— Несомненно, причиной было окончание войны, которого кел'ен не хотел.

— Очень любопытно, — продолжал Эддан, — что он прибегнул к ик'аль, хотя знал, что возвращается домой.

— У него был упадок духа, — ляпнул Хада Сураг-ги, хотя регулы не знали, что такое нелогичность. — Он был просто не в себе.

— Ты говоришь перед его родственником, — резко сказал Эддан. — Он был кел'еном, не дусом, не сумасшедшим. Его ждали на родной планете. Всего, о чем ты рассказал, не могло быть, если, конечно, бай не оскорбил его честь. Может, так оно и было?

Регулы под гипнозом повелительного голоса Эддана начали пятиться.

— Мы не удовлетворены ответами, — сказал Эддан, взглядом приказывая Хаде Сураг-ги остановиться. — Скажи, где и когда умер Медай.

Регул не хотел отвечать на этот вопрос. Он вздохнул и сменил окраску.

— Он умер вчера на корабле бая.

— На корабле бая Хулага.

— Кел'ант, бай протестует…

— Были ли споры между баем и кел'еном?

— Будьте благоразумным. Кел'ен был не в себе. Конец войны…

— Бай довел его до этого, — сказал Эддан, бесцеремонно обрывая регула.

— Бай, — забормотал Хада, часто дыша; ноздри его расширялись и сжимались, — бай попросил этого мри остаться на корабле и продолжить службу. Кел'ен отказался, желая покинуть корабль тотчас же, чего бай не мог позволить никому. Впереди были важные дела. Возможно… — кожа регула становилась все бледнее, по мере того, как он говорил. — Кел'ант, я понимаю, вы можете счесть это за оскорбление, но мы не можем понять поступка кел'ена. Бай приказал ему задержаться. И кел'ен решил, что теперь ему следует покончить с собой. Мы не знаем, почему. Мы заверяем вас, что глубоко опечалены этим трагическим событием. Кесрит переживает плохие времена, и этот кел'ен служил баю и, конечно же, вам. Бай высоко ценил службу кела Медая. Мы снова заявляем, что не понимаем причины его поступка.

— Может, вы не хотели понять или выслушать его, — сказал Эддан.

— Будьте благоразумным. Кесрит передан землянам. Сейчас идет эвакуация всех живущих на планете. Сделаны распоряжения относительно эвакуации мри. Бай хотел, чтобы его корабль находился в постоянной готовности и чтобы вся команда, само собой… — регул беспокойно заерзал, глядя на неподвижно стоящего Эддана. — Есть вещи, которые не поддаются нашему контролю. Если бы кел'ен сообщил баю, что непременно хочет покинуть корабль…

— Кел Медай предпочел оставить службу у вас, — сказал Эддан. — Он все сделал как надо. Больше мы не хотим обсуждать этот вопрос с молодыми регулами. Идите прочь.

Тон, которым это было сказано, не предвещал ничего хорошего, и регулы, вначале потихоньку пятясь, по мере приближения к машинам бросились бежать. Хада бежал в середине, пытаясь хоть как-то сохранить достоинство. Двери захлопнулись, моторы взревели, машины развернулись, поднимая пыль, и понеслись вниз по склону.

Никто не пошевелился. Как будто все вокруг замерло после того, как регулы исчезли, оставив их наедине с мертвым.

И вдруг на пороге порыв ветра подхватил золотые и белую мантии — появились сен'ант и Мелеин, и сама госпожа.

— Медай мертв, — сказал Эддан. — И наша планета скоро перейдет к землянам, как мы и предполагали. — Он воздел укутанные мантией руки, чтобы оградить госпожу от ужасного зрелища. Мелеин сделала шаг вперед, всего один шаг: больше она не имела права. Она закрыла лицо и отвернулась, склонив голову. Госпожа и сен'ант тоже опустили вуали, чего они никогда не делали при живых. Но здесь был мертвый.

Они удалились в эдун. Смерть была уделом келов; они несли ее, они оплакивали мертвых, им предстояло совершить ритуал погребения. И сделать это должен был родственник убитого Кела.

Ньюн знал, чего ждут от него, и видел, что все готовы помочь ему. И он раскинул руки, позволив всем помочь. Он только слышал о ритуале и не хотел позорить себя или Медая своим незнанием. Они собрались у носилок — он и те, кто мог найти место, чтобы взяться за них. Они пошли к двери эдуна и направились в Пана'дрин, Святилище, туда, куда Медай должен был бы явиться в первую очередь, вернись он домой живым.

Руки Ньюна ощущали теплый металл носилок. Он смотрел на то, что было когда-то его кузеном, и постепенно шок, сковывавший его, начал вытесняться другими чувствами: юношу охватывал глубокий и беспомощный гнев.

То, что произошло, было неправильно. Если это случилось, значит, справедливости не существует. Он почти дрожал от гнева, он был в ярости, и в этом состоянии мог бы убить, если бы здесь был кто-нибудь, на кого он мог направить свой гнев.

Но здесь не было никого. Он попытался отключить свои чувства. Это было легче, чем искать выход ярости, клокотавшей в нем. Он жил надеждой, но теперь надо было заставить себя забыть ее. Мир сошел с ума, и Медай пал жертвой этого сумасшествия.

«Мой последний сын», — назвала Ньюна как-то госпожа. Теперь это стало правдой.

В Святилище Эдуна Народа стоял металлический экран, украшенный драгоценными камнями и покрытый древними символами. Этот экран был невообразимо стар. Он стоял в каждом Святилище всех эдунов, которые когда-либо существовали. И рядом с ним висели бронзовые лампы, такие же старые, как и экран. Это была граница, разделяющая Келов и Сенов, граница, которую не мог переступить ни один кел, даже после смерти.

Перед самым экраном они положили тело Медая, завернутое в белую ткань. Медай с'Интель Сов-Нелан лежал рядом с той границей, которую не мог перейти кел'ен. По обе стороны экрана стояли курильницы, источая густой ароматный дым. Он заполнял помещение и скапливался вверху, превращая потолок в какой-то нереальный зыбкий полог.

Этот запах вернул Ньюна в те времена, когда он был еще в касте Катов и смотрел на церемонии из соседней комнаты, не имея права войти в комнату воинов, комнату Келов. Тогда он был еще ребенком, как и Медай, и Мелеин, и многие другие, которых уже не было, которые погибли. Из соседней комнаты помещение Келов казалось торжественным, загадочным, сверхъестественным.

Ньюн вспомнил, как они втроем в черных мантиях впервые стояли здесь, среди келов, и от Пана, Священных предметов, их отделял только этот экран. А еще позже они уже молились, провожая в дальний путь Медая, который покидал эдун для почетной службы. Ньюн тогда чуть не умер от зависти и горечи. Его молитвы были не искренни, в них жила ненависть. И эти молитвы снова возвращались к нему сегодня, словно жуткие призраки.

Сейчас он ощущал то же самое. Мед снова ушел от них, оставив Ньюна в жутком одиночестве на Кесрит.

Медаю не пришлось испытать того, что испытал Ньюн, оставаясь здесь, на Кесрит, последним защитником Дома, слугой для всех.

Медай теперь считался великим кел'еном за то, что он совершил.

В невидимом пространстве за экраном слышался шорох одежды. Там Сены охраняли Священные предметы. Там были Мелеин и Сатель.

Снова трое малышей-катов, что когда-то давным-давно подсматривали из соседней комнаты, собрались через много лет, вознося свои молитвы. Ньюн в Святилище Келов, оставшийся ни с чем; Медай, который вкусил всю славу великого воина и находился на пути в вечный Мрак; и Мелеин, которая покинула Святилище Келов и теперь находилась там, за запретной чертой, около священных Тайн.

Ньюн склонил голову, страдая от гнева и бессилия. Он глубоко дышал, пытаясь взять себя в руки.

Чья-то рука коснулась его плеча. Мелькнула темная мантия, и рядом с ним опустился Эддан.

— Ньюн, — мягко сказал он. — Госпожа зовет тебя. Она не хочет, чтобы ты сидел тут. Она сказала, что этой ночью желает видеть тебя рядом с собой. Она не хочет, чтобы ты присутствовал на похоронах.

Ньюну понадобилось некоторое время, чтобы овладеть собой.

— Неужели она хочет лишить меня даже этого? — спросил он. — Что она сказала? Она что-нибудь объяснила?

— Она хочет, чтобы ты сейчас явился к ней.

Он был поражен таким решением госпожи. Они с Медаем не любили друг друга. И госпожа это хорошо знала. Но совсем ни к чему было подчеркивать это публично. — Нет, — сказал он. — Я не пойду к ней.