— Вэк! — закричал Гриша. И еще: — Марш!

Гитлеровец повернулся кругом, дисциплинированно щелкнул каблуками и вылетел вон. Через полминуты поезд тронулся и покатил дальше.

— Уф! — Гриша сел в кресло дежурного, облегченно расстегнул верхние пуговицы кителя. Жарко. Надо уже уходить.

— В нашем распоряжении считанные минуты, — сказал Чайчук.

— Почему? — спросил Гриша.

— Потому что этот воинский эшелон пойдет в тупик. Стрелки ему никто не приготовил… Пока опомнятся… Вот и считай.

А комендант в это время спал сном праведника. Он проснулся от шума. Топали в коридоре сапоги, доносились голоса. Потом несколько затихло. Комендант злился на то, что его разбудили. Он долго ворочался, пытаясь уснуть. Но сон не шел. И чем больше он ворочался, тем больше злился. В конце концов он стал забываться. И тут снова: топ, топ — кованые сапоги.

Какие-то крики. «Ну, это уж слишком, — решил он, — опять эти кобели к телефонистке пристают».

Он встал, открыл дверь и в комнатных туфлях, придерживая одной рукой спадающие кальсоны, вышел в зал. Прикрывая свободной рукой глаза от яркого света, стал орать по-немецки:

— Свиньи! Сколько раз я говорил, что трогать телефонистку можно только в свободное от дежурств время. По трое суток гауптвахты!

Он приподнял ладонь и вместо солдат увидел нацеленный на него пистолет.

— Василий, — сказал Гриша, — обыщи комнату коменданта.

В комнате коменданта было темно и душно. Вася включил карманный фонарик и обомлел. В постели, ничем не прикрытая, лежала молодая женщина… с зелеными ногами[17]. Васе было семнадцать лет. Первым его решением было позвать кого-нибудь из хлопцев. И не потому, что он не мог обыскать комнату. Женщина была голая, и он не знал, куда глаза деть. Но потом подумал, что, если сейчас вернется в зал, хлопцы будут над ним смеяться.

Тогда он решительно подошел к койке и, не глядя на перепуганную шлюху, сказал:

— Рубашку надень, бесстыжая. И пошли со мной.

Она торопливо натянула рубашку, и Вася вывел ее в зал. Хлопцы хохотали. И то, что операция шла как по маслу, и что воинский поезд удачно спровадили, и появление комендантской красотки с зелеными ногами развеселило их.

Пора было уходить, но тут осмелел и высказал свою претензию комендант.

— Господа, я офицер, и мне завтра докладывать начальству. Не могу же я сделать это в кальсонах…

— Отдайте ему брюки, — сказал Гриша.

Брюки отдали. Комендант попросил и китель. Но его уже надел Владик Муржинский.

— Хрен ему, а не китель, — сказал Владик. — Пора это кончать, а то еще и пистолет попросит.

С Владиком нельзя было не согласиться. Гитлеровцев снова заставили повернуться к стене, и партизаны направились к выходу.

— Вы идите, товарищ командир, — сказал Игорь Грише, — а я останусь. Пойду еще посты поснимаю.

Гриша понял его. Партизаны вышли в коридор, но оттуда не на перрон, а через окно — и в посадку, вдоль нее к лесу. Игорь, оставшись один, сказал немцам:

— Если кто отойдет хоть на шаг — стреляю без предупреждения.

Потом тихо вышел и догнал товарищей.

Чтобы сбить немцев со следа на случай погони, партизаны свернули с дороги, ведущей в лес, и направились… к отделению бывшего совхоза. Там связали сторожа, запрягли пару коней в добрый фургон, погрузили все оружие и амуницию и двинули на Гущинцы. Благополучно добрались до моста через Буг.

К мосту они подъезжали, когда уже рассветало. На мосту маячил часовой. Игорь пустил лошадей галопом, Когда подъехали к самому шлагбауму, часовой растерялся: то ли документы спрашивать, то ли шлагбаум поскорее открывать — ведь немцы мчатся как сумасшедшие. Гриша опередил его. На ходу спрыгнул с брички и, размахивая пистолетом, бросился к шлагбауму. Опешивший часовой стал помогать обер-лейтенанту.

— Шнель! Шнель! Партизанен! — кричал Гриша.

И уже гремят колеса по мосту. На той стороне Гриша сует пистолет под нос полицаю и кричит:

— Партизан!

Отъехав от моста метров триста и не желая больше испытывать судьбу, повернули в лес.

А через несколько дней разведчики принесли в отряд сведения, добытые у немцев. На Калиновку-два, рассказывали они, наши выбросили десант. Около ста человек были только в здании вокзала. (Это комендант своему начальству так доложил.) Десантники были в немецкой форме и вели себя корректно, как люди, уверенные в своей силе.

Парни ходили и думали, как заставить взрывчатку сработать именно в тот момент, когда над ней пойдут колеса? К Петру подходили с самыми невероятными прожектами.

Однажды подошел Владик Муржинский и сказал:

— Пошли, покажу что-то, — и повел в глубь леса.

Где-то в полукилометре от лагеря он подошел к огромной сосне, поднял лежавший возле нее кончик шпагата и сказал:

— Вот теперь представь себе, что за той ольхой идет поезд. Вот он подходит… А под рельсами, конечно, мина. Командуй. Ну, считай до трех…

— Что ты комедию разыгрываешь, — пожал плечами Довгань, — объясни, в чем дело?

— Ну не хочешь, я сам сосчитаю: раз, два… три!

Со словом «три» он дернул шпагат, и в ту же секунду громыхнул взрыв. Довгань, оглушенный скорее неожиданной радостью, чем взрывом, схватил Владика за плечи.

— Как ты это сделал?

— Очень просто, — ответил тот, скромничая, — взял гранату, выдернул и выбросил предохранительную чеку. Оттянул ручку и вставил между гранатой и кожухом ручки планочку. А к ней привязал шпагат. Когда дернул, планочка выскочила, и граната сработала. Вот и вся мудрость.

— А вдруг бы граната взорвалась в руках?

— Видишь, после удара бойка проходит две-три секунды. Можно успеть лечь под деревом.

— А как на рельсах? Там деревьев нет. Да и заряд будет большой.

…На следующий день Довгань вызвал Гришу, Игоря, Владика. Дело было серьезное. На эту диверсию он возлагал большие надежды, поэтому, посоветовавшись с хлопцами, решил сам возглавить группу. Гришу оставил в лагере за старшего. С Довганем шли Владик и Игорь. Кроме того, решили взять одного новенького. Где же еще, как не на таком деле, присмотреться к человеку? И хоть новых было много, решили взять Мишу Середовича из Стрижавки. Стрижавская подпольная группа, действовавшая в самом пекле, особенно интересовала партизан.

Сборы заняли не больше десяти минут. Партизану собраться — что голому подпоясаться. Оружие проверил, сапоги переобул — можно идти. Но едва Довгань вышел из землянки, как перед ним вырос Вася Крижавчанин. Этот хлопец все больше и больше нравился ему. Высокий, подтянутый, всегда аккуратно застегнут. Он встал перед Довганем и посмотрел на него добрыми, как у ребенка, глазами.

— Вы… меня не вызывали?

— Нет. Мы уходим на задание…

Вася ничего не ответил, но как-то весь сник. Казалось, что он вот-вот заплачет. Так бывает, когда ненароком обидишь искренне любящего и преданного тебе человека. Он не чувствует на тебя обиды, ему просто больно, и эта боль вся в глазах.

— Ну хорошо, — не выдержал этого взгляда Довгань. — Пойдешь с нами.

К намеченному участку железной дороги, который заранее выбрали разведчики, партизаны добрались поздно вечером. Все пятеро выбежали на полотно. В оба конца убегали поблескивающие рельсы. Ночь была светлая, лунная: на полсотни метров вправо и влево можно сосчитать шпалы. Довгань послал в разные стороны Васю и Мишу Середовича — занять посты, а Владик с Игорем принялись копать гравий. Через полчаса, сделав углубление под рельсом, положили туда четыре шашки тола, привязали к ним гранату и замаскировали.

— Вы идите, — сказал Владик, — ни к чему всем нам рисковать.

Довгань и Игорь отошли на порядочное расстояние, но и оттуда хорошо было видно Владика, который склонился над рельсом. Оттянув рукоятку привязанной под рельсом гранаты, он колдовал над планочкой шириною в два пальца с вырезом на краю, к которому и был привязан шпагат.

Владик вытащил чеку, оттянул ручку гранаты и стал вставлять между нею и корпусом деревянную планочку. Вставил. Вот его фигура будто замерла над рельсом. Он долго не отваживался отпустить ручку. Довгань весь напрягся, наблюдая за ним. На какие-то секунды все замерли. Но вот Владик разогнулся во весь рост, постоял так, а потом взял в руки конец шпагата и стал сматывать его с клубка, раскладывать по траве от полотна к лесу.