– Я так себя и чувствую. – Джайлз взглянул на фляжку. – Что это?

– Арманьяк двадцатилетней выдержки, – ответил Кем, аккуратно вешая пиджак на спинку стула. – Гарантирую, он смоет все, что тебя тревожит, – не рискну строить догадки по поводу того, что бы это могло быть. Во всяком случае, выпей, а я хочу перед обедом подольше понежиться в горячей ванне.

На три дня Макс и Кем заперлись в библиотеке, выходя только для того, чтобы поесть или провести опрос, и Хиггинс неотступно сопровождал их. Джайлз, как мог, отвечал на их вопросы, развлекал их за обедом, а в остальное время был погружен в себя.

Он уже ничем не мог управлять. Отношения между ним и Обри, казалось, быстро приближались к концу, однако ничего не менялось. В его постели она трепетала, как живой огонь, более страстная и более щедрая, чем любая куртизанка, с которой он когда-либо имел дело, но это быстро кончалось; в домашних же заботах она оставалась тихой и сдержанной, как всегда. Они не делились ничем, кроме своих тел.

У графа вошло в привычку днем встречать Айана в саду, когда мальчик с трудом поднимался на холм, возвращаясь из школы. Там они до темноты развлекались, играя в кегли или в крикет. Айан был ловким мальчиком – с задатками отличного отбивающего. Иногда им даже удавалось уговорить Дженкса быть третьим. Слуги с удивлением смотрели на них, но граф больше не обращал на это внимания.

Утром четвертого дня Джайлз рано спустился к завтраку и увидел, что Макс уже сидит за столом более мрачный, чем обычно, что было своеобразным достижением.

– Джайлз, можем мы поговорить наедине? – спросил он, когда утренние приветствия были произнесены и кофе разлит по чашкам.

– Конечно. – Граф жестом попросил слуг выйти из комнаты.

– Я понял, что мы зашли в тупик, старина, – начал Макс, поставив чашку с кофе. – Хиггинс работает непрофессионально, но, насколько я могу судить, он ничего не упустил.

– Этого я очень боялся. – Джайлз почувствовал, как внутри у него что-то оборвалось.

– Мой друг, – продолжил Макс, вскинув руки одним из своих самых выразительных жестов, – ты не хочешь этого слышать, но единственный подозреваемый – это твоя экономка.

– Нет. – У Джайлза полностью пропал аппетит, и он отодвинул от себя тарелку.

– По ее собственному признанию, во время убийства она была в доме одна, – спокойно сказал Макс. – Ее юбки испачканы кровью. Между ней и майором Лоримером неоднократно возникали страшные ссоры, и одна из них была вечером накануне убийства. А менее чем за две недели до этого слуги слышали, как она грозилась убить его.

– Макс, ее неправильно поняли. – Джайлз закрыл глаза и покачал головой.

– Джайлз, в ее вещах найдены часы, стоящие небольшого состояния, – настаивал Макс. – Она не призналась в этом добровольно, несмотря на то, что было объявлено о пропаже часов.

– Их дал ей мой дядя, – твердо сказал Джайлз. – Я верю этому.

– Да, хорошо, а месяц назад ты верил, что она любовница твоего дяди, – не отставал Макс, не обращая внимания на сердитый взгляд друга. – Кроме того, если я не сильно ошибаюсь, – очень спокойно продолжал он, – с тех пор она заманила тебя к себе в постель.

– Черт возьми, Макс, разве ты не слышал, что я сказал! – прорычал граф, с такой силой ударив кулаком по столу, что зазвенели серебряные приборы и задребезжал фарфор. – Ни слова больше, или я буду вынужден отправить тебя отсюда.

– Va' al diavolo![4] – огрызнулся Макс, прищурив черные глаза.

– Поосторожнее, мой друг, – предупредил Джайлз. – Я не слишком сведущ в итальянском.

– Боже мой, Джайлз, что с тобой случилось? – Макс в раздражении отодвинулся от стола. – Ты всегда был здравомыслящим, рассудительным, всегда стоял выше всего подобного.

– И ты, Макс, полагаешь, что это хорошо? – Джайлз пристально посмотрел на него. – Хорошо идти по жизни, не чувствуя... ничего? Вести жизнь, лишенную радости и опасности?

– Я совсем не это имел в виду.

– Могло быть и это тоже.

– Ты совсем не похож на того человека, которого я знал месяц назад. – Макс отвел взгляд и теперь смотрел в глубину комнаты.

– Думаю, я устал быть тем человеком, – тихо отозвался Джайлз.

– Знаешь, Джайлз, нам не стоит ссориться, – примирительно сказал Макс. – Я здесь не в качестве официального лица и могу просто собрать вещи и отправиться домой, если ты попросишь меня об этом. Но, думаю, это очень неразумно.

– Макс, ты не понимаешь, – тихо сказал Джайлз.

– Я раз шесть перечитал всю папку с документами. Мне кажется, я изучил все.

– Нет. – Джайлз жалобно посмотрел на Макса. – Я люблю ее.

– Dannazione![5] – тихо выругался Макс, сжав в кулаки лежавшие на столе руки. – Этого я и боялся.

– Я люблю ее, – повторил Джайлз. – И думаю, я знаю ее, Макс.

– Джайлз, это поверхностное, – более мягко сказал Макс. – Ты ее не знаешь. Ты почти ничего не знаешь о ней, признай это.

– Я знаю то, что в моем сердце.

– Да, в твоем, Джайлз, – протянув руку, Макс тепло коснулся руки друга, – но знаешь ли ты, что в ее сердце?

– Она не обманщица, – сказал Джайлз, встревоженный словами Макса.

– Никто даже не знает, откуда она прибыла и где ее корни, – грустно улыбнулся Макс. – Но ты ведь не позволяешь мне надавить на нее, так?

– Да, – признал Джайлз, качнув головой. – Она и так достаточно пережила. Прости, Макс, но тебе придется узнать то, что ты хочешь, каким-нибудь другим способом.

– Послушай, дружище, твой дядя на самом деле что-нибудь знал о ней? – настойчиво спросил Макс и, потянувшись через стол, сжал руку Джайлза. – Ведь он все-таки нанял ее, не так ли? Не было ли у него каких-либо писем? Рекомендаций?

– Такого рода бумаги всегда лежали в кабинете, я уже отдал тебе все, – устало ответил Джайлз, но неожиданно понял, что не все. Он вспомнил о пожелтевших письмах, валявшихся в нижнем ящике письменного стола библиотеки, как раз там, где должен был быть пистолет Элиаса. Вероятнее всего, в них ничего не было, и все же... – В библиотеке есть несколько старых писем. Думаю, ничего важного, но некоторые показались мне странными.

– Пойдем. – Макс отодвинул стул.

Когда они вошли в библиотеку, там никого не было, и Джайлз сразу же прошел к письменному столу, стоявшему перед широким окном.

– Элиас обычно держал старый пистолет запертым в этом ящике, -• сказал он и, выдвинув ящик, достал оттуда бутылку из-под виски. – Именно его я искал, когда мне попались на глаза письма.

– Ящик был заперт?

– Нет.

Письма – вероятно, около двух дюжин – лежали нетронутыми. В последние годы Элиас жил полным затворником и, должно быть, просто сваливал свою почту в кучу, вместо того чтобы должным образом отвечать на нее. Была ли эта груда поблекших, оставшихся без ответов писем мерилом человеческой жизни? И ждала ли подобная судьба Джайлза? Возможно. Пока он не встретил Обри, Джайлз был во многом таким же, хотя его затворничество достигалось совсем иным путем. Он отгораживался с помощью власти и политики, а не убегал в далекий замок, его душа была закрыта для всех.

Джайлз вслед за Максом подошел к камину и стал перебирать пачку писем.

– Ах, – он сразу же бросил почти половину стопки на чайный столик перед собой, – Сесилия говорила, что Элиас не хотел отвечать на ее письма, но, похоже, он все-таки читал их.

– И это все? – разочарованно спросил Макс.

Джайлз просмотрел еще несколько писем.

– Нет, здесь письма от его старых армейских друзей; В них его спрашивают о здоровье и тому подобных вещах. Сомневаюсь, что он на них отвечал. Но подожди, вот странное письмо.

– Странное? Чем странное? – Макс подался вперед в кресле.

Некоторое время Джайлз изучал его, а потом задумчиво ответил:

– Это письмо не дяде Элиасу, это письмо от дяди Элиаса. Оно адресовано леди Кенросс Данди и отправлено из... Бельгии.