— И мы оказались бы именно там, где находимся в данный момент. Все же позвольте мне пожалеть, что дальнейшее расследование будете вести не вы. Кстати, тетя Мириам, неужели уже девятый час? Я, пожалуй, пойду позвоню маме. Мы ужинаем в восемь, и в случае моего опоздания она всегда представляет меня на больничной койке, всего переломанного!

И Чарлз заспешил в дом. Хобкирк проводил его взглядом, в котором читалась неуверенность. За все долгие, но лишенные ярких событий годы службы ему еще не приходилось сталкиваться с убийством, так что он изрядно подзабыл, каких действий требовали в подобных случаях инструкции. У него возникло смутное ощущение, что молодого Хасуэлла нельзя отпускать к телефону потерпевшего. Правда, тот уже звонил с него в полицию, и теперь было затруднительно придумать причину, чтобы его остановить. В общем, констебль Хобкирк не сдвинулся с места и был втайне рад приехавшему в старой, зато надежной машине доктору Уоркопу.

Эдмонду Уоркопу, жившему в комфортабельном викторианском доме на окраине Беллингэма, унаследованном, как и врачебная практика, у давно почившего отца, было шестьдесят лет, однако убийство оказалось для него, как и для констебля, непривычным случаем. Его старомодные профессиональные методы привели бы в отчаяние молодых прогрессивных коллег, тем не менее он располагал обширной респектабельной практикой. Более простые пациенты по степени консерватизма были под стать ему самому и полагали, что не могут ни родиться, ни умереть без участия Уоркопа, а утонченные полагали безопасным доверять себя человеку, так ловко скакавшему следом за гончими и практиковавшему в округе столько, сколько они себя помнили. Уоркоп обладал высоким самомнением, редко с кем-либо советовался и не признавал своих ошибок. Наблюдая, как Уоркоп шествует через лужайку к дубу, никто не догадался бы, что он никогда не сталкивался с делами такого рода. Чужак вообще принял бы его за полицейского медика с богатым опытом. Он поприветствовал констебля кивком, а мисс Паттердейл облагодетельствовал учтивым «добрый вечер» и рукопожатием, поскольку она принадлежала к числу его пациентов.

— Жаль, что вы оказались связаны с этим, — сказал Уоркоп. — Шокирующая история! Я не поверил своим ушам, когда услышал о ней от молодого Хасуэлла. Все произошло чуть ли не на глазах у мисс Уорренби?

Он склонился над телом, мисс Паттердейл продолжила осмотр цветочных клумб, а констебль с почтением наблюдал за врачом. Тот после недолгого осмотра оглянулся и сказал:

— Мне здесь нечего делать. Мгновенная смерть. Бедняга!

— Да, сэр. Сколько он пролежал мертвым?

— Точно определить нельзя. Более четверти часа. Надо также учитывать, что все это время тело находилось на солнцепеке.

Те же соображения прозвучали через пять минут, когда машина полиции доставила к Фокс-Хаусу сержанта уголовного розыска Карсторна, констебля и двух сотрудников в штатском. Сержант спросил врача, что тот может рассказать об убийстве, добавив без задней мысли, что звонил доктору Ротерхоупу, главному конкуренту Уоркопа в Беллингэме и по совместительству полицейскому врачу, но тот не снял трубку.

Уоркопу было нечего сообщить сержанту сверх того, что пуля проникла в череп через височную кость и наверняка застряла в мозгу. Согласно наблюдению самого сержанта, выстрел произвели не в упор, поскольку на трупе отсутствовали пороховые ожоги.

К группе на лужайке присоединился Чарлз. Увидев сержанта, он воскликнул:

— Здравствуйте! Воровство в нашем офисе расследовал другой сотрудник. Куда он девался?

— Это был инспектор уголовного розыска Торптон, сэр. Он на больничном.

— Пусть поправляется! Тетя Мириам, мать велела мне забрать Мэвис к нам ночевать.

— Прежде чем мисс Уорренби уедет, мне нужно будет задать ей несколько вопросов, сэр.

— Она не здесь. Я оставила ее у себя дома, — объяснила мисс Паттердейл. — Мэвис прибежала ко мне за помощью, и я доверила ее попечению своей племянницы. Вы сможете расспросить ее там?

— Разумеется, это меня вполне устраивает, — вежливо ответил сержант. — Юной леди лучше не возвращаться сюда, пока труп не отправят в морг. Я все отлично понимаю. «Скорая» уже выехала.

Он отвернулся и стал совещаться со своими подчиненными, один из которых готовился фотографировать тело. Вполголоса отдав приказания, Карсторн заявил, что намерен без промедления увидеться с мисс Уорренби.

— Как быть с домом? — спросила мисс Паттердейл. — Внутри никого. Вряд ли туда кто-нибудь полезет, однако опасно оставлять двери нараспашку. Но и запирать их мне не хотелось бы, потому что мисс Уорренби вряд ли захватила с собой сумочку, а значит, у нее нет ключа.

— Один из моих людей останется тут и за всем присмотрит, — пообещал сержант. — Все будет в сохранности.

— Тогда, если не возражаете, я поеду с вами. Ты едешь, Чарлз?

Тот кивнул и вывел ее на дорожку. Сержант подождал, пока он умело развернется на узком пятачке, после чего завел полицейский автомобиль. Таким образом, мисс Паттердейл смогла попасть в Фокс-коттедж раньше него и успеть подготовить Мэвис к предстоящему испытанию, что она язвительно охарактеризовала Чарлзу как чрезвычайное желательное обстоятельство.

Вернувшись в скромную гостиную, они убедились, что к мисс Уорренби уже вернулось самообладание. Она пила чай — бодрящий напиток, который предпочитала джину. Новость о предстоящем полицейском допросе Мэвис выслушала с болезненной улыбкой и сказала, что ждала этого и старательно собиралась с мыслями. Когда приехавший сержант принес ей официальное извинение за необходимость потревожить ее в позднее время, ответила, что все понимает и искренне хочет помочь. Поскольку она уже обсудила свою роль в этой истории с Абби, подробнейшим образом вспомнив каждое свое движение и все оттенки чувств, ее рассказ отличался беглостью и внятностью. Удалось даже установить приблизительное время убийства.

— Мы с миссис Клиберн оставались дольше остальных. Обсуждали призы для деревенского соревнования в вист. Я покинула «Кедры» в десять минут восьмого, потому что видела часы в гостиной. Сказала миссис Хасуэлл, что мне придется бежать, а то и лететь, иначе бедный дядя будет беспокоиться. Я миновала сад, выскочила на тропинку и по ней добежала до дома. Оттуда до нас пять минут ходу, так что я вернулась в четверть восьмого или, может, минут на пять позднее. Тогда все и произошло…

— Благодарю за внятный рассказ, мисс. После выстрела вы больше ничего не видели и не слышали?

— Нет, только нечто вроде хлопка, хотя в тот момент я бы это так не назвала… Это было сразу после выстрела и почти с ним слилось.

— Вы никого не видели? Например, на общинном выгоне?

— Нет, никого. Конечно, я специально не смотрела, но наверняка заметила бы, если бы там кто-то был.

— Специально не смотрели? Выстрелили близко от вас, разве вы не испугались, мисс?

— Сначала я ничего не поняла. У меня глупое отношение к оружию! Не выношу неожиданных громких звуков! Я решила, что это не так близко, как было на самом деле.

Сержант все записал в свою тетрадку, но комментировать не стал. Вскоре он спросил:

— Знаете вы кого-нибудь, мисс, кто испытывал к вашему дяде неприязнь?

— Никого!

— Может, он с кем-то ссорился? Враждовал?

— Нет, ни с кем!

От нее ничего больше нельзя было добиться. Задав еще несколько вопросов, сержант пообещал уведомить ее о дате дознания и уехал.

Перспектива дачи показаний на дознании удручила мисс Уорренби, кажется, так же сильно, как сама его причина, и ей потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. Она твердила, что дядя был бы категорически против, и не успокоилась даже после заверений мисс Паттердейл, что ни вскрытие, ни дознание не помешают ей похоронить дядю со всеми надлежащими церемониями. Узнав от Чарлза о приглашении, переданном его матерью, Мэвис опять едва не разрыдалась, теперь от благодарности, и стала умолять передать миссис Хасуэлл слова безмерной признательности за ее доброту, и непременно подчеркнуть, что она глубоко тронута. Однако Мэвис твердо стояла на том, что дядя Сэмпсон предпочел бы, чтобы она осталась в Фокс-Хаусе.