Впервые с начала войны в Атланте стал слышен грохот орудий. В ранние часы утра, когда город еще не пробуждался от сна, со стороны горы Кеннесоу стали долетать слабые раскаты канонады — глухой гул, который можно было принять за далекую летнюю грозу. Но временами орудийная стрельба, перекрывая городской шум, была слышна и в полдень. Люди старались не прислушиваться к ней, старались разговаривать, смеяться, продолжать свои повседневные дела, не думать о том, что янки там, в двадцати двух милях от города, но ухо невольно ловило звуки боя. И у всех были напряженные лица: чем бы ни были заняты руки, уши прислушивались и сердце уходило в пятки сотни раз на дню. Канонада стала слышней? Или это просто кажется? Остановит их на этот раз генерал Джонстон? Остановит ли?

Панический страх готов был прорваться наружу. Каждый новый день отступления истощал натянутые нервы, и казалось, они вот-вот не выдержат. Все таили свой страх про себя, проявлять его считалось недопустимым, но внутреннее напряжение находило выход в громкой критике генерала. Страсти достигли апогея. Шерман стоял у ворот Атланты. Еще одно отступление могло отбросить конфедератов на улицы города.

Дайте нам генерала, который бы не отступал! Дайте нам такого, который бы стоял и сражался!

Под далекие глухие раскаты канонады милиция штата — «любимчики Джо Брауна» — и войска внутреннего охранения маршем прошли через Атланту, направляясь на оборону мостов и переправ на реке Чаттахучи в тылу у генерала Джонстона. День был пасмурный, хмурый, и когда они промаршировали у Пяти Углов и вышли на улицу Мариетты, начал моросить дождь. Весь город высыпал поглядеть, как они уходят: все стояли, сбившись в кучки под тентами магазинов на Персиковой улице, и пытались подбадривать воинов напутственными криками.

Скарлетт и Мейбелл Мерриуэзер-Пикар получили разрешение отлучиться из госпиталя, чтобы проводить уходящие войска, поскольку дядя Генри и дедушка Мерриуэзер находились в частях внутреннего охранения, и теперь они обе стояли вместе с миссис Мид в гуще толпы, приподымаясь на цыпочки, чтобы лучше видеть. Скарлетт, несмотря на общую для всех южан готовность верить лишь тому, что обнадеживает и вселяет бодрость, чувствовала, что у нее холодеет все внутри при виде разношерстных марширующих колонн. Видно, положение стало совсем отчаянным, если уж поставили под ружье этих никудышных тыловиков — дряхлых стариков и мальчишек! Попадались, конечно, и молодые, здоровые мужчины — эти выглядели нарядно в яркой форме отборных частей милиции: на шляпах колыхались перья, длинные концы кушаков развевались на марше. Но стариков и совсем желторотых юнцов было так много, что сердце Скарлетт сжималось от жалости и страха. Так много седобородых мужчин старше ее отца старались бодро шагать в ногу под моросящим дождем под дробь полкового барабана и свист дудок! Дедушка Мерриуэзер в лучшей шотландской шали миссис Мерриуэзер, накинутой от дождя на плечи, шагал в первом ряду и широко улыбнулся, приветствуя женщин. Мейбелл прошептала Скарлетт на ухо, сжав ей руку.

— Несчастный старик! Первый же хороший ливень прикончит его, бедняжку! С таким ишиасом…

Дядя Генри Гамильтон маршировал в следующем ряду колонны: два пистолета времен Мексиканской войны за поясом, воротник длинного черного сюртука поднят, в руке небольшой саквояж. Рядом с ним вышагивал его черный слуга, почти такой же старый, как сам дядя Генри, держа над его и своей головой раскрытый зонтик. Плечом к плечу со стариками шли юноши — все с виду не старше шестнадцати лет. Многие из них бросили школу, чтобы пойти на фронт, некоторые были в форме военных училищ — черные перышки на их маленьких серых кепи обвисли под дождем, белоснежные полотняные перевязи на груди промокли насквозь и потемнели. Среди последних находился и Фил Мид: в лихо сдвинутой набекрень шапочке с саблей и кавалерийскими пистолетами покойного брата за поясом, он промаршировал мимо миссис Мид, и она с трудом улыбнулась и помахала ему рукой, а потом, когда силы на мгновение оставили ее, припала головой к плечу Скарлетт.

Многие из рекрутов были вообще без оружия, ибо у Конфедерации не осталось больше ни винтовок, ни патронов и она ничем не могла их снабдить. Они надеялись добыть себе оружие у пленных или убитых янки. Кое у кого за голенищем был охотничий нож, а в руке — длинный тяжелый шест с железным наконечником, получивший название — «пика Джона Брауна». У некоторых счастливцев висел за спиной старинный кремневый мушкет, а на поясе рог с порохом.

Во время своего отступления Джонстон потерял около десяти тысяч солдат. Ему требовалось десять тысяч свежего пополнения. Так вот, в испуге подумала Скарлетт, кого он получит!

Когда, грохоча и обрызгивая грязью собравшуюся толпу, по улице потянулась артиллерия, Скарлетт бросилась в глаза фигура негра, ехавшего верхом на муле рядом с одной из пушек. Это был молодой негр с лицом цвета седельной кожи, и, вглядевшись в его хмурые черты, Скарлетт воскликнула:

— Это же Моз! Моз, слуга Эшли! Почему он здесь? — Она пробилась сквозь толпу к обочине и крикнула: — Моз! Постой!

Молодой негр увидел ее, натянул поводья, радостно улыбнулся и начал спешиваться. Промокший до нитки сержант, ехавший позади него, закричал:

— Куда! Ни с места, парень, не то на костер пойдешь! Нам надо скорей добраться до гор!

Моз в нерешительности переводил взгляд с сержанта на Скарлетт, и она, хлюпая по грязи, бросилась к нему и ухватилась за стремя.

— Минутку, сержант! Не спешивайся, Моз! Боже мой, как ты очутился здесь?

— Я снова иду на войну, мисс Скарлетт. Только теперь не с мистером Эшли, а со старым господином, с мистером Джоном.

— С мистером Уилксом? — Скарлетт остолбенела. Мистеру Уилксу было без малого семьдесят лет. — А где он?

— Позади, с последней пушкой, мисс Скарлетт. Там, позади.

— Прошу прощения, леди. Двигай, парень!

Скарлетт неподвижно стояла по щиколотку в грязи, мимо нее ползли орудия. «Нет же, нет! — пронеслось у нее в уме. — Не может этого быть! Он слишком стар. И так же ненавидит войну, как Эшли!» Она отступила на несколько шагов назад к обочине и стала пристально всматриваться в лица проезжавших мимо. И когда среди грохота и всплесков грязи показался передок последнего оружия, она увидела прямую стройную фигуру верхом на рыжей кобыле: длинные серебристые волосы мокрыми прядями падали на шею, всадник держался уверенно и грациозно; маленькая рыжая кобылка осторожно и изящно ступала по грязным выбоинам дороги, словно светская дама в платье со шлейфом. Боже мой, так ведь это же Нелли! Нелли — кобыла миссис Тарлтон! Ее любимица, ее сокровище!

Когда мистер Уилкс увидел стоящую на обочине Скарлетт, лицо его озарилось улыбкой, он натянул поводья, спешился и шагнул к ней.

— Я очень хотел повидаться с вами, Скарлетт. Ваши родные надавали мне уйму поручений. Но возможности не представилось. Мы прибыли сюда утром, и нас, как видите, сразу направляют на фронт.

— О, мистер Уилкс! — в полном отчаянии вскричала Скарлетт, сжимая ему руку. — Останьтесь здесь! Почему вы должны ехать на фронт?

— А-а, так вы считаете, что я слишком стар? — с улыбкой сказал мистер Уилкс, и в старческих чертах его лица Скарлетт узнала улыбку Эшли. — Даже если я слишком стар, чтобы маршировать, то еще могу сидеть в седле и стрелять. А миссис Тарлтон была столь добра, что одолжила мне свою Нелли, и лошадь подо мной хоть куда. Будем надеяться, что с Нелли не случится ничего худого, иначе я никогда не смогу возвратиться домой и взглянуть миссис Тарлтон в глаза. Нелли — все, что у нее осталось, и вот она отдала мне ее — свою последнюю лошадь. — Он говорил легко, весело, стараясь развеять страхи Скарлетт. — Ваша матушка и ваш отец и сестры — все в добром здравии и шлют вам привет. Ваш папенька едва не отправился вместе с нами на фронт.

— Папа? Как же так! — вскричала Скарлетт. — Папа? Он же не может!

— Да, конечно, однако собирался. Маршировать-то он с его покалеченным коленом, безусловно, не может, однако вознамерился присоединиться к нам — верхом. Ваша матушка дала согласие при условии, что сначала он возьмет барьер — перепрыгнет через ограду выгона, потому как, сказала она, в армии придется брать еще и не такие препятствия. — Ваш папенька решил, что это ему раз плюнуть, но, можете себе представить, когда он подскакал к ограде, лошадь вдруг стала как вкопанная, и он кубарем перелетел через ее голову. Чудом не сломал себе шею! Но вы же знаете, какой он упрямец. Вскочил и тут же погнал лошадь на изгородь снова. Так вот, душенька, лошадь сбрасывала его три раза, пока миссис О'Хара и Порк не уложили беднягу в постель. Он был совершенно вне себя и уверял, что ваша матушка «наслала порчу на эту скотину». Нет, он не годен для действующей армии, Скарлетт, и вам нечего этого стыдиться. В конце концов, кто-то же должен оставаться дома и растить для армии хлеб.