— Вряд ли вы сможете его себе позволить, — заметила она небрежно. — Он дорогой. Мне его специально привозят из столицы. У учителей маленькое жалованье, я знаю. Папа оплачивает ваше жилье и дрова из своего кармана.

Вот нахалка! Такая маленькая, а уже сноб.

— Я знаю, что вы делали на уроке, — заявила она. — Мы с госпожой Лотар стояли в коридоре и подсматривали.

— Я вас заметила. Тебе понравился наш урок?

— Наверное, вы фокусница. Я видела таких в цирке в столице. Только там фокусник делал совсем удивительные вещи. Он летал и поднимал в воздух слонов. Вы так можете?

— Вряд ли. Наверное, он сильный иллюзионист.

— Значит, вы обманули детей. Показали им фокусы.

— Это не фокусы. Это...

— Магия, что ли? Колдовство? — Регина фыркнула. — Если вы настоящая Одаренная, вы остались бы в столице. Они все там живут. Их уважают и платят им много денег. А вы приехали к нам. Значит, вы не настоящая Одаренная.

Мало того, что эта девчонка нахалка и сноб, но и еще весьма проницательная особа! Вся в своего папочку.

— Говоришь, обманула детей?

Я разозлилась.

— Хочешь? — я достала из сумки последнее печенье, которое вывалилось из пакета и потому осталось несъеденным. Его испекли в виде человечка с глазами, носом и пуговицами, нарисованными белой глазурью.

— Сказала же, я не люблю печенье! — капризно протянула маленькая избалованная принцесса.

— Мне кажется, этому господину из теста ты тоже не очень нравишься.

Я собрала последние силы и призвала свой дар. От напряжения на миг земля ушла из под моих ног, в висках застучала кровь, но я выполнила иллюзию, которую задумала.

Пряничный человечек пошевелился, помахал короткими ручками над головой, злобно свел брови, а из его нарисованного глазурью ротика высунулся длинный белый язык из сахарной пудры.

Регина ахнула.

— Он дразнится! Как вы это сделали?

— Сама же сказала — фокусы.

Человечек замер и опять превратился в твердое печенье. У меня не было сил поддерживать иллюзию долго — сегодня я и так превзошла саму себя. Я хладнокровно отправила печенье в рот, откусила пряничному забияке голову и прожевала.

— Вкусно. Зря ты отказалась от угощения.

Регина посмотрела на меня с ужасом, как будто на ее глазах я сожрала ребенка.

— Вы странная, — пробормотала она. — Так учителя себя не ведут.

— Одаренных часто называют странными, — согласилась я. — От нас всего можно ожидать.

Она отвернулась и закричала:

— А вот и папа за мной приехал! — и ехидно добавила вполголоса: — Я все расскажу ему о вашем уроке и нашем разговоре.

— На здоровье, — улыбнулась я.

Послышался шум и школьным воротам подкатил богатый автомобиль — не чета тому калеке, на котором разъезжал директор! У господина Роберваля была последняя модель, мощная, быстрая.

К автомобилю тут же подбежали мальчишки и принялись украдкой трогать блестящие детали.

Из автомобиля появился сам господин Роберваль, что-то повелительно сказал мальчишкам — те притихли и отошли. Роберваль пошел к школе, снимая на ходу краги.

Я неприязненно следила за его приближением. Какой он высокий! Солнце играло в его черных волосах, но теперь я увидела, что на его висках пробивается седина. А ведь Роберваль совсем не стар; ему лет тридцать-тридцать пять. Видимо, жизнь его хорошо потрепала. Вон какие у него мертвые, непроницаемые глаза! Такого взгляда не бывает у людей, которые ведут веселую и беззаботную жизнь.

— Добрый день, госпожа Верден, — поздоровался Роберваль и протянул руку. Я секунду колебалась, прежде чем протянуть свою. Он нарушил этикет — либо нарочно решил показать этим жестом разницу в нашем положении.

Рукопожатие получилось агрессивным, как будто Роберваль рассчитывал причинить мне боль. Его ладонь была твердой, мозолистой и шероховатой. А когда он отнял руку, я успела увидеть, что его пальцы — на удивление длинные и изящные — покрыты мелкими порезами.

— Занозы, — пояснил он, заметив мой взгляд. — Отправлял сегодня партию леса. Осмотрел каждое бревно. У меня толковые управляющие, но я предпочитаю внимательно следить за своими делами.

— Разумно с вашей стороны.

— Как вы обустроились в коттедже?

— Замечательно. Спасибо вам... за прекрасный дом и вашу щедрость. Мне уже сказали, что вы оплачиваете жилье учителям и коттедж был построен на ваши средства.

Он небрежно кивнул, принимая благодарность, и заявил:

— Жаль, что вы недолго проживете в нем. Думаю, на днях захотите вернуться в столицу. Даже если не прислушаетесь к совету, который я вам вчера дал, долго вы тут все равно не продержитесь.

— С чего вы взяли? Я приехала сюда и буду работать. Пока мне все нравится.

— Это пока. Вас выживут в два счета.

Я кипела от возмущения и искала подходящий колкий ответ. Тем временем Роберваль отвернулся и потрепал дочь по голове.

— Привет, принцесса.

Его лицо озарила улыбка. Я чуть не упала в обморок от удивления. Думала, он вообще не умеет улыбаться. Уголки его жесткого рта всегда были опущены немного вниз, и мертвые глаза, казалось, никогда не знали веселья.

Впрочем, неожиданная улыбка не красила его. Кожа возле шрама на щеке натянулась, а глаза не изменили выражения и не поймали солнечный отблеск. Так и остались мертвыми и непроницаемыми.

— Ой, папа, что сегодня было! — захлебываясь, затараторила Регина. — Я тебе все-все расскажу.

Она метнула на меня ехидный взгляд; стало понятно, о чем будет докладывать маленькая ябеда и шпионка.

Я собиралась просить Роберваля, чтобы он позволил дочери ходить на мои дополнительные занятия, если надо — уговорил ее, но теперь передумала.

— До свидания, Регина. До свидания, господин Роберваль, — сказала я сухо и пошла к своему коттеджу.

В душе кипели неудовольствие и досада, а голова кружилась от слабости. Я еле волочила ноги; у таких бездарей, как я, управление эфирными потоками отнимает много сил.

Скорее бы добраться до дома, лечь в кровать! Хорошенько подкрепиться тоже не мешает. Что там директор говорил о доставке блюд из трактира?

Я так торопилась, что и не подумала пойти в обход, по дорожке, что вела вокруг школьного двора к дому изобретателя Анвила, а оттуда учительскому коттеджу. Зачем тратить время и силы, когда каждый шаг дается с трудом? Куда быстрее пройти прямо.

Я забрела в траву, которая уже успела высохнуть под лучами солнца, и ступила в тень от старого каштана. Камешки на веревках покачивались на ветру и сухо постукивали, как кости висельников. Узловатые ветки тянулись ко мне подобно рукам ведьм, со связок сухих трав — оберегов — сыпалась труха.

Каблук зацепился за корень, и я чуть не упала; замахала руками и оперлась о ствол, оцарапав ладонь о шляпку вбитого медного гвоздя.

Это может быть опасным! Нужно обработать порез, не хватало подцепить заражение крови. Вдобавок ко всему, под подошву подвернулась шляпка «волшебного» гриба; раздался противный чпокающий звук, запахло ацетоном. Я поморщилась. Проклятое, проклятое дерево!

Но любопытство взяло свое; я задрала голову, изучая узор, который образовывали гвозди на коре — так и есть, «белая пентаграмма», символ, защищающий от злых чар. Не то, чтобы я хорошо разбиралась в подобных вещах, но старая служанка в поместье дяди верила в разную чепуху и боялась вампиров; она-то и просветила меня.

Однако странно видеть подобную дикость во дворе школы. Надо еще раз поговорить с директором. В конце концов, это дерево может представлять реальную опасность. Что, если кто-то из детей вздумает съесть «волшебный» гриб? Хоть они не ядовиты, как поганки или мухоморы, отравиться ими можно. А вдруг школьник оцарапается о гвоздь, как я?

Впрочем, дети не подходят к дереву, вспомнила я. Боятся. Что там рассказывал директор? Кажется, каштан был посажен тем легендарным разбойником, про которого я так много слышала в последнее время.

За спиной раздались взволнованные голоса. Я обернулась и поняла, что опять привлекла недоброе внимание.