Тело проводника мы несли по очереди. Когда я заставил себя прикоснуться к нему и поборол брезгливость, эта обязанность перестала меня смущать. А вот вес трупа удивил: я не думал, что человек может быть таким тяжелым. Уже через десять минут руки просто выворачивались из суставов. Сначала я нес ноги и решил, что нести голову легче. Я предложил поменяться и обнаружил, что голова в два раза тяжелее. Неплохой повод для ненависти к покойному!

Через четыре часа мое терпение лопнуло.

— Я отказываюсь его таскать! — заявил я полицейскому, который собирался увести мою жену. — Если вы хотите вынести тело наружу, тащите его сами. Ты тут — начальник, так что делай свое дело.

— Вот как, — ответил Джон. — Устанавливаешь правила?

— Иди в задницу! Я не могу доказать, что ты хотел бросить меня здесь, но уверен в этом. И когда мы выберемся отсюда, нам предстоит серьезный разговор.

— Если мы выберемся отсюда, — пробормотал он.

— Если?

— Именно. — Джон вздохнул. — Как видишь, пока мы топчемся на месте. Будто Застенный город пытается удержать нас. Клянусь, нас заставляют ходить кругами! Мы уже давно должны были выйти.

— Но нас будут искать, — сказал я.

— Да. Кто-нибудь придет, — поддержал меня один из полицейских.

— Боюсь, что нет. Никто не знает, что мы здесь, — в голосе Джона звучало удовлетворение.

Теперь я окончательно понял, что был прав. Он собирался оставить меня в сердцевине этого забытого богом строения. На секунду я задумался: а что стало бы с полицейскими и проводником? Несомненно, что их можно было подкупить. Гонконгская полиция славилась своей коррупцией. Может, он выбрал их именно поэтому?

— Сколько у нас времени? — спросил я, возвращаясь к насущным вопросам.

— Около пяти часов. Затем начнется снос. Он запланирован на шесть утра.

Вдруг молодой полицейский издал захлебывающийся стон, и мы немедленно повернулись к нему фонариками на касках. Сперва я не мог понять, что случилось и почему он бьется в конвульсиях, сидя на полу. Джон Спикмен наклонился над ним, затем выпрямился и протянул:

— Бог ты мой… Еще один.

— Что? — закричал я. — Что с ним?

— Гвоздь длиной в шесть дюймов. Вошел в голову за ухом. Какого черта? Я не понимаю, как он мог наколоться на него.

— Может, гвоздь вылез из дерева? — спросил я.

— И что ты хочешь сказать?

— Я не знаю. Но два человека умерли в результате странных несчастных случаев, в которые трудно поверить. А ты что думаешь? Почему мы не можем выйти отсюда? Это место размером с футбольный стадион, а мы бродим здесь уже несколько часов.

Второй полицейский смотрел на своего коллегу широко распахнутыми неверящими глазами. Потом ухватил Спикмена за воротник и выпалил:

— Мы пойдем. Мы пойдем наружу.

И длинная тирада на певучем языке, из которой Джон, возможно, что-то и разобрал. Я же не понял ни слова.

Спикмен отодрал пальцы полицейского от воротника, отвернулся от него и посмотрел на труп.

— Он был хорошим полицейским, — произнес Джон. — Джимми Вонг. В прошлом году спас из пожара мальчишку — вытащил его в зубах, волоком по полу и по лестнице, потому что так обжег руки, что не мог его взять. Ты должен помнить. Ты писал про него статью.

Теперь я вспомнил. Джимми Вонг! Губернатор наградил его медалью. Полицейский гордо отдал честь забинтованной рукой. Однако сегодня он был не героем, а жертвой номер два.

— Прощай, Джимми, — сказал Джон.

Он тут же забыл о полицейском и обратился ко мне:

— Мы не сможем вынести оба тела. Придется оставить их здесь. Я…

Больше я ничего не услышал. Раздался треск, и я почувствовал, что падаю. Чуть сердце из груди не выскочило! Я приземлился на спину. Между лопаток вонзилось что-то острое и вызвало резкую боль; мне с трудом удалось вырваться. Поднявшись на ноги, я провел рукой по полу и наткнулся на тонкое острие, влажное от крови.

— Ты жив? — спросил голос сверху.

— Вроде да. Тут гвоздь.

— Что?

Мой фонарик погас, и я потерял ориентацию в пространстве. Если судить по свету ламп наверху, я пролетел около четырнадцати футов. Снова провел рукой по спине — теплая, влажная кровь, но, если не считать боли, ничего страшного со мной не происходило. Значит, легкие и другие органы не задеты, иначе я бы корчился в пыли и харкал кровью.

— Мы попробуем добраться до тебя, — сказал Джон, и свет удалился.

— Нет! — закричал я. — Не бросайте меня! Дайте мне руку. — Я потянулся к пролому. — Помогите!

Но протянутая рука повисла в воздухе. Они ушли, оставив темноту. Я лег и лежал неподвижно. Повсюду гвозди. Сердце колотилось. Я был уверен, что скоро умру. Застенный город поймал нас в ловушку, и нам из нее не выбраться. Когда-то в нем кипела жизнь, но мы украли у него душу, забрали обитавших в его стенах людей. И теперь даже скорлупу ждало уничтожение. Виноваты в этом мы — представители власти, которая распорядилась о сносе. Город явно мстил за себя. Ведь никто не любит умирать в одиночку и не хочет покидать этот мир, не оставив о себе памяти. В древнем черном сердце обнесенного стенами города маньчжуров осталось достаточно жизни, чтобы прихватить с собой пять презренных смертных, представителей закона. Стоит попробовать крови гвайло — и входишь во вкус…

Рана начала болеть, и я поднялся на затекшие ноги. Я ощупью медленно продвигался вдоль стены и осторожно делал каждый шаг. Какая-то живность разбегалась из-под ног, шелестела у лица, но я не обращал на это внимания.

Одно неверное движение — и окажешься на вертеле. В воздухе витал запах смерти и забивался в ноздри. Он пытался породить страх. Единственный способ выжить — сохранять спокойствие. Стоит запаниковать — и все кончено. Меня не покидало ощущение, что здание может убить меня в любую секунду, но растягивает удовольствие и ждет, когда я окунусь в безумие; и лишь сполна насладившись моим ужасом, оно добьет меня последним милосердным ударом.

Я на ощупь пробирался по туннелям около часа; мы оба — я и город — демонстрировали завидное терпение. Застенный город пережил столетия, что ему час-другой? Оставленное маньчжурами и Триадой наследие смерти не знало времени. Древнее зло и современное беззаконие объединили силы против чужеземца, гвайло, и зловещая тьма ухмылялась в ответ на попытки помешать ей высосать жизнь из моего тела.

Один раз под выставленной вперед ногой я не нащупал пола — впереди зияла дыра.

— Неплохо, — прошептал я. — Но мы еще не закончили.

Я хотел обойти провал, но протянутая вперед рука нащупала что-то тяжелое, висящее над дырой. Я толкнул это, и оно медленно качнулось. Нечто оказалось вторым полицейским, мускулистым северянином, — я опознал его по наплечному оружейному ремню. Джон Спикмен такого не носил. Ощупав шею трупа, я обнаружил вздувшуюся над проводами кожу, — здание повесило его.

Я уже привык к смерти, поэтому обхватил труп за талию и с его помощью перелетел через дыру. Провода выдержали. Под ногами наконец чувствовался твердый пол. Через секунду тело рухнуло — был слышен звук его падения.

Я продолжил путешествие по темным туннелям. В горле пересохло, ужасно хотелось пить. В конце концов я не выдержал и принялся слизывать текущую по стенам влагу. По вкусу она напоминала вино. Один раз я слизнул со стены таракана, тот хрустнул у меня на зубах, и я с отвращением его выплюнул. Желание выжить было единственным и непоколебимым. Меня уже ничего не волновало. Даже то, что Джон и Шина попросят меня убраться из их жизни. Я с радостью уйду. В любом случае у нас с Шиной осталось не много общего. Все мои чувства увяли…

С крыши сорвался штырь и пролетел буквально в дюйме от меня. Я громко рассмеялся. Вскоре нашел воздушную шахту с висящей внутри веревкой. Я понадеялся, что здание не даст мне упасть, и пролез по ней до дна. Меня посетила смутная идея, что, если удастся выйти на первый уровень здания, можно пробить себе путь наружу: некоторые стены были не толще картона.