– Кто это – Бен? – Бетти подозрительно перевела взгляд с матери на дочь, почувствовав что-то необычное в обмене репликами, но не понимая, в чем дело.

– Это один из друзей Эллы, ма. Он оставался у нас на уик-энд. Молодой актер. – Она почувствовала, что подчеркнула слово «молодой». – Элла дразнит меня. Налить тебе еще чаю?

Предметы в комнате вернулись на свои места, Элла рассмеялась, напряжение спало.

К вечеру похолодало и неожиданно пошел снег. Бетти все же решила остаться. Она повздыхала, что будет спать не в своей собственной постели, но даже дочери не доверила бы отвезти себя домой в такую погоду. Завтра утром ее отвезет Элла, потому что Розмари утром придется ехать на студию Би-би-си, где ей предстоит запись. В гостевой спальне в кровать была положена бутылка с горячей водой, ночную рубашку Розмари согрела в сушильном шкафу. Она рано приготовила обычный ужин, который они съели, сидя перед телевизором, вполглаза смотря очередную серию совершенно неинтересной мыльной оперы, которую Бетти, однако, ни за что не хотела пропустить.

Элла была в прекрасном настроении, ведь лучшее время в жизни актера – когда ему только что предложили работу. Она оживленно беседовала с бабушкой, предоставив Розмари ее фантазиям и восхитительным предчувствиям, в которые та наконец позволила себе погрузиться. Бен Моррисон… А в десять часов, как раз когда начались телевизионные новости, а Бетти стала поговаривать, что пора бы лечь спать, зазвонил телефон. Розмари не сомневалась, кто это звонит.

– Алло. – Она взяла трубку в холле, подальше от испытующего взгляда матери.

– Розмари? – В голосе слышалось волнение.

– Да. – Она не могла признаться, что сразу же узнала его.

– Это Бен. – Пауза, тишина на обоих концах провода. Он повторил: – Бен Моррисон.

– Добрый вечер, Бен. Позвать вам Эллу? Сейчас.

– Нет, – ответил он быстро, прежде чем она договорила. – Я хотел поблагодарить вас за уик-энд.

– Я рада, что вам понравилось. Элла должна как-нибудь привести вас еще раз.

– Это будет замечательно.

Она ждала, не совсем понимая игру. Чей ход теперь?

– Может быть, мы могли бы сходить куда-нибудь вместе выпить? – Тон Бена сделался доверительным.

– Выпить? – Как девчонка, она боялась, что он слышит стук ее сердца.

– Я в затруднении, – рассмеялся Бен. – Помогите мне, леди.

Снова пауза. Розмари раздумывала над словом «леди». Потом сказала:

– Бен, может быть, вы придете в четверг с Эллой выпить после шоу?

– Именно так? С Эллой? – переспросил он разочарованно.

Чувствуя его замешательство, Розмари пришла в себя.

– Я оставлю два билета, – засмеявшись, сказала она. – Чудесно будет встретиться снова. Не кладите трубку, я позову Эллу.

– Подчиняюсь. – Телефонный провод донес улыбку в его голосе.

Она снова засмеялась и повторила:

– Я сейчас позову Эллу, и вы сможете договориться. До четверга.

– Буду считать часы.

Розмари положила трубку на стол и позвала:

– Элла, это Бен. Тебя. Он объяснит, в чем дело.

Она повернулась и пошла в кухню вскипятить молока, чтобы мать могла принять свое лекарство. До четверга три дня. Три дня. Что-то уже началось. Что-то неотвратимое, если верить воспоминаниям юности… Какой он? Уверенный в себе, даже самонадеянный, потрясающий. И молодой. Это слово отчетливо прозвучало у нее в мозгу. Что-то уже началось между ними, но много ли у них общего? И, черт возьми, разве это важно? Их роман вряд ли долго продлится, не должен. Она сможет уйти, как только утолит свой голод. Она уже достаточно опытна и поймет, когда приключение может стать для нее опасным. И уйдет. Жизнь – не генеральная репетиция, как любит говорить Фрэнсис. И она хочет его. В этом нет никакого сомнения. Боже, как она хочет его. Если бы нервная дрожь и давно забытая истома тела могли каким-то образом передаться лекарству, которое готовила Розмари, ее мать скорее всего провела бы беспокойную ночь.

Но вот мать приняла свое питье и улеглась, а Розмари, стараясь не встречаться взглядом с дочерью, поднялась в спальню с недавно взятой в библиотеке книжкой. Но поймав себя на том, что в шестой раз перечитывает один и тот же абзац, она выключила свет и зарылась головой в подушки, видя перед собой карие бездонные глаза Бена Моррисона. И не покидавшие ее с воскресного вечера испуг и смущение сменились явно эротическими образами и предчувствиями прикосновений рук и губ. Наконец она погрузилась в сон, полный видений.

Целых три дня не могли начать запись передачи. Целых три дня непрестанного ожидания и возбуждения. «Боже, – подумала Розмари, открыв глаза утром в четверг, – о Боже мой, как будто мне снова шестнадцать лет». И все-таки, что бы там ни пытались внушить подросткам, которые стремятся поскорее ощутить себя взрослыми, в шестнадцатилетнем возрасте не так уж много приятного.

Она встала сразу же, не позволяя разыграться воображению, гоня прочь эротические видения, преследовавшие ее каждое утро.

Уже одетая и причесанная, Розмари села выпить чаю с тостами на тихой кухне, и только кот Бен составил ей компанию. Пока Розмари наливала чай, он положил к ее ногам маленькую полевую мышку, которую протащил в дом через свой лаз в двери. Розмари поблагодарила кота, но, не в силах заставить себя прикоснуться к мышке, хотя бы и мертвой, пересела на другую сторону стола – туда, где в субботнее утро сидел другой Бен. Придет Пат, которую ничем не смутишь и не испугаешь, и выбросит котово подношение.

В девять часов Розмари ехала к парикмахеру на студийном лимузине, который всегда был в ее распоряжении в день записи. Она оставила Элле записку, что встретится с ней в гостевой комнате после шоу. Может быть, Элла закажет где-нибудь ужин на девять вечера? «Не надо было этого делать, – мелькнула у нее мысль, – кончится тем, что мы окажемся в «Джо Аллене», а там соберутся абсолютно все».

Волосы причесаны, забраны вверх, закреплены лаком. Элла всегда говорит, что такая прическа напоминает ей футбольный мяч. Розмари снова в машине, занятая собственными мыслями. Ее немного мутит после выпитого у парикмахера кофе. Лимузин ловко маневрирует в потоке машин, и Розмари приезжает на студию еще до полудня.

В ее уборной, как всегда, ждут цветы от продюсера. Костюмерша приносит два костюма на выбор. Но она не в состоянии решить.

– Не знаю, Мей, выбери сама.

– Я поглажу оба, а вы потом решите. Хотите чашечку кофе?

– Нет, спасибо, мне на сегодня уже хватит.

На какое-то время ее оставили одну, и она принялась просматривать сценарий сегодняшней передачи. Двое гостей (один из Соединенных Штатов), поп-группа, возглавившая хит-парад, и, как обычно, обозреватели – вот и вся сорокапятиминутная еженедельная программа.

Она спустилась в студийный ресторанчик на ленч – перекусить и побеседовать с продюсером, Дереком Смайлтоном, и режиссером Энн Джефферис, и, как всегда, разговором завладел Дерек. Энн улыбалась и согласно кивала любой его реплике – этому она хорошо выучилась, что и обеспечивало ей работу, которой она сейчас занималась, хотя порой и тяготилась ею. Розмари всегда ужасали отношения между Дереком и Энн. Они были любовниками уже более десяти лет. Тридцатилетняя Энн была секретарем Дерека, его доверенным лицом, а в последнее время, в результате некоторых манипуляций на студии, он добился для нее места администратора и к тому же взял ее на передачу, над которой сейчас работал. Он был лет на двадцать старше ее, женат и не собирался ничего менять в своей хорошо отлаженной жизни.

Ситуация была совершенно банальной, и Розмари уже давно привыкла к повторявшемуся время от времени вопросу Энн: «Неужели он никогда не разведется?» Когда Розмари виделась с ними, ее обычно занимало: «Где они делают это? На заднем сиденье машины? В его кабинете на студии? Хорош ли Дерек в постели?» И сейчас, сидя рядом с ними, отводя взгляд от жующих челюстей Дерека, Розмари никак не могла отделаться от возникшего перед ней малопривлекательного видения – двух потных тел в судорогах страсти.