Сам не зная почему, Ричард вдруг начал трястись, думая о том, до чего же это неправильно, что такой блестящий дар достался этой туповатой дурочке Агнес, и о том, как ужасно видеть Дженну Кэсслоу такой счастливой, когда она не заслуживает ничего, кроме адских мук. Ричард и сам недоумевал, откуда в нем такая яростная ненависть к двум сестрам, но не мог найти ответа в своей душе, кроме неосознанного ощущения, что девушки в какой-то мере являются его соперницами.

Зажгли свечи, и веселье продолжалось до того давно ожидаемого момента, когда гости с грубоватыми шуточками, поддразниваниями и скабрезными жестами повели жениха и невесту домой, к брачному ложу. Никто в деревне особенно не любил Дженну, но к Бенджамину все относились хорошо, и вот, чтобы сделать ему приятное, молодую чету подняли на плечи и понесли через всю деревню вниз по тракту к дому плотника. Толпа окружила коттедж, женщины повели Дженну наверх, в спальню, Бенджамин разделся внизу под непристойные комментарии мужчин, после чего ему было разрешено подняться наверх, где новобрачная уже ожидала его, сидя в постели.

Под одобрительные восклицания и подбадривающие возгласы Бенджамин устроился рядом с ней и после того, как был провозглашен последний тост и выпит последний кубок, гости затянули свадебную песню, а жених и невеста поцеловались. Это вызвало новый взрыв криков и хохота, но произвело желаемый эффект: гости медленно потянулись к выходу.

Погасив все свечи, кроме одной, Дженна улыбнулась:

– Итак?..

– Итак, мы, наконец, остались одни.

Лукаво улыбаясь, Дженна достала из-за кровати кувшин и две кружки.

– Я приготовила для нас чашу любви. Ты выпьешь со мной, Бенджамин?

– Конечно. Я выпью за нашу любовь, за наше счастье, за нашу совместную жизнь.

«Душица, полей и вербена приведут его к тебе в постель, жасмин удержит его там навсегда». Бенджамин осушил чашу и задул свечу, и Дженна улыбнулась в темноте.

Сияющее июньское утро. Роберт Морли, прикрепив к шляпе алое перо, скачет из Глинда по холмам, на горизонте сверкает море. Славный денек и приятные мысли – потому что он, наконец, едет к Деборе, красивой и обольстительной девушке, укравшей сердце этого циника и соблазнителя, наследника Глинда.

Все кажется более ярким, чем обычно – голубые озера, проглядывающие между деревьями, то и дело вспыхивающие серебряными искрами, так спокойно спящие под безоблачным небом, что чудится, будто достаточно одного дуновения, чтобы нарушить их покой. Куда бы Роберт ни бросил взгляд, он натыкался на праздничное буйство красок, изумрудно-зеленые поля, холмы, переливающиеся всеми оттенками от янтарного до багряного, сапфировая синева неба и золотой блеск солнца. Даже воздух казался живым, насыщенным дрожащими золотистыми мушками.

Роберт свернул в сторону Мэгфилда. Он уже представлял, как славно заживет, сделав Дебору своей официальной любовницей. Роберту так запала в па мять ее хрупкая, бросающаяся в глаза красота, что когда он увидел на Пяти Акрах ковырявшуюся в земле женщину, то не сразу понял, кто это. Перед ним было унылое, бесцветное создание в тусклой грубой одежде, со спрятанными под выцветшим чепцом волосами.

– Дебора? – неуверенно произнес Роберт и увидел, как она в ужасе прикрыла лицо рукой.

Прежде чем Дебора успела убежать, он выпрыгнул из седла и загородил ей дорогу, только теперь осознав, что это действительно она.

Дебора выглядела такой расстроенной, что улыбка сама собой исчезла с его уст.

– Милая моя, что произошло? – спросил Роберт. – Я приехал, как только смог. Но в то утро ты ушла так внезапно, не сказав мне ни слова. Я не знал, что делать.

Даже в этой одежде она возбуждала в нем желание, заставляя вспоминать – как он делал это каждую ночь с тех пор, как они были вместе – прелестные линии ее тела.

– Дебора, не смотри на меня так сердито. Я не хотел ничего плохого. А теперь я хочу выяснить наши отношения, – говорил Роберт, постепенно начиная понимать, что эта женщина, разглядывающая его с холодной неприязнью – совсем не та Дебора, о которой он вспоминал и мечтал все это время.

– Уезжайте, – процедила она сквозь зубы.

– Почему? Что изменилось? В ту ночь мне показалось, что ты меня любишь.

Заткнув уши руками, Дебора отшатнулась от него.

– Никогда не говорите об этом. Это было омерзительно. Мы были хуже животных.

Роберт в ужасе уставился на нее и только теперь заметил на ее пальце обручальное кольцо. Схватив девушку за руку, он воскликнул:

– Что это? Что ты наделала? Это же обручальное кольцо!

– Да. Неделю назад я вышла замуж, чтобы дать имя вашему бастарду.

– Моему бастарду? Ты хочешь сказать, что ждешь от меня ребенка?

– Да, и это плата за мой грех. Вот что случается, когда одерживает верх низменная сторона.

Роберт схватил Дебору за плечи и встряхнул.

– О чем ты говоришь? Какая еще низменная сторона?

– Та часть моей души, которая позволила вам соблазнить и обесчестить меня. Наверное, моя душа когда-нибудь принадлежала распутнице.

– Что за глупости, ты сама этого хотела, – жестко ответил Роберт, продолжая трясти ее до тех пор, пока у нее не застучали зубы.

Высвободившись, Дебора залилась слезами, и только появление на поле Ричарда Мейнарда заставило ее взять себя в руки.

– Добрый день, господин Морли, – издали закричал он. – Жена, кланяйся господину Морли. Мы должны оказать ему уважение.

Но, не обращая на мужа внимания, Дебора раз вернулась и, плача, побежала к дому.

Ниоткуда так хорошо не было наблюдать смену времен года, как с возвышения рядом с колодцем Бенджамина Миста, позади его дома. Каждый день, набирая воду, молодая жена плотника смотрела на неподвижное синее небо, на виноградные холмы, на летние поля, подернутые первыми желтовато-коричневыми нитями.

Потом она наблюдала медленное наступление осени: крестьян, празднующих окончание сбора урожая, хлопающих в ладоши, пляшущих, чокающихся кувшинами с элем, старенького скрипача, игравшего для них, пока он не упал от усталости. Затем созрела ежевика, и Бенджамин, играя, гонялся по лесу за своей любимой – развевающиеся темные волосы, блестящие глаза, счастливый смех, – пока они оба не выбивались из сил и не падали, зарывшись в какую-нибудь копну сена.

Наконец пришла зима, побелели холмы, на поверхности прудов и озер засверкали льдинки, и на землю вместе с мягким снежным одеялом легла тишина.

Дженна, всегда такая сильная и здоровая, вдруг заболела и незадолго до Рождества слегла в постель, не в силах оторвать голову от подушки. Впервые после свадьбы она не смогла приготовить для своего мужа напиток из жасмина, которым до сих пор неизменно потчевала его каждую неделю, незаметно подливая в эль или пиво.

И однажды, когда плотник сидел у очага, а его жена спала наверху, в голове у него закопошились прежние, забытые мысли. Мысли о том, как он любил Дебору до того, как на сцене появилась Дженна, и о том странном двойном повороте судьбы, бросившем его бывшую невесту в объятия Ричарда Мейнарда.

Рассердившись на самого себя за это маленькое предательство, Бенджамин встал и прошелся по ком нате. Но, уже не в силах сойти с опасного пути, он вспомнил, как был близок к тому, чтобы жениться на Деборе, и задумался о том, как бы сложилась их жизнь, если бы на него не снизошло откровение любви к Дженне.

Как будто почувствовав неладное, Дженна позвала мужа. Услышав ее слабый голос, Бенджамин взбежал по лестнице и нашел ее лежащей в постели с бледным и измученным лицом.

– Бенджамин, – слабым голосом произнесла она. – Я услышала, как ты там ходишь вперед-назад. Что-нибудь не так?

– Ничего, моя дорогая, – солгал он. – А как ты? Может быть, тебе что-нибудь нужно?

– Только питье из трав. Но я должна сама его приготовить. – И, будто прочитав его предательские мысли, Дженна добавила. – Как поживает Дебора? Ты не встречал ее в деревне?