Сверку часов подполковник Корн провел без сучка, без задоринки и уверенно двинулся дальше. Он сообщил летчикам пароль дня и дал обзор метеорологической обстановки, бойко, без запинки перечислив разные подробности. При этом через каждые несколько секунд он бросал льстивые взоры в сторону генерала Дридла, обретая все большую и большую уверенность: он видел, что производит на генерала отличное впечатление. Кокетничая и ломаясь, преисполненный тщеславия, он важно расхаживал по помосту и жал на всю железку: еще раз сообщив пароль дня, он ловко сменил тему и со все нарастающим жаром заговорил о важности авиньонского моста в свете дальнейшего развития военных действий, а также о святой обязанности каждого участвующего в выполнении боевого задания поставить любовь к родине превыше любви к жизни. Закончив свою вдохновенную речь, он еще раз сообщил пароль дня, особо подчеркнул угол прицеливания и снова дал обзор метеоусловий. Подполковник Корн чувствовал, что в полной мере продемонстрировал свои способности. Он оказался в центре внимания у начальства.

Полковник Кэткарт не сразу сообразил, к чему клонится дело, но когда он постиг смысл происходящего, то чуть было не потерял дар речи. По мере того как он ревниво следил за предательскими маневрами подполковника Корна, лицо его вытягивалось и вытягивалось. Он испытал чувство, весьма похожее на страх, когда к нему подошел генерал Дридл и громовым шепотом, услышанным в самых дальних рядах, вопросил:

— Кто это такой?

Полковник Кэткарт ответил, смутно предчувствуя недоброе. Тогда генерал Дридл, сложив ладонь лодочкой, прикрыл рот и прошептал на ухо полковнику Кэткарту слова, от которых лицо полковника Кэткарта озарилось неописуемой радостью. При виде этого зрелища подполковник Корн задрожал, будучи не в силах сдержать охвативший его восторг. Неужели генерал Дридл прямо здесь произвел его в полковники? Он не мог выдержать напряжения. Мастерски закруглив выступление цветистой фразой, он объявил инструктаж законченным и обернулся к генералу Дридлу, ожидая принять от него поздравления. Но генерал Дридл, не оглядываясь, уже выходил из зала. Медсестра и полковник Модэс поспешили за ним. Такое поведение генерала поразило и огорчило подполковника Корна, правда, всего лишь на миг. Отыскав глазами полковника Кэткарта, который все еще стоял столбом с застывшей на губах улыбкой, он с торжествующим видом подлетел к нему и потянул за руку.

— Что он сказал обо мне? — спросил он, трепеща от гордости и сладостного предвкушения. — Что сказал генерал Дридл?

— Он хотел знать, кто вы.

— Это я понимаю. Это понятно. Но что он сказал обо мне? Ведь он что-то сказал?

— Сказал, что его от вас тошнит.

Это был тот самый вылет, во время которого Йоссариан окончательно потерял мужество. Йоссариан окончательно потерял мужество при налете на Авиньон, потому что Сноуден потерял несколько фунтов кишок и жизнь впридачу. И все потому, что самолет в тот день вел пятнадцатилетний паренек Хьюпл. Вторым пилотом был Доббс, тот самый, что хотел в тайном сговоре с Йоссарианом убить полковника Кэткарта. Как летчик Доббс и в подметки не годился Хьюплу. Йоссариан знал, что Хьюпл — хороший летчик, но ведь он был совсем ребенок. Доббс тоже не доверял парнишке. Едва они отбомбились, Доббс без всякого предупреждения вырвал у Хьюпла штурвал и, ошалев, вогнал самолет в такое убийственное пике, что Йоссариан беспомощно повис, прилипнув макушкой к потолку кабины. Ему казалось, что вот-вот у него остановится сердце и лопнут барабанные перепонки. С Йоссариана сорвало наушники.

— О господи! — беззвучно визжал он, чувствуя, что самолет камнем летит вниз. — О господи! О господи! О господи! — взывал он не в силах разомкнуть губ, а самолет все падал, а Йоссариан невесомо болтался под потолком, пока наконец Хьюплу не удалось вырвать у Доббса штурвал и выровнять самолет. Они оказались будто на дне жуткого оранжево-черного скалистого каньона: слева и справа стеной вставали зенитные разрывы, от которых они недавно увернулись. Теперь им предстояло сделать это еще раз. Почти сразу же самолет толкнуло, и в плексигласе образовалась дыра величиной с кулак. Сверкающие осколки впились Йоссариану в скулы, однако крови не было.

— Что случилось? Что случилось? — заорал он и, не услышав собственного голоса, задрожал всем телом. Испугавшись мертвой тишины в переговорном устройстве и боясь сдвинуться с места, он стоял на четвереньках, словно мышь в мышеловке. Он ждал, не смея перевести дыхание до тех пор, пока не заметил наконец блестящий цилиндрический штекер шлемофона, болтавшийся у него перед носом. Он воткнул его в гнездо дрожащими пальцами.

— О господи! — продолжал он вопить с тем же ужасом в голосе, ибо вокруг рвались зенитные снаряды и грибами вырастали взрывы. — О господи!

Когда Йоссариан воткнул штекер в гнездо внутренней связи, он услышал, как плачет Доббс.

— Помогите ему, помогите ему! — всхлипывал Доббс.

— Кому помочь? Кому помочь? — переспросил Йоссариан. — Кому помочь?

— Бомбардиру, бомбардиру! — закричал Доббс. — Он не отвечает! Помогите бомбардиру, помогите бомбардиру!

— Я бомбардир! — заорал Йоссариан в ответ. — Я бомбардир. У меня все в порядке. У меня все в порядке.

— Тогда помоги ему, помоги ему! — запричитал Доббс. — Помоги ему, помоги ему!

— Кому помочь, кому помочь?

— Стрелку-радисту! — молил Доббс. — Помоги стрелку-радисту!

— Мне холодно, — послышалось затем в наушниках вялое хныканье Сноудена. Это было невнятное и жалобное бормотанье умирающего. — Пожалуйста, помогите. Мне холодно.

Йоссариан нырнул в лаз, перелез через бомбовый люк и спустился в хвостовой отсек самолета, где на полу, коченея, весь в ярких солнечных пятнах, лежал смертельно раненный Сноуден. Рядом с ним в глубоком обмороке распростерся на полу новый хвостовой стрелок.

Доббс был самым никудышным пилотом в мире, о чем он и сам знал. От былого мужества Доббса остались жалкие крохи. Он изо всех сил пытался доказать начальству, что больше не пригоден водить самолет. Но начальство и слушать его не желало. И в тот день, когда норма вылетов была доведена до шестидесяти, он, воспользовавшись отсутствием Орра (тот отправился на поиски сальника), прокрался в палатку Йоссариана и изложил ему свой план убийства полковника Кэткарта. Доббс нуждался в помощи Йоссариана.

— Ты хочешь, чтобы мы укокошили его? — не моргнув глазом спросил Йоссариан.

— Именно, — подтвердил Доббс с жизнерадостной улыбкой, довольный тем, что Йоссариан так быстро ухватил суть дела. — Я прихлопну его из «люгера». Никто не знает, что у меня есть пистолет, я привез его из Сицилии.

— Мне кажется, я не смогу этого сделать, — поразмыслив, сказал Йоссариан.

— Но почему? — удивился Доббс.

— Видишь ли, я был бы счастлив узнать, что этот сукин сын сломал себе шею или погиб в катастрофе, или если бы выяснилось, что кто-то пристрелил его. Но мне кажется, сам я не смогу его убить.

— Зато он бы уж тебя не пожалел, — возразил Доббс. — Ведь ты сам говорил, что, заставляя нас летать до бесконечности, он обрекает нас на верную гибель.

— И все-таки я, пожалуй, не смог бы ответить ему тем же. Ведь он, согласись, тоже имеет право на жизнь.

— Но не на такую долгую, чтобы лишить нас с тобой этого права. Что с тобой случилось? — Доббс был огорошен. — Не ты ли сам твердил Клевинджеру то же самое, что твержу тебе я? Он тебя не послушал, и вот, пожалуйста, — сгинул прямо в облаке…

— Перестань орать, — шикнул на него Йоссариан.

— Я не ору! — заорал Доббс еще громче, и лицо его налилось кровью. Веки и ноздри вздрагивали, а на дрожащей розовой нижней губе вскипала слюна. — Когда он увеличил норму до шестидесяти, наверное, около сотни человек в полку отлетало свои пятьдесят пять заданий. И по крайней мере, еще сотне летчиков, вроде тебя, осталось сделать пару вылетов. Он угробит нас всех, если мы будем сидеть сложа руки. Мы должны убить его прежде, чем он убьет нас.