Во время всего сатанинского действа Виктор, как за соломинку, хватался за имя Божие.

— Господи, помилуй! Господи, не оставь меня! Господи, спаси!

Действо же пародировало Божественную Литургию в православном храме. Там — священник, здесь — жрец в ризе наизнанку. Жрец читает молитвы из молитвенника — наоборот. Алтарем служит тело обнаженной девушки, на животе которой лежит Библия. Распятие висит вниз головой и в определенный момент бросается на пол и с ожесточением попирается ногами. Потом на глазах у всех Библия сжигается, а присутствующие клянутся совершить семь смертных грехов и никогда не делать добрых дел.

Ной заставлял клясться и Виктора. Тот шевелил губами, но не уставал повторять: «Господи, помилуй!»

Жрец вдруг подошел к Виктору с намерением надеть на него перевернутый крест, но он только чуть отклонился в сторону, и крест упал на пол. В темноте было невозможно его найти. Ной снял с себя подобный крест и тоже попытался накинуть веревку на шею Виктору. Он наклонил голову в другую сторону, и снова — неудача. Ему даже стало смешно, как будто в игрушки играли.

Тем временем действо докатилось до самого страшного кощунства. Жрец вынес в корзине просфоры, украденные в церкви, и объявил:

— Это есть тело мое, за вас отдаваемое, делайте это в воспоминание обо мне.

Все присутствующие по очереди стали подходить к «причастию».

Ной потащил за собой Виктора, он не сопротивлялся. Но когда дело дошло до принятия «причастия», Виктор увидел, что на освященной просфоре приклеена бумажка с наименованием «сатана». В тот момент, когда он ясно увидел это при приближении оскверненной святыни, Виктор почувствовал непреодолимый позыв к рвоте. Его и вырвало — прямо на алтарь. Последовало непредвиденное замешательство. Он наклонился, чтобы попробовать как-то скрыть следы своей оплошности — девушка неподвижно лежала в блевотине, — но его грубо оттолкнули к стене и сразу как будто забыли про него…

Происшествие с Виктором накалило атмосферу до высшего градуса. Давно уже чувствовалось, что всем хотелось перейти к каким-то более активным действиям.

Сигнал был подан. Кто-то еще продолжал читать молитвы навыворот, другие постепенно впадали в транс, третьи стали сдирать с себя кожаные одеяния. Девушке влили что-то в рот, и она очнулась, приподнялась с пола, униженная и оплеванная. Ей не дали встать во весь рост, ее придавили к земле, и началось групповое изнасилование. Она не могла даже кричать, потому что и рот у нее был занят…

Действо закончилось грандиозной оргией: мужчины и женщины по обещании смертных грехов не стали откладывать совершение их в долгий ящик. Из всех содомских грехов не было, быть может, только самого неестественного разврата — совокупления с животными. Все остальное — в грандиозном масштабе.

Целую ночь длился общий свальный грех. Виктору невозможно было вырваться из этой дикой мерзости. Ему пришлось испить чашу до дна. Он никогда даже не представлял себе, до какого падения может дойти человек. Как он ни оборонялся, но сила была на стороне беснующихся. Два дюжих мужика скрутили его и сделали с ним то, что несовместимо с достоинством нормального мужчины.

После того как совершилось бесстыдство, он немедленно решил, что единственный и необходимый выход из ситуации — самоубийство. Оставалось только найти хоть какую-то одежду — не голым же из окна выпрыгивать! Среди груды разнообразно сплетенных тел Виктор стал искать свои джинсы.

Ной ни на секунду не выпускал его из виду. И как только увидел Виктора вспрыгнувшим на подоконник, тут же дернул за тяжелую портьеру — она упала и погребла под собой Виктора.

Далее все было делом техники. Беспомощного Виктора стащили с подоконника и стали пинать через портьеру. Ной отогнал всех, ему лично доставляло огромное удовольствие избивать его — блаженного, который ни в огне не горит, ни в воде не тонет.

Виктор только тяжко кряхтел, но не просил пощады. Ему хотелось, чтобы его забили насмерть, чтобы больше никогда не вкушать от древа познания добра и зла. Как оказалось, на земле добра почти нет, а зло — неисчерпаемо. Такое положение вещей терпеть больше невозможно. Зло хорошо научилось прикидываться добром и под видом добра заморочило всю землю. Зло непобедимо — это была последняя мысль Виктора перед тем, как он потерял сознание.

В который уже раз без его ведома распорядились его бесчувственным телом. Виктор снова очутился в комнате с кремовым абажуром. И снова невозможно было определить, сколько он в беспамятстве провалялся на матрасе. Окон в комнате нет, дверь заперта.

На столике стоял графин с водой, но Виктор к нему не притрагивался, опасаясь нового подвоха. Несколько раз он подползал к графину — пить хотелось каждой клетке, — но начинал считать, уговаривая себя, что если досчитает до ста и не коснется графина, значит, жажда его терпима. Потом он считал до двухсот, трехсот и тысячи и отползал обратно на матрас.

Он думал только об одном: в чьих же руках его жизнь? Навсегда ушло сознание того, что он сам, Виктор Гамаюнов, — творец своей жизни. Он не распоряжается ею самовольно, как привык думать. Его жизнь подчинена чьей-то воле: иногда она злая, иногда — добрая.

Виктор пришел к выводу, что два начала — доброе и злое — постоянно борются в нем, и несомненно, существуют законы этой борьбы — такие же незыблемые, как закон земного притяжения… И знать законы борьбы добра со злом — самое важное знание в этой жизни. Может быть, всегда побеждает зло — так сначала думал Виктор, и от этого хотелось хлебнуть из графина в надежде, что там — отрава и она решит все дело…

Но с течением времени мысль, что побеждает зло, стала ослабевать, и на ее место пришла другая. И даже не мысль, а уверенность, что это не так. Виктор сказал себе: хочу, чтобы добро было все-таки сильнее…

Чтобы проверить это… нужно еще пожить. Нужно выяснить действие этих главных законов… Только если добро сильнее зла, имеет смысл жить — так думал он вопреки очевидному своему поражению. Теперешняя вероятность выжить равна почти нулю…

Ключ в замке повернулся, дверь открылась, и вошел Ной.

— Как ты себя чувствуешь, брат Иосиф? — осторожно спросил он.

— Хорошо, — сказал Виктор и сам испугался своего голоса — настолько он был слаб. Он прибавил громкости, мучительно собирая последние силы. — Очень хорошо. Я никогда себя так хорошо не чувствовал.

— Это… — Ной запнулся, удивившись ответу. — Это делает тебе честь. Это Моисей дал тебе силы, — нашелся он, и его голос окреп.

— Наверно, — согласился Виктор. Его язык не ворочался от жажды.

— Ты теперь можешь встать?

— Если попью…

— Вот графин — почему ты не пил?

— Не мог дотянуться.

— Я дам тебе, — сказал Ной и подал ему стакан с водой из графина.

«Не умру, еще не умру», — подумал Виктор и с жадностью выпил. Потом засмеялся:

— Не отравлено?

— По вере вашей да будет вам, — засмеялся и Ной.

— Однозначно! — подтвердил Виктор. — Всем будет по вере… Теперь я могу встать. Что прикажешь делать?

— Я больше не могу тебе приказывать. Ты посвящен в высокую степень духовности. Мы равны.

— Но я же должен что-то делать…

— Должен. Вставай, я отведу тебя к тому, кто главнее меня.

Они вышли из комнаты с кремовым абажуром и по обшарпанным коридорам двинулись к новой цели. По всей видимости, сейчас они находились в заброшенном двух- или трехэтажном доме. В окна видны были тополя, их зелень загораживала всю перспективу. В мертвом доме раздавались мертвые звуки: где-то хлопала на ветру дверь или ставня, дребезжало треснутое стекло.

Они прошли дом из конца в конец и спустились этажом ниже. Здесь все было еще гаже: и стены, и пол оказались в сквозных выбоинах, идти надо было крайне осторожно. Пол скрипел и прогибался под ногами, в дыры залетал ветер, нагоняя тоску. Ной снова повел Виктора из конца в конец. Виктор подумал, что проще было бы сразу спуститься на твердую землю или взобраться на крышу… чем ходить по разрушенному этажу, рискуя переломать ноги. Но, видимо, в этом был определенный смысл. Вся его, Виктора, жизнь стала похожа на хождение по аварийному дому. Очевидно, можно было обойтись без этого, но в то же время нельзя было этого и избежать — парадокс! Все последующее в жизни проистекает из предыдущего. Виктор не оказался бы здесь, в мертвом доме, если бы когда-то в прошлом не сделал ошибку в выборе пути. Но раз он совершил ее, то с неотвратимостью последовала перемена его участи. Виктор ясно понял, что этот мертвый дом есть следствие его ошибки, роковой ошибки. И теперь необходимо ее понять. Он не может умереть, не поняв…