Халисстра стояла на вершине утеса, озирая лес. Укрытые снежным покрывалом деревья тянулись во все стороны, сколько хватало глаз, то тут, то там среди них виднелась впадина озера невероятно яркой синевы или дорога, аккуратная и прямая, точно пробор в волосах. Впервые Халисстра поняла, что означает слово «горизонт». Это была та самая далекая линия, где темная зелень леса встречалась с режущей глаза, испещренной белыми прожилками синевой неба.

Стоящего рядом Рилда передернуло.

— Не нравится мне тут, наверху, — признался он, прикрывая глаза рукой. — Чувствуешь себя… беззащитным.

Халисстра мельком заметила струйку пота, стекающую по эбеново-черному виску Рилда, и тоже вздрогнула, когда холодный зимний ветер ударил ей в лицо. Подъем был долгам, опасным, несмотря на то, что с одной стороны утеса они отыскали вырубленные в скале, стершиеся от времени ступени. Она не могла объяснить, что заставило ее притащить сюда, наверх, Рилда, как не могла объяснить, почему у нее нет тех мрачных предчувствий, что испытывает Мастер Оружия. И все же, несмотря на эти страхи, Рилд — такой же высокий, как сама Халисстра, хотя и мужчина, — был воином во всех отношениях. За спиной у него висел большой меч; он носил кирасу с бронзовым нагрудником работы дворфов; его худощавые мускулистые руки защищали тяжелые стальные нарукавники, соединенные на локтях шарнирами. Короткий меч для ближнего боя висел в ножнах на бедре. Волосы его были коротко обстрижены, чтобы в бою враги не смогли вцепиться в них. От них остался лишь короткий ежик — такой же белый, как и длинные, до плеч, волосы самой Халисстры.

— В Чед Насаде ненадолго останавливался один обитатель поверхности — маг-человек, — сказала Халисстра. Безбрежность неба над головой заставляла ее говорить тише; было такое ощущение, будто боги затаились среди облаков и наблюдают за ними. — Он говорил, что в нашем городе у него такое чувство, будто он живет в комнате с ужасно низким потолком, что он все время ощущает свод пещеры у себя над головой. Я смеялась над ним: как можно чувствовать себя взаперти в таком просторном городе — городе, подвешенном на тонких нитях известняковой паутины? Но теперь мне кажется, что я понимаю, что он имел в виду. — Она указала на небо. — От всего этого ощущение такой… открытости.

— Ты увидела достаточно? — хмыкнув, поинтересовался Рилд. — Мы же не собираемся отыскивать здесь вход в Подземье. Давай спускаться обратно, подальше от этого ветра.

Халисстра кивнула. Ветер пробирался под кольчугу, несмотря на толстую рубаху, укрывающую тело от шеи до коленей и от плеч до локтей. Серебряный нагрудник, прикрепленный к кольчуге, украшало изображение меча острием вверх на фоне полной луны в ореоле серебристых нитей. Это был священный символ Эйлистри, богини наземных дроу. Рубаха иод металлом все еще пахла кровью — кровью жрицы, убитой Халисстрой. Запах неотступно следовал за кольчугой, подобно прилипчивому привидению, хотя кровь была пролита несколько дней назад.

После того как у Халисстры отняли ее собственное оружие и доспехи, она забрала у Сейилл не только кольчугу, но и щит, и остальное, включая тонкий длинный меч с полым эфесом и отверстиями по всей длине, — такую рукоять можно было поднести к губам и играть на ней, как на флейте. Красивое оружие, но оно ничуть не помогло Сейилл: она умерла, не успев даже обнажить его. Сейилл, убаюканную притворным интересом Халисстры к ее богине, внезапное нападение жрицы дроу застало врасплох. И несмотря на такое вероломство, Сейилл сказала ей, что все еще не теряет надежды на нее. Сказала с такой уверенностью, словно даже в эти последние, предсмертные мгновения ждала, что Халисстра спасет ее.

Она была дурой. И все-таки Халисстра никак не могла выкинуть из сознания слова умирающей жрицы, как не могла отделаться от запаха крови, исходящего от чужой рубахи.

Может, таково и есть чувство вины: долгое, неистребимое зловоние?

Злясь на собственную слабость, Халисстра гнала эту мысль из головы. Сейилл заслужила свою смерть. Жрица была настолько глупа, что поверила тому, кто не принадлежал к ее вере, и даже еще глупее — она поверила дроу.

И все же, подумалось Халисстре, пока она медлила, пропуская Рилда вперед по разрушенной каменной лестнице, в одном Сейилл оказалась права. Неплохо было бы порой не бояться поворачиваться кое к кому спиной.

Рилд спускался по ступеням в молчании, прислушиваясь к слабому позвякиванию кольчуги Халисстры и тщетно пытаясь отвлечься от мыслей о стройных ногах, которые он увидит, если сейчас обернется. Куда девалась его сосредоточенность? Как Мастеру Мили-Магтира, ему следовало бы лучше владеть собой, но Халисстра поймала его в сети страсти, которые прочнее любой паутины, порожденной магией Ллос.

Внизу лестницы, укрывшись от ледяного ветра, обжигавшего на вершине скалы, Халисстра остановилась и указала на вырезанное на камне изображение полумесяца.

— Когда-то это было священное место, — сказала она, глядя на обломки колонн, валяющиеся среди укрытых снежным саваном деревьев.

Рилд нахмурился. В Верхнем Мире растительность покрывала все вокруг, точно гигантская плесень. Ему недоставало голых каменных стен пещер, где не было запахов сырой земли и листвы, забивающих его обоняние. Он поковырял ботинком снег, обнажая потрескавшийся мраморный пол.

— Откуда ты знаешь? — спросил он.

— Полумесяц — это символ Кореллона Ларетиана. Эльфы, жившие когда-то в этих лесах, должно быть, поклонялись ему здесь. Наверное, их жрецы поднимались по этой лестнице, чтобы при свете луны творить свою магию.

Рилд прищурился на висящий в небе огненный шар.

— По крайней мере, — заметил он, — луна не такая яркая, как солнце.

— Ее свет мягче, — отозвалась Халисстра. — Я слыхала, это потому, что боги, объявившие ее своим символом, добрее к тем, кто им поклоняется, — но не знаю, правда ли это.

Рилд некоторое время смотрел на разрушенную каменную кладку.

— Боги наземных эльфов не могут быть особенно сильными. Кореллон допустил, чтобы этот храм так обветшал, а богиня Сейилл была бессильна спасти свою жрицу от тебя.

— Это верно, — кивнула Халисстра. — И все же когда тысячелетия назад Ллос попыталась свергнуть Кореллона и установить новый порядок в его владениях, то потерпела поражение и была вынуждена спасаться бегством в Абисс.

— В Академии учат, что богиня покинула Арвандор добровольно, — сказал Рилд. Потом пожал плечами: — Скорее — отступила из стратегических соображений.

— Возможно, — задумчиво произнесла Халисстра. — И все же я не могу отделаться от мысли, что увиденное нами на Дне Дьявольской Паутины — это застывшее изображение лица Ллос из черного камня — что-то вроде затвора, преграды, превратившей сам храм Ллос в тюрьму. Тюрьму, созданную руками какого-то другого бога. Выберется ли Ллос когда-нибудь из нее — или навеки останется в заточении, а ее магия будет навсегда усмирена?

— Именно это и хочет узнать Квентл, — заметил Рилд.

— И я тоже, — ответила Халисстра. — Но по другим причинам. Если Ллос мертва или обречена на вечное Дремление, какой смысл подчиняться здесь приказам Квентл?

— Какой смысл?! — воскликнул Рилд. Он начинал понимать, что за опасный ход приняли размышления Халисстры. — Да такой: с заклинаниями или без них, Квентл Бэнр все равно настоятельница Арак-Тинилита и Первая Сестра Верховной Матери Дома Бэнр. Вздумай я бросить вызов Квентл, я лишился бы звания Мастера Мили-Магтира. В тот же миг, как Мензоберранзан узнал бы о моей измене, все как один в Академии похватались бы за ножи, жаждая моей крови.

— Это верно, — вздохнула Халисстра. — Но, может быть, в другом городе…

— Я не желаю выпрашивать объедки с чужого стола, — резко бросил Рилд. — А единственный город, который мог бы стать мне пристанищем — при покровительстве твоего Дома, — уничтожен. После гибели Чед Насада тебе некуда возвращаться. Тем более благоразумно снискать благосклонность Квентл, чтобы, когда мы возвратимся в Подземье, ты смогла обрести новый дом в Мензоберранзане.