– Да. – Она кивнула. – Да.

Шейн рассказал ей о Дасти, особенно опасном однорогом быке.

– Каждый раз, когда я сажусь на него, он пробует что-то новенькое. Как будто заранее обдумывает, что будет делать!

Он рассказал о Серебряном Стерлинге, огромном белом буйволе, самом большом из всех.

– Как будто на диване сидишь. Только этот диван может подбросить тебя до самой луны.

Он рассказал о маленьком Скизиксе из Нью-Мексико и о Добермане, которого назвали так потому, что он не только бодается, лягается и брыкается.

– Он непременно попробует отгрызть от тебя кусок, правда.

– Ты всех их помнишь?

– Почти. Только тех не помню, после которых у меня было сотрясение мозга. – Шейн вздохнул и откинулся на спинку стула, сжимая кружку в здоровой руке. Его взгляд упал на перевязанную руку. Вот чудо современной медицины – заново пришитый большой палец. И Шейн задумался, уже не в первый раз, о том, что его ждет, когда он не сможет больше заниматься любимым делом.

– Будет ли палец как новый? – переспросил врач, когда Шейн потребовал у него прогнозов на будущее. – Откуда нам знать? Мы можем только надеяться.

Шейн вспомнил, как иногда у него болели мышцы и суставы во всем теле. Четырнадцать лет участия в родео даром не проходят. Шейн это знал. Но он понятия не имел, что делать с этим… или вместо этого. А теперь добавился еще и палец.

Страх из-за большого пальца был только вершиной айсберга.

– Не знаю, что я буду делать, – сказал Шейн, опустив взгляд, – если… когда… не смогу больше ездить верхом.

Впервые он произнес эти слова вслух, впервые высказал страх перед пустотой, с которой столкнется, когда родео перестанет быть главным занятием и смыслом его жизни.

Роза не ответила.

Она сидела молча, сочувственно поглядывая на него поверх кружки с кофе. Она не полезла к нему с дурацкими предложениями. Не попыталась развеять его страхи.

– А что еще ты любишь? – спросила она наконец.

Шейн покачал головой. Что еще он любит?

– Ради чего ты мог бы вставать с постели каждое утро?

Он не знал, что ответить. Роза помешала кофе и взглянула на пламя в камине.

– Это похоже на смерть, правда?

Шейн непонимающе посмотрел на нее.

– Когда моя мама умерла, я чувствовала себя опустошенной. Осиротевшей. Я знала, что должна ее потерять. Она болела несколько лет. Умом я понимала, что наступит день, когда ее не будет рядом. Но все равно я не была готова к этому. Я пришла в отчаяние. Не понимала, как смогу жить дальше. Все вокруг казалось таким бессмысленным.

Шейн и сам был на краю отчаяния, когда умерли его родители, но он редко позволял себе оглядываться в прошлое. Вместо этого он предоставил Мэйсу улаживать дела, а сам с головой ушел в работу… в свое спасение… отправившись в очередную поездку.

Но когда он больше не сможет… Когда ему придется остановиться и осмотреться по сторонам, взглянуть в лицо будущему… Когда родео останется в прошлом…

Да, Шейн понимал, что она имеет в виду.

– Мне понадобилось время, – мягко сказала Роза, глядя на кружку, которую держала в руках. – Нужно было что-то найти. Какое-то простое дело, которым я могла бы заняться. И я нашла. Я поняла, как сильно люблю цветы. Люблю растить их, ухаживать за ними. И они помогли мне пережить утрату.

Она подняла голову, и посмотрела на Шейна. Ее глаза были нежными, понимающими.

– Ты тоже найдешь. Я не знаю, что это будет, но ты найдешь что-то или увидишь новыми глазами то, что было у тебя всегда. И это станет началом твоего исцеления. – Она потянулась к нему и взяла в ладонь его мозолистые, покрытые шрамами пальцы. – Я знаю, ты сможешь.

Шейн не шелохнулся. Он чувствовал тепло ее руки. Чувствовал, как его наполняет умиротворение.

Это была самая странная, самая невозможная ситуация. Похититель и жертва. Ковбой и девушка из цветочного магазина. Когда Божья кара успела стать Божьим благословением?

У кого спросить?

И еще. Впервые в жизни Шейн серьезно поговорил с женщиной.

Наверное, Роза права. Когда-нибудь он найдет то, о чем она говорила. И сможет жить дальше без родео. И в его будущем окажется больше радости и меньше пустоты. Когда-нибудь…

Но сейчас у него есть только сегодняшний день.

Как ни странно, этого достаточно.

Он даже на гвоздях неплохо выспался.

Допустим, ночь оказалась бы намного приятнее, проведи он ее с Розой. Но Шейн и на кушетке спал прекрасно. Судья больше не снился. И смутные предчувствия, охватывающие Шейна при мыслях о будущем, уже не имели над ним прежней власти.

Валяясь на кушетке и глядя на падающий снег, Шейн пробормотал:

– Пусть так и будет.

Как ни странно, именно в этот раз Господь его услышал.

По крайней мере, когда Шейн встал с постели, снег все еще шел. Мир стал еще белей, чем раньше. Ничего хорошего это не предвещало. И Шейн понял, что в какой-то степени он действительно начинает волноваться.

Но все же при виде растущих сугробов и белесого неба он испытывал глубочайшее удовлетворение.

Ему хотелось провести здесь еще один день.

С Розой.

Пускай она – не Милли. Но насколько Шейн мог судить, она намного лучше Милли. Пускай она – дочь судьи Гамильтона. Но какое это имеет значение? Судья сейчас далеко, за горами.

А Роза – здесь.

Шейн был в наилучшем расположении духа. Ему нравилась Роза. Ему нравились ее решительность и ее нежность. Ее упрямство и ее понимание. Ее улыбки и выразительные ореховые глаза. Ему нравилось все то, что намечалось между ними.

Он знал, что долго это не продлится. Нечего и ждать. Черт, разве хоть что-то в его жизни длилось дольше восьми секунд? Но сколько бы ни осталось у него времени, он воспользуется каждым мгновением.

И, что особенно интересно в связи с их страстным поцелуем, в его желании остаться с Розой не было ничего сексуального.

Все-таки, она – дочь твердозадого Гамильтона. Только сумасшедший рискнет вступить с ней в интимную связь.

Что ж, но думать об этом он может – немного помечтать, представить себе, как она прижимается к нему, обнаженная, как ее шелковистая кожа касается…

Шейн застонал.

Нет, даже и думать не стоит.

Но обо всем остальном думать можно. Это похоже на игру. Как будто они с Розой играют в семью.

Только не так, как Шейн играл с нахальной сестренкой Таггарта, Эрин, в раннем детстве. Старшие братья, застукавшие их за этим занятием, объяснили им, что они «еще слишком маленькие» для взрослых игр.

Игры в семью с Эрин обычно заканчивались потасовкой, затем матери их разнимали, а Шейну еще и доставалось за то, что он бил девочку.

Интересно, умела ли Роза драться, как Эрин, когда была маленькой. Наверное. Шейн усмехнулся. Хотелось бы узнать, какой она была в детстве.

– А какой ты была в детстве? – спросил он ее поздним утром.

Они стояли во дворе. Шейн только что закончил прокладывать в снегу тропинку к воротам. Пользы в этом не было никакой. Но чем-то ведь нужно заниматься. И Роза работала вместе с ним. А за работой они болтали.

– Какой я была? – повторила она.

Шейн кивнул и оперся о лопату, глядя, как Роза нагибается и набирает полную горсть снега.

– Ага. Маленькой.

– А вот такой, – ответила Роза, улыбаясь, и запустила снежком ему в грудь.

– Эй!

Но Роза слепила второй снежок и швырнула его вслед за первым. Это было уже слишком. Но Шейн сказал себе, что он взрослый человек и должен вести себя соответственно.

– Ну и ну, – воскликнул Шейн, когда второй снежок скользнул по его куртке. – Ты нарываешься.

– Ты хотел знать, – ответила Роза и, смеясь, показала ему язык.

– Вот именно. – Легкая улыбка вспыхнула на лице Шейна. Он сразу понял, чего она добивается.

Набрав в здоровую руку пригоршню снега, он с радостным воплем бросился догонять Розу Гамильтон.

Роза прекрасно понимала, что это явная провокация.