его поговорить с тобой.

И разговор окончился. Гудки неприятно отдались в ушах Розмари. Она тоже положила трубку и посидела с минуту.

Потом окликнула:»Бен!» – и увидела сквозь широкое французское окно, что он, ссутулившись, стоит в саду и наблюдает, как птицы клюют семена из пакетика, подвешенного к голой ветке яблони. Она стукнула в стекло, Бен обернулся. Улыбнулся ей. Она поманила его рукой.

– Иди сюда! – Но он не двинулся с места, разглядывая ее лицо сквозь окно. Розмари ощутила неуверенность и беспокойство. На улице слышен был только шум проезжавших машин. Она сделала музыку потише и ждала. Наконец Бен направился к дому и вошел, замерзший, посиневший на мартовском ветру.

– Поговори со мной, Бен. Что у тебя с Эллой?

– Ничего. Я ведь сказал тебе. Она из всего делает трагедию. – Он сел на стул, не глядя на Розмари.

– Она сказала, что мы должны поговорить.

– Послушай, Розмари. Мы с Эллой спали вместе. Наверное, около месяца. Ничего серьезного, она при этом была влюблена в другого. Ничего такого, что могло бы что-то значить. Во всяком случае, для меня. Просто развлечение.

– Почему ее так пугает мысль о нас с тобой? Не говоря о том, что мне вся эта ситуация кажется несколько эксцентричной. Но не думаю, что это могло бы задеть Эллу.

– Она любит тебя. Она боится, что я причиню тебе боль.

– А ты?.. – Розмари едва осмелилась задать вопрос.

– Очень может быть. Я всем причиняю боль.

Наступило молчание, которое Розмари не в силах была нарушить.

Бен наклонился и взял ее за руку.

– Розмари, мне тридцать три года, и я страшно честолюбив. У меня нет времени влюбляться. Элла знает об этом. Она также с самого начала знала, что я хочу тебя.

– Почему? Почему именно меня?

– Не знаю. Боже, какая разница? В тебе столько спокойствия. Я хотел тебя. Ты казалась нетронутой. Это интриговало меня. Слушай, почему мы должны обсуждать это сейчас? Что за глупость!

– Я не понимаю. Мне казалось, что мы встретились, понравились друг другу, занимались любовью… что все просто.

– Ничего не бывает просто.

– Во всяком случае, с тобой.

– Ни с кем. Так или иначе, Элла явно считает, что я решил заполучить тебя – и так и сделал. То есть заполучил. И ей это не нравится. Вот и все. – Он ласково погладил руку Розмари. У нее не было никакого сомнения в том, что это далеко не все. Но она услышала достаточно. Она оказалась для Бена сложной задачей. Причем поставленной ни о чем не подозревающей ее собственной дочерью. Неудивительно, что Элла смущена, растеряна. Ее мать попалась в ловушку, как любая другая женщина, да еще так скоро.

Она спросила:

– И что теперь?

– О чем ты? – Он улыбнулся ей.

– Будем ли мы продолжать? Как по-твоему? Уик-энд кончился, приключение тоже. Ты «заполучил» меня, так, кажется, ты выразился? «Заполучил» меня? Это не отняло у тебя много времени. Ты добился, чего хотел. Вы все плетете интриги подобным образом?

– Ты хочешь сказать – все мужчины?

– Все молодые мужчины.

– Не знаю, Розмари. – Он в раздражении отдернул руку.

«Боже, как он не любит, когда его загоняют в угол», – подумала Розмари. Того и гляди сейчас скажет: «Это становится утомительно».

– Это становится утомительно, – произнес Бен, откинувшись на спинку стула.

Розмари рассмеялась.

– Слушай, Бен, почему вы все настолько предсказуемы?

– Не надо покровительственного тона, дорогая. Не нужно, – сказал он, повысив голос, затем поднялся со стула и стоял, наклонив голову, глядя на нее напряженным взглядом. Во всем его облике чувствовался внезапно охвативший его, еле сдерживаемый гнев.