— Ч'ау! — выругал его Ньюн. — Спокойно, лежи спокойно! — И, когда Дункан затих, вытащил ав'тлен и принялся отдирать усики от его тела. Очистив одежду и тело от усиков, Ньюн поставил Дункана на ноги и тщательно осмотрел, чтобы убедиться, что он ничего не пропустил.

Отойдя в сторону, Дункан уселся там, переживая случившееся.

Ньюн песком очистил ав'тлен, на котором могли остаться следы яда цветка ветра. Затем он вытащил из-за пояса маленькую трубочку и аккуратно погрузил ее в мягкое дерево. Оттуда начала капать прозрачная жидкость, чистая от пыли Кесрит.

Он наполнил первую флягу и протянул ее Мелеин, чтобы та могла вдоволь напиться. Вторую флягу, наполнив ее точно также, Ньюн выпил сам, и приготовил третью для Дункана, который уже немного оправился от шока. Землянин все еще лежал на песке и дрожал.

— Всегда нужно помнить, — поучающе сказал Ньюн, — что на Кесрит, в тех местах, где есть вода, всегда поджидают враги и хищники. Тебе повезло — ты легко отделался. Но если бы ты был один, то цветок отравил бы тебя, и ты бы умер.

— Я ничего не вижу, — сказал Дункан и, пересиливая боль, отпил из фляги.

— Когда мы пойдем по роще, — сказал Ньюн, — смотри, чтобы свет бил тебе в лицо: тогда ты сможешь увидеть нити цветка ветра. И внимательно смотри себе под ноги. — Он показал на место, где маленький буровер приготовил свою западню. Ньюн бросил туда гальку. Песок взорвался, мелькнуло что-то бледное, маленький буровер схватил добычу и снова зарылся в песок.

— Он ядовит, — сказал Ньюн, — и даже такой маленький может причинить немало неприятностей. Но они могут вырасти такими большими, что запросто проглотят даже дуса, тогда яд им не нужен. Буроверы прячутся в тени, среди камней, там где есть песок, чтобы спрятаться. Больших буроверов мало. Ха-дусы едят их, пока те не вырастут до больших размеров и сами не начнут питаться дусами. Здесь есть один огромный старый буровер. Мы будем проходить завтра мимо него. Я думаю, что он живет здесь дольше меня. Буроверы — как регулы: чем старше, тем больше и меньше двигаются.

Маленький буровер, которого они потревожили, выскочил из песка, и, шевеля щупальцами, побежал между деревьями и снова зарылся в песок.

Откуда-то выскочил безвредный джо, который тоже поспешил укрыться от незваных гостей и быстро исчез среди деревьев.

— Выпей воду, — сказал Ньюн измученному Дункану, почувствовав жалость к нему. И, пока Ньюн готовил им ужин, Дункан медленно допил воду. Они могли бы поесть мяса буроверов, хотя оно безвкусным и твердым, как резина, но в этот вечер Мелеин очень устала и им пришлось сделать привал гораздо раньше. Они ничего не ели с прошлой ночи. Он великодушно позволил Дункану съесть столько же, сколько и они: все-таки Дункан нес весь груз, в том числе и пищу.

Внизу, в долине, по-прежнему сверкали молнии — к несчастью для регулов.

Они легли спать рядом с дусом, греясь о его теплое тело. Они спали спокойно, зная, что дус и во сне надежно охраняет их.

Утром Ньюн собрал все вещи и, после долгого раздумья, неохотно взвалил на себя несколько свертков с одеждой и пищей. Так что мешок землянина заметно уменьшился.

— Если ты не будешь смотреть, куда идешь, — сурово сказал Ньюн, — достанешься буроверу, а он не будет тебя кормить и укрывать, как мы.

Человек посмотрел на него, заметив на лбу Ньюна свежую царапину — память о встрече с цветком ветра. Ньюн не думал, что землянин забудет его вчерашние слова о том, что кел'ен не понесет вещи. Угрюмый взгляд Ньюна говорил Дункану: не вздумай напоминать мне о том разговоре.

Но Дункан сказал:

— Я быстро все запоминаю и усваиваю.

Ньюн понял, что среди многих вещей, которые Дункан усвоил здесь, была и вежливость кел'ейнов.

Воздух был невообразимо удушливым. Страх регулов наполнял его. Было темно, горели только лампочки двух пультов и аварийного освещения. Энергия была отключена. Завод питьевой воды полностью бездействовал. Правда, воду можно было отыскать на Кесрит, но регулы не были уверены, что они ее найдут, а к тому же они не торопились выходить на зараженные территории.

Хулаг еще не распорядился сделать это. Он прикажет, Ставрос в этом не сомневался, когда его самого будет мучить жажда.

Тележки ездили только на батареях. Батарей было мало, но у Ставроса и Хулага — старейших — было сколько угодно энергии, пищи и воды. Ведь молодые должны поддерживать старших. Ставросу стало немного жаль секретаря Хаду, который распределял жалкие остатки пищи и воды среди трех сотен молодых регулов. Помещение, где они находились, было таким крохотным, что молодым регулам было негде спать, но тележки могли здесь разъезжать свободно. Юнцы уступали им дорогу с почтением, которое граничило с поклонением. Но ведь в старших была вся их надежда на спасение. Они почти не разговаривали, с надеждой глядя на Хулага.

А иногда Ставрос замечал, что некоторые из них, заснув, уже больше не просыпались.

«Бай, — просигналил он, медленно набирая на экране буквы регулов, — мне кажется, что некоторые молодые регулы больны."

Огромное тело Хулага перегнулось через край тележки, а затем вновь опустилось на сиденье.

— Нет, уважаемый, они спят. Они будут спать, пока не придет помощь. Они меньше потребляют в таком состоянии.

А спящих молодых регулов становилось все больше и больше, пока не уснули почти все.

Сам Хулаг временами тоже начинал засыпать, но тут же вскакивал и, ругаясь, звал Хаду:

— Еды! — кричал он. — И побыстрее, безмозглый идиот!

Густой, остро пахнущий суп был предложен и Ставросу, но от одного вида супа того чуть не стошнило. Он отказался. Это встревожило Хаду, но он отдал порцию Хулагу, и густой, похожий на пасту, суп, быстро исчез в тонкогубом рту бая.

— Почему ты не ешь? — спросил Хулаг.

«Мне не нужна еда, — ответил Ставрос и тут же чистосердечно добавил: — Ваша пища мне не подходит, но я могу пить сой."

Хада сразу бросился исполнить пожелание Ставроса. В его готовности услужить было что-то ненормальное, патологическое.

Он вложил чашку с горячей жидкостью в здоровую руку Ставроса и склонился перед ним.

Хулаг засмеялся. Его смех был похож на шипение.

— Иди, птенец, и сядь вместе с другими юношами.

И Хада униженно повиновался и поплелся туда, куда ему было приказано.

— Хада знает, — объяснил Хулаг, который из-за долгого пребывания вместе сделался вежливым и даже приветливым, хорошо понимая, что в сложившейся ситуации ему следует во всем угождать Ставросу, — Хада знает, что если ожидание продлится еще, то рацион станет еще меньше, и он уже экономит. Но я прощаю его. Если он будет и дальше таким же услужливым, я, возможно, оставлю его в живых. Я могу сохранить жизнь. Я могу убить. Это все мое.

Как и корабль, понял Ставрос.

«Прими мои соболезнования, бай."

— Прими и ты мои соболезнования по поводу утраты твоего собственного юноши. — И огромный паук, вздохнув, скрылся в своей тележке.

Ставрос, тележка которого стояла нос к носу с тележкой Хулага, пытался работать левой рукой, пальцы которой еле двигались. Правая рука сжалась в кулак. Он уже перестал бояться, что паралич распространится дальше, но и не надеялся уже, что полностью выздоровеет.

Сожаления Хулага были, несомненно, честными и искренними, однако нельзя было сказать с уверенностью, что регулы не приложили ко всему случившемуся свои руки. Прикрыв глаза, Ставрос рассматривал сонного Хулага. Теперь, когда они оба оказались запертыми в убежище, стало очевидно, что Хулаг имеет какое-то отношение к исчезновению Дункана, а Ставрос, напротив, совершенно неповинен в гибели корабля бая и его регулов.

У регулов жизнь или смерть юных полностью зависели от желания старшего, и за каждую провинность их могли убить. Но утрата всех молодых регулов позорным пятном ложилась на старшего, так что у Хулага были все основания заботиться о жизни оставшихся молодых регулов.