— Что такое?

— Не надо волноваться, моя дорогая! — подбодрила миссис Миджхолм. — Два детектива из Скотленд-Ярда, только и всего. Очень обходительные. Но я побуду с тобой.

— Как я вам благодарна! Простите, я такая глупенькая! — заговорила Мэвис, покосившись на Хемингуэя. — Наверное, это потому, что на меня слишком много навалилось. Конечно, я знала, что без вопросов не обойдется, и сделаю все, чтобы вам помочь. Это мой долг.

И, обходясь почти без наводящих вопросов, Мэвис отчиталась обо всех своих действиях накануне, не забыв о том, как тревожно ей было оставлять ныне покойного мистера Уорренби одного, и о том, как она жаловалась миссис Хасуэлл на позднее время. Мисс Уорренби рассказывала все это не в первый раз, история обросла второстепенными подробностями, и она почти убедила себя, что уходила из дому с дурными предчувствиями. Впрочем, в двух важнейших пунктах история не отличалась от поведанной сержанту Карсторну: Мэвис не знает никого, у кого была бы причина убить ее дядю. Когда внезапно раздался выстрел, она никого не видела.

— Понимаете, — бесхитростно заявила Мэвис, — то, что я никого не видела, для меня облегчение. Дядю все равно не вернуть. Я предпочитаю не знать!

— Да, — кивнула миссис Миджхолм. — Но ты же не хотела бы, чтобы убийца твоего дяди остался безнаказанным? Да и мы не можем позволить, чтобы по нашей любимой деревне разгуливал душегуб! Никто глаз ночью не сомкнет. Я не верю, будто можно что-то утаить. Перед вашим приходом, инспектор, мы с мисс Уорренби как раз обсуждали, кто бы мог это сделать.

— Не думаю, что это подобающие разговоры, — возразила Мэвис.

— Прошу меня извинить, — произнес Хемингуэй, — но вы ошибаетесь! Если кого-то подозреваете, то ваша прямая обязанность сообщить мне об этом.

— Я никого не подозреваю. Даже не представляю, кто бы это мог быть!

— Не преувеличивай, Мэвис! — одернула ее миссис Миджхолм. — Одно дело хранить верность памяти дяди — хотя у тебя нет для этого причин, но, уверяя инспектора, что у твоего дяди не имелось врагов, ты грешишь против истины, зная, что враги были! Я не утверждаю, что он сам был в этом виноват — хотя кто же еще? — однако от фактов никуда не денешься. Видит бог, я не склонна сплетничать про соседей, но не возражала бы узнать, к примеру, куда отправился от Хасуэллов Кенелм Линдейл. Эти Линдейлы всегда были мне подозрительны. Они ведь как живут? Ни к кому ни ногой, в жизни торнденского общества не участвуют. Сколько миссис Линдейл ни твердит, что не может отойти от своей малышки, я уверена, что это высокомерие. Как только они поселились на ферме Рашифорд, я сразу же нанесла им визит и всячески выказывала дружелюбие, но миссис Линдейл намекнула, что без приглашения мне на ферме лучше не появляться.

— Со мной она всегда была очень приветлива, — промолвила Мэвис.

— Я не упрекаю ее в невежливости, но разве от нее чего-нибудь добьешься? — не унималась миссис Миджхолм. — Я спрашиваю ее о родителях, откуда она родом, давно ли замужем — все без толку. Уклончивость — вот как это называется. Я тогда еще заподозрила: ей есть что скрывать. Для девушки — а кто она еще по сравнению со мной? — неестественно избегать разговоров о родне. И вот что я вам скажу… — Она пристально посмотрела на Хемингуэя. — У них никто никогда не гостит. Ее или его родители, сестра… Но нет, никого! Ни разу!

— Может, они умерли? — предположил Хемингуэй.

— Все до единого? — возмутилась миссис Миджхолм. — Людей совсем без родни не бывает.

— Не надо так, миссис Миджхолм! — взмолилась Мэвис. — Теперь, когда не стало бедного дяди, у меня тоже не осталось родственников. Я не знаю ни одного!

— Ты не замужем, дорогая.

Старший инспектор изъявил желание просмотреть в присутствии мисс Уорренби бумаги покойного.

— Мне обязательно при этом находиться? — пискнула Мэвис, ежась. — Уверена, дядя не хотел бы, чтобы я рылась в его столе.

— Вряд ли при жизни он допустил бы до своего стола кого-нибудь из нас, — заметил Хемингуэй. — Насколько я понимаю, вы — его душеприказчица. Лучше вам за мной проследить.

Мэвис послушно встала.

— Когда полковник Скейлз сказал мне об этом, я ушам своим не поверила! Понятия не имела, что дядя собирался назначить меня. Боюсь, я не знаю своих обязанностей, но так тронута, что сейчас расплачусь…

И Мэвис побрела через холл в большую светлую комнату — кабинет Уорренби. На пороге она задержалась, слабо улыбаясь Хемингуэю.

— Вы сочтете меня дурочкой, но до чего же я не люблю заходить в эту комнату! Знаю-знаю, это произошло не здесь, но все равно… Тут я невольно начинаю искать его. Хочу побыстрее избавиться от того садового кресла. Полиция не возражает? Ведь без вашего разрешения нельзя трогать ничего.

— Я не возражаю. Ваше желание убрать кресло вполне естественно, — ответил Хемингуэй, входя в кабинет и озираясь.

— Кресло наводит меня на зловещие мысли, — объяснила Мэвис, вся дрожа. — Дядя редко сидел на открытом воздухе. На самом деле это было мое любимое место. Подумать только: если бы не жара, дядя вряд ли пошел бы работать в сад и ничего бы не случилось!

Старший инспектор, уставший от этих безобидных глупостей, издал звук, означавший согласие, и кивнул констеблю, читавшему газету.

— Я решил оставить дежурного до вашего прихода, сэр, — доложил сержант Карсторн. — Из-за телефона комнату нельзя было запечатать, он один на весь дом.

При виде телефонного аппарата на письменном столе Сэмпсона Уорренби старший инспектор прищурился. Он не сомневался, что мисс Уорренби неоднократно приходилось бывать в комнате после гибели дяди. Мэвис, словно читая его мысли, промолвила:

— Я успела возненавидеть звук телефонного звонка.

В комнате подмели и вытерли пыль. Она сияла чистотой, бумаги на столе Сэмпсона Уорренби были собраны в одну стопку и перевязаны красной ленточкой, все ящики стола опечатаны. Сержант объяснил, что раньше бумаги валялись на столе и не разлетелись разве что благодаря стоявшему на них лакированному подносу с несколькими карандашами и авторучкой со снятым колпачком.

Хемингуэй кивнул и опустился в кресло у стола. Мэвис при виде этого святотатства отвела взгляд.

— Ну, мисс Уорренби, можно мне попробовать выяснить, нет ли здесь чего-то, относящегося к делу? — спросил он, разрезая ленточку.

— Да! Хотя я уверена, что ничего такого нет. Мне бы очень хотелось, чтобы все это оказалось случайностью, и чем дольше я думаю, тем больше верю, что так оно и было. Тут постоянно палят по кроликам, дядя даже жаловался на это мистеру Эйнстейблу и предлагал запретить охоту на общинной земле. А браконьеры? Вы не считаете, что это мог быть несчастный случай?

Хемингуэй, не склонный вступать в спор, ответил, что пока не успел составить собственное мнение. Он быстро проглядел документы, касавшиеся многомесячных стараний некоего землевладельца прогнать арендатора. Письма, найденные у ног застреленного Сэмпсона Уорренби, были написаны тем же самым арендатором, видимо, еще до привлечения к тяжбе Уорренби: к ним были прикреплены копии язвительных писем самого землевладельца. Арендатор опирался на законы об ограничении арендной платы, и желчность его переписки с арендодателем с каждым разом усиливалась. При этом Сэмпсон Уорренби выступал всего лишь в роли юридического представителя землевладельца, и было трудно представить, что здесь могло послужить причиной для убийства.

Хемингуэй отложил бумаги и занялся содержимым ящиков стола. Один из них был полон россыпями зажимов, скрепок, кнопок и карандашей, два других содержали канцелярские принадлежности в нераспакованном, нетронутом виде. Еще один ящик отведен под коллекцию конвертов, два ящика отданы под счета и квитанции, под ними был ящик с бухгалтерскими книгами и использованными чеками. В четвертом, нижнем, лежали банковские выписки. Свою переписку Сэмпсон Уорренби доверил верхнему ящику. В отличие от других ящиков в нем Царил беспорядок. Прежде чем приняться за его содержимое, Хемингуэй окинул ящик любопытным взглядом.