Спохватившись, что задумался, Майк качнул головой — вышел из транса — и открыл водительскую дверцу черного джипа, припаркованного в самом конце тупичка на Биссонет; сел за руль и пристегнулся. Захлопнул дверцу. Завел мотор — сиденья задрожали.

А разворачиваясь, приметил стоящий у другой стороны дороги сияющий на солнце краской вишневый седан.

Ее или не ее?

Сам не зная чему, улыбнулся и вывернул на дорогу.

Анна напомнила ему цветочный и парфюмерный магазин — два в одном. Протянула руки, прижалась, обдала густым запахов духов и оставила след розовой помады на щеке, при гостях в губы не решилась — этикет.

Он улыбнулся, поприветствовал ее и прошел через дом туда, где собрались остальные — на расположенную перед бассейном и украшенную вазонами с цветами и лентами лужайку. Со скрытой тоской оглядел разряженных кто во что горазд людей, толпившихся кучками от трех до шести человек, ухватил краем глаза струнный оркестр под навесом, приготовленные длинные столы и даже игровую площадку для взрослых.

Да, действо будет бурным и для него утомительным. Придется потерпеть. Что ж, не в первый раз и не в последний.

Майкл подошел к открытому буфету, выбрал у стола со спиртным стакан с бренди — один можно, к ночи выветрится, чтобы вести машину обратно — и, стараясь быть незамеченным, стал протискиваться через гостей к дальнему, затененному деревьями углу лужайки.

Здесь, на собственном Уровне, где должен бы жить, он чувствовал себя бо?льшим чужаком, нежели в лесу. Зажатый между грузной дамой с глубоким вырезом на платье и тощим длинным мужчиной с усиками, Майкл, чтобы не заговаривать с людьми напротив, прикинулся увлеченным содержимым своей тарелки. Вокруг хохотали, громко переговаривались, стучали вилками, ели (кто ел, а кто и жрал) и беспрерывно пили. Вливали во рты шампанское, ликеры, коньяки, пиво или виски. И иногда запивали все это соком.

Он гонял по тарелке кусок какой-то скользкой рыбы, поданной в качестве закуски, и думал о том, почему Анна не выделила ему место ближе с собой — наказывала за длительные отсутствия? Капризничала? Или (реши он спросить) объяснила бы это необходимостью находится отдельно от гостей, чтобы иметь возможность вставать с места и отдавать распоряжения официантам?

Он не знал. Да и не хотел знать. Сидел там, где сидел, и тяготился: ощущал, как внутри медленно копятся забывшиеся уже чувства — тугое недоброе негодование и агрессия. Пока еще в зародыше, в искре, но уже горячая, как уголек.

Майк слишком давно не принуждал себя к тому, чего не хотел, а тут поступился правилами. И теперь вместо того чтобы ловить взгляды именинницы и хозяйки, которая, возможно, на него и не смотрела, думал о том, что сегодня Марика, похоже, останется без костра.

Как прошел ее день? Оклемалась ли после Долины?

Начали дарить подарки.

Этот диалог случился ближе к полуночи у одного из фонтанов, куда вела от бассейна мраморная лестница. Наверху гулко и шумно, а здесь тихо и спокойно. Уже после застолья, после череды бесконечных тостов, где каждый красиво, но неискренне чего-то желал, после передачи презентов — подчеркнуто прозрачных коробок, чтобы каждый мог увидеть, что находится внутри, либо наглухо запечатанных конвертов, чтобы никто ничего не разглядел. А заодно и без подписей, чтобы если внутри окажется мало, не узнать дарителя.

Как лицемерно.

Закончились нудные посиделки над тарелками, хаотичное брожение вдоль лужайки и даже странные игры, в которых пьяная толпа приняла участие с удовольствием: гости косо качались на одной ноге, держались за пиджаки, галстуки и юбки, стараясь не упасть, блестели пьяными незрячими глазами и улыбались желтыми зубами и размазанной помадой.

Кучка идиотов.

Наверное, ему тоже следовало поработать над гордыней. На Магии казалось, что ее уже нет, а тут вдруг проявилась. В виде надменности и нетерпимости, в виде откровенного отвращения.

— Это все?

Анна держала в руках футляр и смотрела на ожерелье с грустью. Не столько с грустью, сколько с застывшим в глазах разочарованием и фальшивой улыбкой в попытке скрыть истинные чувства.

Майкл растерялся. Специально не стал дарить подарок вместе со всеми — хотел порадовать отдельно, а теперь не мог понять, чем она недовольна.

— Ты же просила колье из диадемитов, я тебе его и подарил. Ведь был разговор…

— Да, был.

Она захлопнула коробочку и посмотрела на него с немым упреком: мол, ну, почему вас, дураков, всему приходится учить заново и вслух? Почему не додумаетесь самостоятельно? Почему мы, женщины, как проклятые, всегда должны все делать за вас?

Он опешил.

К ночи посвежело. Пахло подстриженной травой и пробежавшей сквозь долгие километры подземных труб водой. Доносился гул далеких моторов; птицы не пели — наверное, их здесь не было или очень мало…

— А ты сам не подумал, чего еще я могу ждать?

Анна улыбалась так, словно уже подписала ему приговор. И утомленная терпимость в ее глазах напоминала ему выстраданную снисходительность королевы, которую вот уже третьи сутки, стараясь «на полную», не может рассмешить бездарный шут.

Он, наконец, понял — не сразу, но понял, — чего она ожидала.

И сразу же захлопнулся изнутри. Не готов был предложить ей себя. Обещать посвятить ей свое время, любовь, мечты и надежды. Не готов, и все тут; сам бы не смог объяснить почему, да и не пытался. Просто верил чувствам.

— Прости. Другого я не принес.

Ответил тихо и не отвел глаз, несмотря на физически жгущее кожу разочарование в ее взгляде.

— А я от тебя другого и не ожидала.

«От тебя» прозвучало почти брезгливо — внутри Майкла что-то отпало. Осыпалось, как отставшая от стены штукатурка.

Они помолчали.

Отсюда был виден мост, по которому ровно ползли светящиеся точки — фары проезжающих машин. Кто-то наверху разбил о край бассейна бокал. Через секунду раздалось: «Я сейчас все исправлю», смущенное «Ой», а следом плеск грузного тела в воду. Разразился дружный хохот.

— Ты куда, на Магию?

Она не предложила остаться на ночь — списала его со счетов. Он бы не удивился, если бы узнал, что на место сбоку от нее в постели уже нашелся другой претендент.

— Да, на Магию, — ответил просто и с удивлением осознал, что не чувствует ни боли, ни сожаления. Только облегчение. — Через пять минут пойду.

— Я провожу.

Правила приличия.

— Не надо. — Он покачал головой. — Я знаю, где выход.

Вот и все. Люди встречаются, люди расходятся. Никогда не знаешь, что к лучшему, а что останется следом и протянется по душе свежим шрамом.

Не в этот раз. Спасибо, что обошлось без боли.

Терзала, несмотря ни на что, легкая грусть. Оттого, что не знаешь, как все сложится; оттого, что вещи меняются. Вот и вновь расстелился под ногами новый путь, а чья-то дорога отошла в сторону — ответвилась и осталась позади, незачем оборачиваться.

Снова один. Снова вперед.

Гул мотора, ночной воздух, влетающий в окно, свет фар на пустынной улице.

Бессменная Изольда не спала, читала мятую газетенку, рядом на столе лежало неоконченное вязание.

— Уже вернулся?

— Ага.

— Думала, до утра тебя не будет.

Майкл не ответил. Администраторша поправила на носу очки.

— Куда тебя?

Он задумался. Почти полночь. Марика, где бы она ни была, уже спит. Так что домой.

— В зимний коттедж.

Она кивнула. Выдвинула пульт и ловко, далеко не по-старушачьи застучала по клавишам.

— Готово. Можешь входить в дверь.

— Спасибо.

— Принеси мне в следующий раз печенья с клубникой, ладно? А то эти охломоны шлют кофейное, оно уже в зубах застревает.

— Хорошо.

Майкл открыл дверь и шагнул на снег. Дождался, пока за спиной стихнет электрический гул — закроется проход, — втянул чистый горный воздух и пошел по дорожке к темневшему невдалеке коттеджу. А на ходу подумал, не раскурить ли одну из сделанных накануне самокруток? Решил, что сегодня можно — особенный день, день прощания с прошлым, — и на душе отлегло.