— Сэр, — сержант нахмурил брови, — Уорренби знал что-то компрометирующее Линдейла и шантажировал его?

— Судя по всему, это были бы проказы в его духе.

— Но зачем?

— Неизвестно. Может, он его не шантажировал. Вдруг он пронюхал про Линдейла какую-то гадость, и тот его застрелил, чтобы информация не просочилась? Зависит от того, какие это были сведения и что за человек Линдейл.

— Это не в его стиле, — заметил сержант.

— Возможно, вы правы, — сказал старший инспектор, когда машина остановилась перед домом Драйбека. — Но однажды я арестовал старого дедушку, милого и доброго. Казалось, он мухи не обидит. Не знаю, как он обходился с мухами, дело было в холодное время года. Арестовал я его за то, что он всадил кинжал в спину родному брату.

После этих воспоминаний он вылез из машины и зашагал по дорожке к двери Драйбека.

Был уже восьмой час, и Драйбек, чья экономка ввела категорический запрет на обильные поздние обеды, скучал над тоскливым воскресным ужином в виде ветчины, салата и заварного крема. Неудивительно, что он с облегчением оторвался от трапезы. Услышав, что к нему пожаловали двое из Скотленд-Ярда, Драйбек бросил салфетку и поспешил в холл, навстречу гостям.

— Я ожидал сотрудников уголовного розыска, — начал он. — Шокирующая история, старший инспектор! Могу утверждать, что в истории нашего прихода такого не было. С радостью окажу вам любое содействие. Вам нужно узнать о моих занятиях во время этого события? Это естественно. К счастью, я не жалуюсь на память, она у меня безупречная — спасибо юридической практике.

И он почти в тех же словах, что в первый раз, повторил рассказ, который слышал от него сержант Карсторн.

— Вы не слышали первого удара гонга, сэр? — спросил Хемингуэй.

— Нет, не слышал, но ничего удивительного в этом нет. С вашего разрешения мы проведем эксперимент с гонгом. Если сержант Карсторн останется здесь и вскоре ударит в него вполсилы — по словам Эммы, в первый раз она ударила именно так, считая, что я в доме, — а мы втроем будем находиться в той части сада, где я тогда поливал грядки, то старший инспектор сам убедится, слышно ли оттуда гонг.

— По-моему, это излишне, — заметил Хемингуэй.

— Простите, но я настаиваю, чтобы вы удостоверились в правдивости моих слов, — заявил Драйбек и повел полицейских в задний сад.

— Мои владения невелики, — рассказывал он по пути, — но обратите внимание на разделяющие их на сектора живые изгороди. Вот эта отделяет огород, а та, к которой мы подходим, обозначает мой маленький розарий. Вот тут, джентльмены, занимаясь поливом, я услышал гонг на ужин. Войдем!

Он посторонился и поманил их под арку в высокой тисовой изгороди, на чудесный квадрат земли, разделенный на клумбы с розами, между которыми пролегали узенькие травяные дорожки. Посередине розария располагался искусственный пруд. Окинув свои владения горделивым взглядом, Драйбек произнес:

— Вы оказались здесь в самое лучшее время. Замечательный год для роз! Вам нравятся красные, старший инспектор? Они — мои любимые, «Слава Голландии».

— Удивительно, сэр! — воскликнул Хемингуэй. — Редкая по красоте экспозиция! А вот и гонг!

— Я ничего не слышал! — удивился Драйбек.

— Я тоже, — признался Харботтл. — Никакого отчетливого звука.

— Вам почудилось! — возразил Драйбек, готовый к конфликту. — Я не считаю себя тугим на ухо, вовсе нет!

— У меня слух отменный, сэр. Более того, я ждал и прислушивался. Готов поверить, что вы были заняты с розами и не услышали гонга. Я думал так с самого начала, но рад, что побывал здесь. — Он шагнул к клумбе с розами сорта «Бетти Апричард». — Я видел неплохие розы в Фокс-Хаусе, но с вашими ничего не сравнится!

— Охотно верю, — кивнул Драйбек. — Боюсь, мой друг, Уорренби не обращал на такие вещи должного внимания.

— Вы хорошо его знали, сэр?

— Нет! Не претендую на большее, чем просто знакомство. Откровенно говоря, я не считал его приятным человеком, который мог бы тут прижиться.

— В общем, он не пользовался здесь популярностью, — заметил Хемингуэй.

— Да. Я бы удивился, узнав, что он нравился хотя бы кому-то во всем Торндене. Но вы должны правильно меня понять, старший инспектор! Я льщу себе, что неплохо знаю Торнден, так вот, в моем кругу нет никого, у кого была бы малейшая причина совершить ужасное преступление — убить его! Хорошо, что вы меня навестили! В деревне чешут языками, и я шокирован долетевшими до меня слухами. Их распускают безответственные люди. Кое у кого разыгралось воображение. Но вам, опытному человеку, скажу, что это дело не представляет особой сложности, фантастические предположения излишни.

— Рад этому, — произнес Хемингуэй. — Раз так, я, возможно, сумею раскрыть его.

— Боюсь, вы найдете его даже слишком простым. Я ломал над ним голову, подойдя к задаче как к шахматной. Моя версия — как же мне не хотелось к ней приходить! — заключается в том, что все указывает в одну-единственную сторону. Возможность и мотив были только у одного человека — племянницы убитого!

У инспектора Харботтла отвисла челюсть.

— Даже не учитывая того факта, что женщины редко прибегают к огнестрельному оружию…

— Это, — перебил его Драйбек, — говорят всякий раз, когда женщина использует огнестрельное оружие.

— Я в жизни не видел менее похожую на убийцу женщину!

— Разве ваш опыт, инспектор, свидетельствует, что преступники обоего пола всегда похожи на убийц? Уверен, мисс Уорренби чрезвычайно умна.

— А вот это уже представляет интерес! — оживился Хемингуэй. — Должен сознаться, что на меня она подобного впечатления не произвела.

Драйбек усмехнулся:

— Не сомневаюсь, она произвела на вас впечатление особы, придавленной гибелью любимого родственника. Чепуха, старший инспектор! Вздор и пустая болтовня! Мэвис утверждает, что Уорренби спас ее от нищеты, когда она была ребенком. Чтоб вы знали, она прожила с ним около трех лет. Он предложил ей кров после смерти ее матери, и она согласилась, хотя, насколько мне известно, располагает небольшим собственным доходом и уже достигла возраста, когда могла бы сама зарабатывать на жизнь. Несомненно, у нее имелись свои основания предпочесть место бесплатной экономки и прислуги в дядином доме. Разве теперь не очевидно, что подобные основания у нее действительно были? Если верить слухам, в последнее время Мэвис увлеклась молодым поляком, гоняющим на шумном мотоцикле. Излишне говорить, что в деревне популярна версия, что вина лежит на нем. Но я считаю данную версию несостоятельной. Если молодой человек и наведался в Фокс-Хаус в роковое время, я не могу поверить, что он ждал до семи тридцати, а потом выстрелил в Уорренби. Сами посудите! Уорренби находился в доме один. Не только входная дверь, но и окна на первом этаже были распахнуты. Зачем ему было ждать, пока Уорренби выйдет в сад?

— Действительно, зачем? — подхватил Хемингуэй.

— Тренированный ум отвергает эту версию, — продолжил Драйбек, махнув рукой. — Давайте размышлять дальше. Проанализируем историю, рассказанную мисс Уорренби, пункт за пунктом.

— Если вам все равно, сэр, то я, сделав это за сегодня уже дважды и считая ее крайне поучительной…

— Она покидает «Кедры» одна, через садовую калитку, — продолжил Драйбек, отметая все попытки остановить его и тыча пальцем в Хемингуэя. — С одной стороны, она неоднократно повторяет нам, что переживает, оставив дядю одного, а с другой — пересиживает в «Кедрах» остальных гостей, не считая миссис Клиберн. А потом еще делает так, чтобы по пути домой ни с кем не столкнуться. Говорит, мол, перелезла через приступку, миновала дорожку и вошла в Фокс-Хаус через переднюю калитку. Может, так и было, но лично я склоняюсь к мнению, что Мэвис приблизилась к дому сзади. Участок отделен от тропинки живой изгородью, тянущейся между ним и той рощицей, что примыкает к «Кедрам», — это препятствие вполне преодолимо. Мэвис могла вынести из дома дядину винтовку так, чтобы он не знал. Убедившись, что дядя расположился в саду, Мэвис тем же путем вернулась на тропинку. И только после этого перешагнула через приступку.