Гайда была потрясена вне всякой меры.

— Почему я ничего об этом не знала?!

— Потому что мне казалось, ты меня не поймешь.

— Ты избрала его в наказание себе? Потому что тебя посчитали неверной женой и хотели казнить? Или потому, что он тебя спас?

Эсма никогда не задумывалась об этом. В самом деле, где искать истоки ее чувств к Таиру, каковы их причины? Наверное, это сродни тому, как если бы она пыталась бежать за ветром или хотела поймать солнечные лучи!

— Я не стремилась наказать себя. И это не было благодарностью. Я и сама не. знаю, почему так получилось.

— Это наваждение, — уверенно произнесла Гайда. — От него нужно избавиться.

— От Таира?

— От любви к нему. Ты не думала о невидимой грязи, которая прилипла к его рукам, о черных пятнах на его сердце, о тени на его совести?!

Эсма покраснела. Куда больше ее волновали сила и нежность этих рук, сладость губ Таира и глубина его зеленых глаз!

Когда сестра ушла, девушка долго думала. Она не хотела убивать любовь; та представлялась ей нежным ростком, хрупкость которого была тем более трогательной оттого, что это чувство сумело появиться на свет после стольких жизненных бурь, выжить посреди враждебности и неверия.

Ложась в постель, Эсма размышляла о том, как изменилось ее отношение к ночи. Прежде, совершая вечерний намаз, она прощалась с уходящим днем, теперь — приветствовала ночь. Раньше часы, когда в мире царили луна и звезды, были для нее временем прекрасных снов, печальных мечтаний, временем порой тягостного, а иногда желанного душевного одиночества.

С недавних пор ночь превратилась в яркую сказку, волшебное путешествие, полное жаркой страсти, восторгов любви. Раньше она принадлежала ночи, теперь ночь принадлежала ей.

На следующий день Эсма встала с постели больная от бесплодного ожидания и тоски и, когда раздался стук в ворота, без малейшей надежды пошла открывать.

Разумеется, ее опередил Азим. Эсма ждала, что он скажет. Увидев того, кто пришел к госпоже, охранник отступил и позволил Эсме увидеть гостя.

У ворот стоял… Амаль и смотрел на нее выжидающим, чуть испуганным взглядом.

— Что случилось?! — прошептала Эсма, и мальчик быстро произнес заученные слова:

— Моя мать хочет вас увидеть.

Его… мать? Эсма быстро догадалась, в чем дело. Она бросила взгляд на Азима.

— Мне надо выйти!

— Господин запретил.

— Я не пленница! Я поговорю со знакомой женщиной и через минуту вернусь! — В ее голосе прозвучала такая ярость, что Азим невольно отступил.

Эсма накинула покрывало и быстро пошла по улице рядом с Амалем. Как и следовало ожидать, за поворотом их ждал Таир. Он велел сыну постоять в сторонке, а сам приблизился к Эсме.

От радости молодая женщина мигом забыла все сомнения и обиды. Однако Таир выглядел отстраненным, чужим. Его взгляд показался Эсме жестким, холодным. Его мысли блуждали где-то далеко.

— Таир! Где ты был?! Я тебя ждала! Нам нужно поговорить.

Черная ткань не могла скрыть ее взволнованности, ее чувств.

— Знаю, Эсма. Только мне сейчас некогда. Я пришел к тебе с просьбой. Присмотри за Амалем. Можно оставить его у тебя… на несколько дней?

— Что случилось?

— Ничего особенного. Просто у меня дела, и мне некогда заботиться о мальчике. — Он заметно нервничал. — Скоро я его заберу.

— Я буду рада, если он поживет у меня, — пробормотала Эсма и, не выдержав, добавила: — Таир! Не уходи. Пора покончить с неопределенностью, пора…

— Именно это я и собираюсь сделать, — перебил он ее. — Жди меня. Если я останусь жив, то приду к тебе и больше мы никогда не расстанемся.

Она похолодела. Ей почудилось, будто в его зеленых глазах переливаются льдинки. Не зная, что сказать, Эсма беззвучно шевелила губами.

— Пожалуйста, позаботься об Амале, если… если я не вернусь, — быстро произнес Таир и, не дожидаясь ответа, поспешил по улице.

Эсма хотела броситься следом, но в этот миг Амаль подошел и встал рядом с ней.

Эсма давно заметила, что мальчик никогда не подходит слишком близко, а когда они сидят рядом за курси, разбирая письмена, держится настороженно и натянуто. Он привык останавливаться на таком расстоянии, на котором его не может настичь внезапный удар. Теперь она почувствовала его доверие к себе. Когда Эсма взяла его за руку, Амаль не попытался высвободиться.

— Куда пошел твой отец? — спросила молодая женщина.

— Юсуф объявил нам войну, — с тяжелым вздохом произнес мальчик.

Его зеленые глаза то тревожно вспыхивали, то снова меркли, будто изумруды, перебираемые невидимой рукой. Это была рука судьбы, а может быть, рука рока. Эсма не знала, что сказать, а потому порывистым и вместе с тем мягким движением прижала ребенка к себе.

Таир долго размышлял над словами Эсмы. Как всякая женщина, она жаждала определенности, доказательств его любви. И этим доказательством должны были служить отнюдь не жаркие объятия. Она хотела семью, хотела детей. Мечтала о том, чтобы все было по правилам, по закону. А он? Он всегда плевал и на законы, и на молитвы. Законы придуманы людьми, стремящимися сохранить свое благополучие, свою жизнь, хотя на самом деле существует только один закон: сильный пожирает слабого. Что толку молиться, кто может услышать жалкого человека? Таир видел слишком много несправедливости и горя, чтобы искренне верить, что существует тот, кто способен внимать тайным просьбам, вершить дела праведно и милосердно.

Было время, когда он в самом деле желал вырваться из среды, в которой ему пришлось вырасти и жить, и верил в то, что это возможно. Если бы тогда, шесть лет назад, им с Эсмой удалось уехать в Басру, сейчас он, наверное, был бы другим. Однако этого не случилось, и время для волшебных превращений было упущено.

Какая определенность может быть в этой жизни, в его жизни? Жизнь — это сеть обмана, страна призраков, мутный сон. В ее море не стоит ставить якоря, ибо они могут утянуть на дно.

Эсме не нравилось его занятие, она считала воровство презренным и грязным делом. С точки зрения Таира, это было благородное занятие, не унизительное, как попрошайничество, и не грубое, как грабеж, — оно требовало недюжинных способностей, хладнокровия и ума.

И все-таки он любил ее, а потому обдумывал, какие жертвы может принести во имя этой любви.

Размышления Таира прервал приход Джабира, который крайне редко сам являлся к кому-либо.

— Что стряслось? — спросил Таир, поднимаясь с кошмы.

— Юсуф готов объявить нам войну.

Таир не удивился. Этого следовало ожидать.

— Готов или уже объявил?

— Он предлагает нам выдать тебя, — сказал Джаир и добавил, предупреждая вопрос: — Я ни за что не стану унижаться перед этим шакалом, никогда не покажу, что я его боюсь!

— А ты боишься?

Джабир чуть замялся.

— У него больше людей, больше возможностей. И он не станет действовать честно.

Таир усмехнулся. Юсуф и честь! Нечто более несовместимое, чем огонь и вода, день и ночь!

— Он держит людей в узде с помощью страха. На войне это плохо. У тех, кто станет сражаться на твоей стороне, будет больше воли к победе.

— Я думаю, что ему ответить.

— Скрытая война может длиться годами. Надо предложить ему бой, один-единственный бой. Если он и его люди победят, я сдамся сам. Пусть делают со мной что хотят.

— Не думаю, что он пойдет на это.

— Надо попробовать.

Через несколько дней они получили ответ. Юсуф принял вызов, выставив условие: люди Джабира должны явиться в район гавани.

— Нас перережут, — просто сказал Джабир.

Таир стиснул зубы.

— Мне известны все тамошние ходы и выходы. Я представляю, что может придумать Юсуф. Я постараюсь его перехитрить.

Накануне молодой человек отвел Амаля к Эсме. В тот момент его мысли были далеки и от любимой женщины, и от сына.

В таком сражении, какое предстояло выдержать ему, никто не думает о стратегии, никто не выбирает оружия. Они жили по «законам беззакония», по ним же выигрывали или терпели поражение. Полем боя был мрак, и он же служил прикрытием от тех, кто охранял покой ночного города.