– Она сказала, что даже не надеется, что вы ее вспомните, но я сказал, что по телевизору вы выглядите отличным парнем. Я ей сказал: «Ирма, он точно должен тебя вспомнить. Он выглядит отличным парнем.» Вот что я ей сказал.

Фокс насторожился.

– Ирма немного болела, но сейчас ей лучше. О, я знал, что вам захочется это услышать. Ирма Шварц. Вспомнили ее?

– Это невоз… – начал Фокс, поднимаясь с кресла.

Он сглотнул, и мелькнувшая было неуверенность исчезла с его лица.

– Это очень плохо, – мягко произнес он. – Обязательно передайте Ирме мой привет.

– Я знал, что вы ее вспомните, – улыбнулся Римо. Пришло время закручивать гайки. – Я слышал, что вы помните многие вещи. Например то, что происходило в этом доме в 1938 году.

Фокс моргнул.

– Какие-то эксперименты с лекарствами, не так ли? Доктор… Вокс.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – быстро проговорил Фокс. – Должно быть вы спутали меня с кем-то еще.

– Я так не думаю, доктор Вокс. Ведь те эксперименты проводились с прокаином, правда? А это как раз и есть то, чем вы пичкаете этих богатых идиотов. Итак, совершенно не важно, сколько вы берете с них за это, все равно это не те деньги. А у вас в подвале сейчас лежит около миллиона долларов в золотых слитках. И если только издатели не платят теперь за ваши книги в триллионах золотом, – я не вижу, как вам удалось приобрести столько.

– Вы сейчас же уйдете отсюда, – произнес Фокс, руки его тряслись.

– Поэтому я сказал себе: «Римо, наверное здесь что-то не так». Но это всего лишь мои мысли.

Он повернулся, чтобы уйти, оставляя в комнате бледного, испуганного человека, вцепившегося в подлокотники кресла так, будто он катался на американских горках непристегнутый.

Этот толчок сработал.

– Спасибо за гостеприимство, доктор. Может быть, мы еще встретимся.

Доктор не ответил. Еще долго после того, как за спиной Римо с мягким щелчком закрылась дверь, он неподвижно, будто приклеенный, сидел в своем кресле, вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники.

Последние десять минут Римо разговаривал сам с собой. Чиун находится с ним рядом, в той же комнате, где Римо и Пози открывались друг другу, но старик был не здесь. Он сидел на полу в позе полного лотоса, соединив средние и большие пальцы, и с низким жужжанием напевал старинные корейские заклинания. Единственный ответ, который мог услышать от него Римо, были вариации жужжания. Интенсивное жужжание говорило о несогласии с кажущимися разрозненными аргументами Римо. Чиун, и Римо это знал, не собирался удостоить присутствие Римо словами. Став героем, он сослал себя на навозную кучу эмоциональных задворков Чиуна. И, судя по бешенству жужжания, он, кроме того, не был в восторге от предложения Римо.

– Это задание, папочка, – взмолился он, держа перед стариком белую тогу, который продолжал оглушительно жужжать. – Это ведь ничего не значит. Мы наденем их поверх своей одежды.

Короткое фырканье выразило взгляды Чиуна на это предложение, за ним последовало все то же низкое жужжание. Глаза старика были закрыты.

– Церемония может начаться в любую минуту, а Фокс уже начеку. Он знает, что мы следим за ним и он напуган. Если он собирается выкинуть что-то, то сейчас самое подходящее время.

Чиун закатил глаза и продолжал жужжать.

– Он может с кем-то связаться, или что-нибудь перепрятать. Или переговорит с кем-то на месте. Я тебе объясняю, сейчас он покажет свое лицо.

Лицо старика сжалось в яростной гримасе, а жужжание возвысилось до визга и оборвалось.

– Так же как ты показал свое? – взорвался он, не в силах дольше сдерживать себя. – Ты одурачил этих безумцев и они поверили, что ты совершил подвиг, исполнив упражнение для второкурсников, пока подвиги Мастера Синанджу были приписаны парочке кретинов, завернутых и банные полотенца!

– Это не полотенца, – вступился Римо, протягивая ему одеяние. – Это тоги. Их носили римские сенаторы.

– И люди за них голосовали? Они что были нудистами?

– Их носили все.

– Кто? – вопросил Чиун. – Ни один уважающий себя человек не наденет такую дегенератскую вещь.

– Очень многие их надевали. Аристотель носил.

– Никогда о таком не слышал, – фыркнул Чиун. – Шарлатан.

– Это один из самых значительных философов всех времен.

– Он рассказывал о красоте берегов Синанджу?

– Э-э, не совсем…

– В таком случае он шарлатан. Каждому известно, что все настоящие философы были корейцами.

– Ладно, – вздохнул Римо. Он напряг память, вспоминая, кто же еще носил тогу. – Есть! Юлий Цезарь. Великий император.

Чиун надулся:

– Кого волнует, в чем ходили бледнолицые.

– Только набрось ее. Мы не можем присутствовать на церемонии без них.

Нехотя старик взял тогу из рук Римо.

– Я надену это позорное одеяние на одном условии, – сказал он.

– На каком? – с надеждой спросил Римо. – Слушаю тебя.

– Ты скажешь собравшимся там идиотам, что это я отправил в рай двойной спиралью тех двоих дегенератов.

– Я не могу этого сделать. Тогда я оберну их против нас. Сейчас мы им нравимся, так что даже Фокс не может выкинуть нас отсюда. А мы должны находиться здесь, чтобы наблюдать за ним.

Пока Римо говорил, Чиун качал взад-вперед своей головой, глаза его были закрыты, челюсти окончательно и многозначительно сомкнуты.

– О, Чиун! Это лишь создаст дополнительные трудности. Кроме того, нам надо быть внизу, прежде чем Фокс начнет действовать.

– Таково мое условие.

– Давай что-нибудь еще. Все, что угодно, и я выполню твое условие. Если ты захочешь, мы проведем следующий отпуск в Синанджу.

– Мы в любом случае проводим следующий отпуск в Синанджу. Теперь моя очередь выбирать место очередного отпуска. И я уже сообщил о своем решении императору Смиту.

– А как насчет нового телевизора «Бетамакс»? – предложил Римо. – Там будет все, что надо и экран размером четыре фута.

– Я вполне удовлетворен теми скромными ящиками, которые у меня есть, – произнес Чиун.

Римо сдался.

– Что же ты хочешь взамен того, чтобы надеть эту тогу? – отчаявшись спросил он.

Чиун молчал. Затем его старые миндалевидные глаза блеснули и он заговорил:

– Думаю, есть кое-что. Одна маленькая вещица.

– Ну сейчас будет!

– Принеси мне портрет Читы Чинг в традиционном корейском платье. Ради этого я отброшу свое самомнение и появлюсь на публике завернутым в полотенце. Это будет доказательством моего бесконечного восхищения ее красотой.

У Римо стало кисло во рту.

– Считай, что он уже у тебя.

– О удивительный день! – защебетал старик, оборачивая белую тогу вокруг своего желтого парчового кимоно. – Запомни, ты мне обещал.

Римо хрюкнул.

Банкетный зал в Шангри-ла представлял из себя море белых одежд и искрящихся бокалов «мартини». Шофер, который доставил гостей с вокзала в Энвуде, выглядел очень неуютно в своей белой тоге, он кружился в толпе и раздавал гротесковые маски Ацтеков высотой в два фута.

– А это для чего? – спросил Римо шофера, когда тот вручил ему огромную бело-зеленую маску.

– Для маскарада, – строго ответил шофер, переходя к следующему гостю.

– Здесь будет представление, – пояснил Чиун. – Как по телевизору. – Он с особой торжественностью водрузил маску себе на голову. – О красавица, когда я увидел твою грациозную поступь…

– Ш-ш-ш, – сказал кто-то, когда притушили свет и на помост в дальнем углу комнаты шагнула фигура Феликса Фокса, без маски.

– Леди и джентльменты! – начал он.

Чиун громко захлопал.

– Всегда нужно приветствовать актеров, – сказал он.

– Мы собрались здесь сегодня, чтобы приобщиться к чуду под названием Шангри-ла. Содрать с себя годы, не повиноваться времени. Триумф молодости и красоты – это сфера немногих избранных, тех, кто слушает меня сегодня.

– Слышим, слышим! – закричал Чиун.

Фокс глянул в темнеющую толпу, затем продолжил: