– Любимая моя, – произнес родной голос. – Почему ты так мчишься? Что случилось?

Дженна подняла голову и увидела Бенджамина.

Часом позже, лежа в объятиях мужа, Дженна думала о том, как же это все-таки странно, что один и тот же акт может казаться таким ужасным и отвратительным с одним, и в то же время таким красивым и притягательным с другим. Если бы Ричарду удалось изнасиловать ее, Дженна чувствовала бы себя униженной, оскверненной, поруганной, но сейчас, предаваясь любви с Бенджамином, ощущая на своем теле его приятную тяжесть, его руки, ощущая его, требовательного и нетерпеливого, целиком, она испытывала лишь восторг и возбуждение.

Бенджамин был так нежен с ней, так заботливо вел ее за руку назад к дому Даниэля, что Дженна ничего не сказала ему о Ричарде. Отцу она тоже ничего не стала говорить. Будет лучше, если ни один из них ничего не узнает.

Когда Бенджамин, проводив ее до дверей, повернулся, чтобы уйти, то его опущенные плечи и дрожащие губы показались Дженне настолько трагическими, полными такого безнадежного отчаяния, что вся ее решимость растаяла без – следа.

– Я люблю тебя, – вдруг, неожиданно для себя самой, призналась Дженна, слова сами собой слетели с ее губ.

– Ох, Дженна… – До сих пор Дженна ни разу не видела Бенджамина плачущим, но сейчас он неудержимо разрыдался, всхлипывая и от смущения пряча лицо в ладонях.

Дженна увидела, насколько тяжело он переживает случившееся, и поняла, что у нее не осталось выбора. Войдя в дом, она сказала отцу.

– Можешь считать меня слабовольной дурочкой, но я ничего не могу с собой поделать. Я люблю Бенджамина.

– Слава Богу, – только и сказал Даниэль, обнимая дочь.

– Но я думала, ты хочешь его убить.

– Он уже достаточно сам себя наказал. Возвращайся к нему, и живите в мире и согласии.

В дом плотника они вернулись уже целой семьей, потому что, не успели они переступить порог, как Дженна сообщила мужу о том, что у них будет ребенок. Бенджамин опустился перед ней на колени и поцеловал то место, где росло и развивалось его дитя, и Дженну пронзило ощущение, что когда-то это уже происходило, но как-то иначе.

Потом, лежа в супружеской постели, чувствуя у себя на пальце все то же таинственное кольцо, Дженна думала о будущем и гадала, много ли у нее будет детей. Рядом с ней мирно спал Бенджамин. Теперь Дженна знала, что муж по-настоящему любит ее, независимо от чар и зелий. Сердце Дженны переполнялось радостью и счастьем, и, наконец, она заснула, твердо решив, что на следующий день сожжет книгу Алисы Кэсслоу.

Любуясь весной, вновь пришедшей в колдовскую долину, Дженна и Бенджамин рука об руку гуляли вдоль реки. В твердом пожатии Бенджамина чувствовались любовь и нежность, забота и внимание.

Хотя зима была холодной и долгой, природа уже начала пробуждаться после зимней спячки. Родившиеся зимой ягнята ковыляли на неокрепших ножках, присоединяя свои тоненькие голоса ко всеобщему гимну возрождения природы.

– Скоро и у нас будет ребенок, – сказала Дженна, и Бенджамин, положив руку на ее выпуклый живот, ответил:

– Для меня это не может быть слишком скоро.

В последние месяцы они были безгранично счастливы, как будто их примирение навсегда похоронило тяжелые воспоминания и навеки скрепило их союз. Порой Дженне даже казалось, что их любовь столь огромна, что ни один из них не сможет выжить, испытав такое счастье. Когда ее посещали такие мысли, Дженна вздрагивала от мрачных предчувствий и думала о том, как предотвратить грядущие бедствия.

Она так и не нашла в себе сил уничтожить книгу своей тетки. Бесконечно долго Дженна перебирала потемневшие страницы и, наконец, снова заперла книгу в шкатулку, не в силах предать огню чужой многолетний труд. Однако в каком-то смысле она сдержала свое слово, данное в день примирения с Бенджамином, с тех пор ни разу не обращалась к этой книге и даже настойку из листьев малины для облегчения родов готовила по памяти.

Внезапно Дженна ощутила острую нужду в глотке этого снадобья, тупая боль, возникшая в пояснице, разлилась по всему телу. Ей захотелось поскорее попасть домой. Почувствовав перемену в настроении жены, Бенджамин спросил:

– Что-нибудь не так, любимая?

– Просто немного устала, – ответила она. – Не думаю, что сегодня нам придется звать Агнес.

Но судьба распорядилась по-своему. Когда супруги поравнялись с домом Кэсслоу, Дженна почувствовала, как по ее ногам заструилась вода, и поняла, что ребенок не может больше ждать.

– Придется нам зайти, – сказала она. – Наше дитя просится на свет.

Сразу же поднялась суматоха. Агнес помогла Дженне подняться по лестнице и уложила в постель, которую еще недавно делила с сестрой; Бенджамин поспешил в деревню за акушеркой и за настойкой из листьев малины; из Бэйндена прибежала помочь няня юного Ричарда; а Даниэль, прихватив несколько монет, отправился выпить эля.

В течение нескольких часов мучений, отчасти облегченных травяными настоями, Дженна грезила наяву. Ей казалось, что она вновь видит молодого мужчину с ястребиными чертами, владельца кольца, которое прочно обосновалось на ее пальце. Дженна видела себя стоящей возле пруда и наблюдающей, как мертвое тело незнакомца замуровывают в стене ее собственного дома. Значит, в коттедже Даниэля скрыт ключ к тайне! Очнувшись, Дженна увидела над собой встревоженное лицо Бенджамина.

– Дорогая моя, ты была такой бледной и неподвижной, что я подумал, будто ты при смерти.

– Ну уж нет, – ответила Дженна. – Мне еще слишком многое надо сделать, чтобы произвести на свет твоего ребенка.

Желая хоть как-то разделить ее муки, Бенджамин сделал попытку остаться в комнате, но недоумевающие и возмущенные лица акушерки и остальных женщин заставили его уйти и отправиться на поиски Даниэля. Часом позже, выйдя из Мэгфилдского трактира, Бенджамин передернулся, почувствовав дуновение холодного, наполненного соленой влагой ветра. В эту промозглую, сырую мартовскую ночь должен был появиться на свет его ребенок. Снедаемый нетерпением, Бенджамин обратился к тестю:

– Я должен вернуться домой. Я хочу быть вместе с Дженной.

Что-то неладно, вдруг уверился Бенджамин. В действие вступили какие-то жестокие, злые, безжалостные силы. Перекрестившись, Бенджамин галопом умчался в темноту.

Проезжая по гряде над Бэйнденом, он увидел, что между деревьями мелькает свет фонаря и, решив, что это посланец из дома Кэсслоу, двинулся навстречу. Но это были два всадника, причем даже на расстоянии Бенджамин распознал в одном из них женщину. Что-то в ее облике было пугающе знакомым, и когда фонарь вдруг качнулся под порывом ветра, Бенджамин увидел облако пушистых светлых волос и узнал Дебору Мейнард. Значит, она вернулась в Мэгфилд в ту самую ночь, когда он должен стать отцом.

Его первым порывом было избежать встречи, и Бенджамин, пригнувшись в седле, направил коня в густые заросли. Но сразу же вслед за этим он услышал крик ужаса и, присмотревшись, увидел, что Дебора и ее спутник остановились перед каким-то темным, приземистым строением, а лошадь Деборы, испуганно заржав, встала на дыбы.

Бенджамин так никогда и не смог понять, что заставило его устремиться к ней на помощь. Ухватив лошадь под уздцы, он заставил ее стоять спокойно, но Дебора даже не взглянула на него, вперившись взглядом в таинственное строение. Это была кузница, и, поскольку Бенджамин не узнал ее, то сразу потерял ориентировку и решил, что свернул не в ту сторону и заблудился.

– Где мы? – спросил он.

Никто не ответил, а спутник Деборы, слуга из Глинда, к удивлению Бенджамина, вдруг издал испуганный возглас и умчался прочь. Воцарилась тишина, которую нарушало только завывание холодного соленого ветра, но в следующее мгновение все ночные звуки показались им преувеличенными во стократ. В уши Бенджамина ударила разноголосица ночных тварей, больших и малых, всхрапывание и фырканье их лошадей, крики сов.

Повернувшись, он взглянул на кузню. Над горном склонился монах с выбритой тонзурой, открывавшей костистый, обтянутый кожей череп.