Я попыталась быстро объяснить, что такая точность бессмысленна – законы физики приблизительны, всегда содержат погрешности, измерительные приборы тоже не идеальны. Но внезапно наткнулась на глухую стену непонимания.

Что ж… Новая Академия – новые проблемы.

В системы отсчета, системы координат и прочие «линии с наконечниками» оболтусы из родного вуза верили как во Вселенский разум. Когда я просила «отбросить все цифры после запятой, кроме первой», с готовностью отрывали кусок листка с этими самыми цифрами и отбрасывали в сторону.

Главной моей ошибкой стала попытка рассказать внушателям теорию ошибок.

Первые формулы повергли их только в легкую хандру. Но следующие ввели в состояние глубокой интеллектуальной комы. Ребята хлопали глазами, открывали и закрывали рты и нервно мычали.

Наверное, столь концентрированные «математические экстракты» надо было давать в гомеопатических дозах, вводя по одному новому слагаемому или множителю на каждой паре. Цельные формулы для неокрепших умов оказались сравнимы разве что с убийственной дозой нервнопаралитического вещества.

В аудитории воцарилась гробовая тишина. Даже стрекозы у окна перестали трещать крыльями, сели на розовые жалюзи и застыли, словно превратились в очередное украшение.

Бабах!

Я даже вздрогнула – отвыкла от столь громкого выражения эмоций по поводу физики и математики, расслабилась. Но как выяснилось, глянец хороших манер слетал с большинства внушателей, как только их мозг закипал от непосильного труда.

– А-а-а! – воскликнул рыжегривый истл, уронив себе на ногу осциллограф. Прибор оказался на редкость крепким, только ножки отвалились и пулями полетели в другой конец лаборатории.

Все, кто там сидел, дружно подняли ноги, как роботы, но рты не закрыли и глазами вращать не перестали. Ножки осциллографа весело просвистели в воздухе, очень удачно срикошетили от стены и… устремились в окно.

И в эту минуту выяснилось, что местное здание не готово к студенческим мозговым штурмам, неизменно сопровождавшимся штурмом всего вокруг.

Ножки зацепили жалюзи. В родной Академии они бы даже не дрогнули, но местные явно держались на честном слове. Плотные глянцевые полоски зашуршали, затрепетали и, увлеченные порывом ветра, устремились в аудиторию. Летели они недолго. Встретились с двумя сальфами, что притулились в углу, «на камчатке», и накрыли их как силки – птиц.

Оглушенные формулами студенты даже не шелохнулись, словно ничего не заметили.

Ну что ж… вот теперь я ощутила себя почти как дома. У нас ни одна лекция, ни одно лабораторное занятие не обходилось без таких легких, ненавязчивых разрушений.

– Давайте забудем про эти формулы, – попыталась я исправить положение и одним движением смахнула с темно-бордовой доски в золотистой рамке всех «математических монстров». Вздохи облегчения пронеслись по аудитории. – Нужно просто уяснить, что ни один закон физики, ни один прибор не дают такую точность. Потому что любой физический закон сам по себе приблизителен. А приборы немного ошибаются из-за несовершенства конструкции.

Меня снова накрыла глухая тишина. Только теперь вместо суеверного ужаса на лицах внушателей прописалось возмущение.

– Неужели все эти физики не могли найти точных законов? Шарашкина контора какая-то! – всплеснул руками черногривый истл, одетый как благородный пират. В черную шелковую рубашку со шнуровкой на вороте и кожаные штаны. – А еще заставляют всех учиться по их теориям и законам! А сами-то! Даже посчитать точно не сподобились!

Его острый подбородок выпятился, а губы обиженно поджались. «А ведь я им так доверял!» – читалось на лице разочарованного студента.

Требовалось срочно исправлять положение. Репутация всех поколений физиков была сейчас на моей совести. И если несколькими, которые удовлетворяли любознательность за счет людей, я пожертвовала бы без сожаления, то других любила и восхищалась по-настоящему.

Вот только как объяснить, если уже после первых слов о том, что любые координаты относительны, студенты интересовались – куда это их относят? Что ж, Ольга… Тебя ждут великие дела – еще один тест на профессионализм в боевых условиях.

Я попыталась судорожно прикинуть – какое сравнение покажется внушателям достаточно весомым.

Воинственное? Нет. Ужаснутся. Бытовое? Вряд ли. Отплюются. Что они ценят больше всего? Ага! Внешний лоск!

– Представьте, что вам заплели идеальную косу, и из нее выбилась прядь. Что вы сделаете?

– Убью парикмахера, – за всю группу отозвался черногривый. – Вырву ему руки и поменяю местами с ногами. Или глаза натяну на… хм… на то, что чуть повыше ног.

Та-ак! Что-то мне это напоминает! Похоже, «математические монстры» пробудили во внушателях давно дремавшие варварские гены. На душе мигом полегчало. А действительно! Чего это я расквасилась? Свои же люди! На «трехэтажные» формулы реагируют как на хороший удар по темечку, меньше чем за четверть пары сломали осциллограф и снесли жалюзи напрочь. Нормальные же ребята! Особенно если не приглядываться к украшениям, кружевам и рюшам. И забыть, что носят их здесь не только девушки.

– Хорошо, – согласилась я. – А если выбились три волосинки?

– Пф-ф! – отмахнулся истл. – Их никто не заметит.

Студенты на секунду замерли – тридцать две пары глаз, вперившихся в меня немигающим взглядом… От такого и без внушения можно сползти под стол.

Когда группа отмерла, ребята закивали и заулыбались. А черногривый, как законный представитель однокашников, резюмировал:

– Ясно! Отбрасываем все цифры после запятой, кроме двух первых! В расчетах и реальности они не играют роли, как те самые волосинки. Спасибо, Ольга Искандеровна. И как у вас фантазии хватает приводить такие жизненные примеры?!

Сама поражалась, как хватило фантазии изобрести пример, о котором никогда в жизни не подумала бы. Я постаралась, чтобы эти мысли не отразились на лице, и ответила уже всей группе:

– Так! Закончим парикмахерские фантазии и перейдем к физическим. Попробуем сделать такие расчеты, чтобы преподаватель не сразу умер от смеха, а помучился хотя бы пару минут.

Студенты вначале похихикали, затем немного пошептались и погрузились в задание.

Фуф… Я справилась. Так и хотелось картинным жестом смахнуть пот со лба.

Ох уж мне эти Академии! Каждый день как экзамен! Студенты думают, что им тяжело – каждые полгода зачеты, срезы знаний. Тяжело преподам – у нас они намного чаще. И пересдавать нам никто не позволит.

После практики я с огромным трудом сбежала от своей новой группы. Студенты сбились вокруг, как птенцы возле кормушки, – толкались и едва не залезали друг другу на головы. Всем хотелось еще немного пообщаться с лектором, сумевшим за пять минут втолковать то, что прежнему не удалось объяснить за два семестра.

И мне стало немного не по себе. Слишком уж быстро создавали себе кумира местные ребята. Или так «перекосило» их психику из-за частого воздействия энергии внушения?

Помнится, Гвенд рассуждал о промывке мозгов, их закипании или чем-то вроде того… Неужто и впрямь не шутил?

И снова я с ностальгией вспомнила родных оболтусов. Каждая пара с ними походила на бойню – погибала моя вера в разум, а вместе с ней лабораторные установки, калькуляторы и методички. Рикошетом доставалось уборщицам, электрикам и самим студентам. Но они доверяли, а не фанатели.

Вархар ждал неподалеку от аудитории и возвышался среди местных как мощная колонна между тщедушных фонарных столбов. Рядом с ним прямо-таки маялась в предвкушении допроса Слася, и замерла, скрестив руки на груди, слегка напуганная Алиса.

Стоило мне появиться на пороге аудитории в окружении своих «цыплят», выше на голову и шире в плечах раза в полтора, мрагулка восторженно закричала:

– Мы идем их колоть! – и рубанула рукой по воздуху, словно уже начинала колоть что-то очень крепкое. – Да ладно тебе, у нас даже пленные крипсы недели через две приходили в себя, – явно от всего сердца обнадежила Слася Алису.