И все же сейчас предстоящий триумф казался Бардиху пустым. Несмотря на своих именитых гостей, Шангри-ла было странным местом, и, если честно, он вышел на мороз не для того, чтобы стать героем, а чтобы поскорее отсюда сбежать. Да, он хотел им помочь, хотел стать их спасителем, но еще больше он хотел убраться от этого мрачного дома, полного стенающих полупризраков-полулюдей.

И вот последний рывок, так что рубашка с майкой выбились из брюк, обнажив спину пронизывающему ветру со снегом, – благодаря ему прутья раздвинулись еще на сантиметр с небольшим, чтобы он мог наконец вылезти наружу. Он полез в образовавшееся отверстие, чувствуя себя так, будто проходит сквозь машину для производства лапши, и радуясь, что с возрастом не располнел. Поддержание фигуры было, конечно, простым ребячеством, но в конце концов это пригодилось. Он поднял мигающую лампу и начал долгий поход… но где он? Вокруг все будто вымерло. Но должно же здесь быть хоть какое-то жилье. Ведь это Пенсильвания, а не Гималаи. Должен же здесь кто-то жить.

Снега намело столько, что он с трудом передвигал ноги; на расстоянии вытянутой руки уже ничего невозможно было разглядеть. Он знал, что принял верное решение – ему необходимо было покинуть Шангри-ла. Он ощущал это всем своим существом. Уже за воротами воздух стал приятнее, стал каким-то более живым. А там, на территории клиники, пахло как-то нехорошо. Там царил неприятный, зловонный запах гниения.

Внезапно у него перед глазами вновь возник образ Пози Понзелли. Словно разложение, прямо под кожей… Ему стало стыдно так думать о ней. Пози – хорошая баба, самая лучшая из них, но даже от нее исходит что-то, напоминающее вонь от бродяги.

И тут с ослепляющей ясностью Бардих понял, чего он так боялся в этом доме и от чего готов был бежать без оглядки всю ночь сквозь буран, это было ощущение смерти. Теперь ему это стало столь же очевидно, как и то, что идет снег. Эти богачи не шутили, когда с безумными от страха глазами кричали о смерти. Смерть уже прокралась в дом, как собачонка, учуявшая запах мяса.

Он шел уже около получаса. Так, по крайней мере, ему показалось, хотя могло пройти и гораздо больше времени. А могло и не более нескольких минут. Он точно не знал. Его мозг застыл вместе с онемевшими пальцами и превратившимся в ледышку носом. Перед глазами у него то и дело вставало лицо Пози, точнее, то, что скрывалось под кожей – смерть. Но он пытался отогнать видение, сосредоточившись на ходьбе.

Ресницы его заиндевели. Они сверкали, словно искры, когда он моргал, и это было чудесно. Шаг за шагом, только вперед. Шаги постепенно становились все короче, потому что ноги тоже онемели от холода. Он давно перестал тереть руки, пытаясь вернуть их к жизни. В последний раз он потер их над керосиновой лампой, отчего на тыльной стороне ладони образовался ожог, а потом лампа вспыхнула и погасла, хотя он этого даже не заметил.

Но что случилось с ресницами? Они весят целую тонну! Из-за этого невозможно открыть глаза… Щелка, щель, приятные мысли… Мысли путались. «Селебритискуп» проходил через типографские машины, с грохотом вылетая наружу, чтобы рассказать миру о новом любовнике Джеки О. и «НЕРВНОМ СРЫВЕ ЛИЗЫ» – так, по крайней мере, будет гласить заголовок, хотя на самом деле с ней никогда ничего подобного не происходило, о чем и будет сообщено в статье. Но ее поклонники уже раскупят журнал, так что это не имеет ни малейшего значения. И вот все первые полосы «Селебрити-скупа» смешались в одну, и там оказались фотографии всех звезд, всех Красивых людей, и его фотография тоже – в полный рост. СЕЙМУР БАРДИХ, ПРЕКРАСНЫЙ НАКОНЕЦ.

– Красивые люди, – запел Бардих на мотив популярной песенки, – очнитесь и узнайте обо мне…

Спать нельзя. Он затерялся в снегах, где что-то притаилось и ждет. Но оно его не коснется. Он Красивый мечтатель. Обойдите три раза вокруг него и притроньтесь к его глазам…

Глаза закрывались. Превратившиеся в сосульки ресницы, распухшие от холода веки, непреодолимое, болезненное желание уснуть, – все это не имело значения, он пока еще был на ногах, он просто даст немного отдохнуть глазам (в священном трепете притроньтесь к его глазам), а затем продолжит свой путь. Важно продолжать путь, идти не останавливаясь, только вперед и вперед. Хотя вряд ли ты встретишь кого-нибудь на своем пути. Красивый мечтатель.

– Ибо пищей его был нектар! – крикнул Бардих в ночь, но крик тут же оборвался, подхваченный ветром, едва слова успели сорваться с губ. Продолжай свой путь. Все равно никого не встретишь на своем пути.

Но он ошибался.

С усилием приподняв отмороженные веки, он увидел, что оказался на опушке густого соснового бора. А где же дорога? Он стоял по пояс в снегу, прислонясь к стволу огромной голубой ели. И тут он увидел ее. Ее, притаившуюся здесь же на опушке. Она ждала.

– Ты ведь все время шла за мной по пятам? – произнес Бардих тихим шепотом, от которого обожгло легкие, и опустился на снег.

Это было так приятно. Глаза невыносимо устали. И пока Смерть замыкала вокруг него кольцо, он улыбался, и его губы едва заметно шевелились, повторяя последнюю строчку поэмы. «Ибо пищей его был нектар.» Теперь все будет хорошо. Смерть не станет долго задерживаться здесь. У нее назначена еще одна встреча, чуть дальше по дороге, – там целый дом людей, ожидающих ее появления.

– И пил райский эликсир, – прошептал он.

У него не хватило сил закрыть глаза, и туда набился снег, а затем метель укутала его сверкающим белым покрывалом.

И тогда Смерть продолжила свой путь.

А тем временем в Вашингтоне, милях в двухстах восьмидесяти от того места, где лежал занесенный снегом труп Сеймура Бардиха, командующий сухопутными войсками Клайв Р. Доббинс, сидя на заднем сиденье своего темно-синего «линкольна», украдкой поглядывал на часы. Жена осыпала его упреками.

– Правда, Клайв, просто ума не приложу, зачем нам понадобилось так рано уходить? Вечер был просто замечательный. Нэнси дала мне рецепт этой восхитительной шарлотки по-русски, и Генри был в прекрасном расположении духа.

– Видишь, идет снег, – на ходу придумал отговорку Доббинс.

В Вашингтоне не было и намека на ту метель, которая бушевала в пригородах, но лучше было сослаться на плохую погоду, чем сказать жене правду.

– Что?! – воскликнула миссис Доббинс с преувеличенным удивлением, но способность преувеличивать была у нее в крови, так что Доббинс не стал ее перебивать. – Милый, но снега и на два дюйма не нанесло. К тому же Форсайт – великолепный водитель, не правда ли, Форсайт?

– Да, мэм, – откликнулся с переднего сиденья шофер.

– У меня назначена встреча, – пробормотал Доббинс.

Что было истинной правдой. Встреча с двадцати четырехлетней сотрудницей отдела по связям с общественностью Государственного департамента. У Ронды были куриные мозги, но фигурой она способна была остановить межконтинентальную баллистическую ракету.

Доббинс обещал быть у нее ровно в час ночи, но уже опаздывал на двадцать минут. И еще понадобится как минимум полчаса, чтобы добраться из Джорджтауна до той части Шестнадцатой авеню, где обитала Ронда. Мало хорошего, если она уже спит. Девицу пушкой не разбудишь. А если и разбудишь, то с тем же успехом можно заниматься любовью с мумией.

– Прибавь-ка газу, Форсайт, – приказал он.

Через заднее стекло он видел фары зеленого «форда», принадлежащего секретной службе. Они следовали за ним тенью, куда бы он ни направлялся. Доббинс с самого начала был против этого, но поступил приказ самого президента, а такие приказы не принято обсуждать.

Так что пришлось примириться с их постоянными засадами и проверками, хотя из-за этого Доббинс чувствовал себя салагой. Он, черт, побери, прошел офицером три войны, и вот теперь кучка штатских будет его защищать.

Защищать! Ха! Хотел бы он встретить того сукина сына, который прикончил Ватсона и Ивса. Хотел бы он поглядеть в глаза этому засранцу, когда тот попытался бы напасть на него, генерала армии США, потому что при первой же попытке нападения тяжелый кулак Доббинса просто размозжит ему череп.