Время шло, Генрих понемногу привыкал к партизанской жизни. Когда бойцы уходили на диверсии, он просил командира отпустить его вместе с ними.

— Не хочу быть дармоедом, — пояснял он. — Почему вы не разрешаете мне отомстить за их преступления против моей родины? Ведь я к вам пришел для того, чтобы бороться за Германию Маркса и Тельмана!

Партизаны, как могли, успокаивали Генриха, объясняли, что командование готовит для него какое-то очень ответственное задание.

— Терпи, братец, казаком будешь, — говорил, усмехаясь, Иван Белань, командир разведки отряда Слюсаренко.

Генрих волновался и, горячо доказывая свою правоту, переходил на немецкий язык. Тогда переводчик Яблонский еле успевал за ним.

…Выпал снег, ударили первые морозы. Больше всего они докучали Генриху. Партизаны подарили ему овечий кожушок и валенки. Теперь он ничем не отличался от других бойцов отряда.

Перед войной Генрих работал слесарем в бременских мастерских и теперь в партизанском лагере занимался ремонтом оружия. Товарищи часто заходили к нему.

Если в землянку заходил Забаштанский, Генрих доставал губную гармошку и просил его спеть песню «Где ты бродишь, моя доля…». Она нравилась немцу своей грустной мелодией, простыми, как будто обращенными к нему словами. Когда звучала песня и рядом стояли новые друзья, он улыбался, и эта улыбка была такой мягкой, почти детской…

В конце декабря один из разведчиков, Николай Грабик, сообщил Слюсаренко, что по Барской дороге ежедневно идут большие колонны автомашин с солдатами, боеприпасами и продовольствием. Посоветовавшись с руководством соединения, Слюсаренко получил задание устроить на этой дороге «пробку». Операция была разработана так, что успех ее зависел от неожиданности нападения, смелости и решительности действий и военной хитрости. Поэтому Владимир Слюсаренко решил выводить не весь отряд, а отобрать самых отчаянных бойцов и для маневренности посадить их всех верхом. Коней в отряде было достаточно.

— Но вот только что мне с немцем делать? — спрашивал Слюсаренко у товарищей. — Снова этот Шаубе просится на операцию. Прохода мне не дает.

— Давайте возьмем разок, — поддержали бойцы просьбу Генриха.

— Ну, будь по-вашему, — облегченно вздохнул Слюсаренко.

30 декабря сборный отряд под командованием Слюсаренко — все бойцы одеты в немецкую форму, все верхом на лошадях — выехал на задание. Еще не рассвело, но белый снег позволял хорошо ориентироваться. Перед самым рассветом стал опускаться туман. Выехав из леса на дорогу, отряд разделился на две группы. Одни залегли неподалеку от моста через небольшую, с заболоченными берегами речку, другие, во главе с Забаштанским, заняли позиции подальше от моста вдоль дороги.

На рассвете бойцы увидали свет фар идущей колонны автомашин. Слюсаренко на ходу отдавал распоряжения, касающиеся порядка боя. Колонна приближалась. Уже больше двух десятков машин миновали мост. И тогда раздались партизанские выстрелы.

Первая машина сразу завалилась в кювет. Посреди дороги, вспыхнув, остановилась другая. Какой-то ретивый водитель пытался ее объехать и застрял в другом кювете. А партизаны открыли ураганный огонь, били по кабинам, кузовам, бензобакам. И тут громыхнул взрыв — это другая группа взорвала мост, отрезав фашистам пути для отступления.

Гитлеровцы стали разбегаться. Большинство, спасаясь от партизанских пуль, кинулись к реке в направлении села Широкая Гребля. Но отступить по тонкому льду не могли, вязли в припорошенном снегом болоте.

Встретив уничтожающий огонь, потеряв десятки солдат и поняв наконец, что они попали в ловушку, гитлеровцы кинулись назад к автомашинам, а некоторые уже успели отбежать к лесу. А партизаны били по бензобакам, забрасывали залегших в кюветах фашистов гранатами. Пожалуй, горела уже каждая вторая машина в колонне. Над местом боя навис черный дым.

Гитлеровцы стягивались к машинам, до которых не долетали гранаты. Затем, перегруппировав свои силы, они атаковали левый фланг партизанских позиций. Там действовала группа Николая Меуха — разведчики.

Бой разгорался. Между партизанами то тут, то там появлялся Николай Костюков. Он перевязывал раненых и успевал отстреливаться. Иван Белань, гарцуя на коне, передавал в группы распоряжения Слюсаренко. Под ним убило коня.

Гитлеровцы потеснили партизан к голове колонны и сразу стали стягивать туда свои силы. И тут по ним ударили из пулемета. Это Генрих Шаубе, взобравшись на кабину первой машины и стоя во весь рост, вел прицельный, уничтожающий огонь. С криком «ура!» партизаны оттеснили врагов дальше к мосту.

Забаштанский не сводил глаз с Генриха, который не давал фашистам поднять головы, прижимал их к земле короткими очередями из своего ручного пулемета. И вдруг он вздрогнул и упал с кабины. Вначале показалось, что просто оступился.

Николай Зимин и Лавро Коник подбежали к машине и, взяв Генриха на руки, вынесли в безопасное место. Василий Костюков осмотрел его. Пуля прошла возле сердца. Партизаны вопросительно смотрели на Василя. Вместо ответа он стянул со своей головы шапку.

В это время с противоположного конца дороги выехали головные машины встречной колонны, из их кузовов фашисты на ходу вели пулеметный огонь. Командиры встречной колонны, услыхав стрельбу, очевидно, подумали, что это их встречают своим огнем партизаны, и решили прорываться с боем. Не переставая вести огонь, из машин встречной колонны выскакивали солдаты и шли в наступление. Обороняющиеся приняли их за партизанское подкрепление и перенесли огонь в их сторону. Бой вспыхнул с новой силой. Чтобы не оказаться между молотом и наковальней, Слюсаренко приказал немедленно отступить.

И хоть операция прошла успешно, в партизанский лагерь возвращались с тяжелым сердцем. В лесу пришлось похоронить Емельяна Лысенко и Генриха Шаубе.

А 1 января 1944 года на место этих событий прибыл карательный батальон СС. Они окружили село Пултовцы и арестовали всех мужчин — 405 человек. Всех вывели на Барское шоссе в лес, выстроили в две шеренги, развели на четыре-пять метров одна от другой и заставили всех лечь голова к голове. И с двух сторон по осевой линии шоссе направились каратели, на ходу стреляя в затылки лежащих.

Кто-то из мужиков сориентировался и крикнул: «Бежим! Всех не перебьют — лес рядом!» И все стали разбегаться. Фашисты убили тогда 104 человека. Остальным удалось бежать.

В отряд приходили последние подпольщики из Павловки, Стрижавки, Янова, Каменогорки… Довгань с Игорем решили забрать в отряд и Олю Коцюбинскую. Просилась в отряд и Таня Джуринская.

Партизаны встретились с подпольщиками в условленном месте, на знаменитом пятом посту лесного лагеря. Довгань просил Таню остаться еще на некоторое время в подполье.

— Стрелять у нас есть кому, — пояснил он, — а представь себе, как смогли бы мы жить без таких помощников, как ты, как Милентий Кульчицкий, как лесники Анисим Борисюк, Флор Зверхшановский и его сестра Марта?

— Вообще-то… конечно, — нехотя соглашалась Таня. — В Янове и лекарства можно достать, человека спрятать, нужные сведения раздобыть. Ладно, подожду еще…

После этого партизаны с Олей пошли в отряд, а Таня с тетей Катей — матерью Игоря и Оли Коцюбинских, — тяжело вздыхая, направились в свой Янов. В это время «шуля» уже перестала существовать. Партизаны осуществили нападение на квартиру ляйтера и сожгли все документы. Самого коменданта уже не застали: его, по всей вероятности, отправили на фронт.

Придя домой, Таня заболела, а когда немного поправилась, получила важное задание.

Дело в том, что партизаны раздобыли несколько пудов взрывчатки и находилась она теперь в Корделевке. Надо было ее доставить в отряд, а для этого переправить через Буг. Но мост усиленно охранялся.

Эта «закавыка» не давала Тане покоя. Может быть, переправить груз в лодке? Но в районе Янова, чтобы выйти на берег реки, надо долго идти по тонкому болоту…

Штаб охраны моста находился в одном из помещений бывшего детдома. Начальником охраны был низенький толстый немец, пьяница и бабник. В этот детдом по старой привычке ходила к «своим» детям и Танина сестра Люба, которая до войны работала там воспитательницей. Почти все воспитатели каждый день оккупации оставались с детьми. Начальник охраны поэтому был немного знаком с Любой, как и с ее коллегами.