– Ты знаешь, почему Виселгалла прозвали Колокол? – Вархар уже почти не делал перерывов – хохотал не переставая. И, на зависть Юлию Цезарю, отбивал шаровые молнии, деревья, камни и котов – друг за другом, как теннисист мячики. – Думаешь, вот что у него под шортами-юбкой? Белье? Ха! Ни-че-го! Ничего! Как думаешь, что видят вон те студенты? – Вархар такнул пальцем в четырех истлов. Они усиленно качали пресс, а Виселгалл, широко расставив ноги, возвышался над головами ребят.

Оба глаза Виселгалла оставались на месте, и оба уха тоже. Но кусок правой ноздри словно бы кто-то отгрыз.

– А теперь угадай с трех раз, кто отковырял Виселгаллу ноздрю? – угогатывался дальше Вархар. И не дожидаясь моих скромных предположений, выпалил: – Конечно же, жена! Но не во время секса! После. Они подрались за право первым пойти в душ.

Супружеские отношения местных преподов все больше поражали мое воображение.

Но еще больше поражали воображение военные учения.

Вокруг зданий летало все, что умело летать, и все, что не умело, летало тоже.

Деревья, помахивая на прощание корнями, проносились мимо окон.

Автобусы, помахивая на прощанье дверцами, устремлялись следом.

Коты, размахивая когтистыми лапами, стремились приземлиться и доходчиво объяснить обидчикам, что рожденный лазать летать не должен.

Птицы, ничем не размахивая, пикировали клювами на студентов и преподов, словно мстили за издевательство над живой природой.

Молнии сверкали возле здания ежеминутно и, красиво расчерчивая небо золотистыми дугами, падали куда ни попадя. Деревья то и дело вспыхивали факелами, и водники обрушивали на них десятки «жидких облаков». Ухитрялись не только мгновенно потушить стволы и кроны, но и насквозь вымочить всех, кто очутился в радиусе метров пятнадцати, не меньше. Включая котов. И те продолжали точить когти в надежде объяснить академическим гадам, что любят принимать душ еще меньше, чем летать.

Камни и куски земли свистели над головами, временами крайне удачно падая на бедовые темечки.

И, конечно же, на всех и вся в изобилии сыпались многоэтажная брань и крики невольных жертв тренировочного беспредела.

Но стоило Генералу рявкнуть: «Кому дороги глаза – цыц!», Священнику гаркнуть: «У кого нет лишних ушей за-аткнись!», Колоколу прогреметь: «Мол-ча-ать всем, кто надеется завести детей!» – во дворе ненадолго воцарялась такая тишина, что даже мухи старались жужжать как можно беззвучней.

Коты переставали мяукать и свистели мимо окон в гробовом молчании, перебирая когтями в воздухе. Наверное, еще надеялись завести потомство.

Птицы пикировали на чужие макушки без прежнего восторженно-победоносного клича. Наверное, еще планировали отложить яйца.

Военная подготовка шла полным ходом.

Че-ерт! Рабочий день-то в самом разгаре! А у меня скоро практика по электричеству!

Эйфория от близости Вархара, от его удивительной, ненавязчивой заботы схлынула как вода. И я обнаружила, что проректор все еще бесцеремонно обнимает за талию и прижимает к своей по-прежнему голой груди. Но хуже всего было то, что мне совершенно не хотелось вырываться. Рядом с Вархаром я ощущала себя так уверенно, так спокойно… И так… вдохновленно. Сердце восторженно колотилось, в голове плыл сладкий туман, а губы сами тянулись к ярким, чувственным губам Вархара.

Не-ет! С этим надо как-то бороться! Уж слишком невероятным казалось, что скандр способен на нормальные, человеческие отношения…

– Мне на пару надо, – я поднырнула под руку Вархара и попятилась к двери.

Проректор развернулся ко мне лицом, совершенно не опасаясь нового «подарка» из окна. Резко отклонился, и над его плечом со свистом пронесся камень размером с грейпфрут. Вархар поймал булыжник на лету и не глядя выбросил назад, как снежок. Ухмыльнулся, выпрямился во весь свой великанский рост и снисходительно разрешил:

– Иди. Встретимся завтра, перед балом.

На неверных ногах выскочила я из кабинета и только в холле смогла облегченно выдохнуть.

За дверью дежурил всклокоченный, но уже переодетый в сухое Драгар. Он со скоростью гоночного автомобиля накручивал круги, восьмерки и замысловатые косички в холле. Посыпь мы подошвы парня мелом, он уже расчертил бы поле для игры в баскетбол, футбол и волейбол сразу.

Когда Драгар ринулся навстречу, я впервые захотела послать человека очень по-русски и очень матерно. Но Драгар не был человеком. Хуже того, он был скандром. А воинственные скандры посылы, тычки, удары и выдирания волос воспринимают как заигрывания. В панике, суетливо отступила я в сторону кафедры и торопливо выкрикнула:

– Драгар! Сходи-ка, проверь, все ли занятия идут, как надо. После инцидента.

И, не дав ему ответить, бросилась бежать. В прямом смысле слова бежать в свой кабинет, в свою крепость. Скорость я развила невероятную – как минимум серебро на Олимпиаде завоевала бы махом. Заскочив в кабинет, метнулась к графину, налила стакан воды и залпом осушила его.

В кармане что-то хрустнуло. Я достала неведомый предмет и обнаружила, что это упаковка валерьянки, каким-то чудом захваченная из дома вместе со штанами.

Немного подумав, выпила еще стакан воды и закусила четырьмя таблетками. И только потом, следуя пресловутой женской логике, взглянула на срок годности лекарства. По счастью оно обещало спасать меня от академических впечатлений еще не меньше двух лет.

Нет! Так надолго мне этой упаковки точно не хватит. Максимум на неделю.

Опустившись в кресло, я бросила взгляд в угол монитора, на часы. Пять минут второго. Через полчаса у меня по расписанию очередной подвиг – практические занятия. Захотелось выброситься в окно, чтобы уволиться традиционным для Академии и, кажется, единственно возможным способом.

По счастью, валерьянка не дремала, и спустя минут десять мне заметно полегчало. Я даже смогла выглянуть во дворик, не для того, чтобы оценить, куда лучше падать, а чтобы полюбоваться на цветы.

Сегодня распустились удивительные бархатно-черные соцветия. Распахнув окно, я вдохнула медово-пряный аромат нектара и бодрящий – свежескошенной травы.

Валерьянка продолжала свои разрушительные действия на мой здоровый инстинкт самосохранения. Он отчаянно боролся, но заметно сдавал позиции. Я вдохнула еще раз. «Все-таки неплохо тут! – произнесла за меня валерьянка. – Заводами-фабриками не пахнет, кислорода хоть отбавляй… Природа-а… Дикая, как местные проректоры-варвары и студенты-бретеры… Но симпатичная-я…»

«А какие у них плавки-и! А какие шикар-рные тела! – вздумал высказаться совсем другой инстинкт. И мечтательно так, с придыханием, добавил: – А какие губы-ы-ы! А какие настойчивые ухаживания! А какие крепкие объятия!»

«И главное! Алисе действительно могут здесь помочь! Наверное…» – последней очнулась неистребимая надежда.

От этой шальной мысли я залпом осушила второй стакан воды и проглотила три таблетки валерьянки.

Теперь можно смело в бой. Ой… то есть на практику.

Первые минуты в аудитории стерли оптимизм напрочь, и меня снова неудержимо потянуло в окно.

Прочитав в расписании «практика по электричеству», я в глубине души надеялась, что мы порешаем безобидные задачки. Ну, пускай не мы! Пускай порешаю я! Студенты же будут с выпученными глазами списывать с доски непонятные буквы и цифры, до глубины души поражаясь – как они сюда попали и зачем? Все это я тысячу раз проходила на решениях задач.

Да и навести порядок на такой паре раз плюнуть. Пригрозил, что вызовешь к доске решать очередную задачу, для пущего страха зачитаешь условия – медленно так, смакуя. Все, в аудитории гробовая тишина.

Но, по местным жестоким традициям, меня ждало глубочайшее разочарование. Практика оказалась теми самыми лабораторными работами, о которых в Академии я иначе как с ужасом не думала.

На аудиторных столах топорщились подозрительно рабочие установки с электрическими контурами, лампочками и термостатами. А над ними почти безумно сияли глаза и улыбки двух десятков студентов.