— А третий вариант? — с надеждой посмотрела на него я, так как ни один из ранее перечисленных мне категорически не подходил.

— Третий вариант — ухаживаешь за ним сама, в свободное от основной работы время. Все необходимые лекарства и материалы можешь взять у старшего лекаря. Если твой подопечный дотянет до привоза новой партии накопителей, при условии, что за это время не случится нового сражения, тогда попробуем ему помочь. Если нет — значит на то воля богов. Что выбираешь?

— Третий, — глухо ответила я, уже в уме прикидывая, что мне может понадобиться из лекарств, и насколько вообще реальны мои шансы преуспеть там, где даже целители уже махнули рукой. — Постараюсь сделать всё, чтобы он дотянул.

— Ну и прекрасно! Однако смотри, чтобы это не сказалось на выполнении твоих основных обязанностей. Поняла?

— Поняла.

— Тогда свободна, — небрежным жестом Ленц махнул на выход, но почти тут же остановил: — Да, и ещё одно, Эрин.

— Да? — застыла я, ожидая продолжения.

— Старайся не принимать всё так близко к сердцу. Это война. Здесь умирают.

Ответить на это было нечего. И так понятно, что на войне не в игрушки играют и фронтовые госпиталя нужны не насморк да депрессию лечить. Всё гораздо серьёзнее. Поэтому просто молча кивнув, я вышла на улицу и быстрым шагом пошла к лекарской палатке.

Там к моему позднему визиту отнеслись с пониманием и сразу выдали всё необходимое и даже сверх того. Так что остаток вечера и половина ночи прошли для меня в трудах: целиком раздеть больного, обтереть его специальным настоем, помогающим сбить жар, снова одеть уже в чистое. Потом сидела рядом, меняя холодные примочки на лбу и по капле вливая в приоткрытый рот целебный отвар.

А когда сделала всё предписанное лекарями, просто сидела рядом, держа его за руку и мысленно представляя, как делюсь с ним своей жизненной силой. Увы, в реальности мне было это недоступно. Необходимой для этого магией я не владела. Но почему-то мне так становилось легче.

А может, и не только мне. Не знаю, что именно дало свои результаты, но уже ближе к полуночи мой подопечный забылся тяжелым сном. Меня же прогнала спать Тильда, дежурящая сегодня в ночь. Просто пришла, взяла за руку и выставила из госпитального шатра, напомнив, что рано с утра мне ещё помогать с отправкой раненых.

Спорить я не стала, и не только потому, что непреклонный тон санитарки не оставлял надежды на снисхождение. Просто я и сама уже с ног валилась после тяжёлого дня. Всё же ухаживать за больными — это не только физический труд, но большая эмоциональная и душевная самоотдача. Здесь я прочувствовала это особенно остро.

Поэтому просто попросила Тильду присмотреть за моим подопечным и разбудить меня, если его состояние резко изменится. О том, что этот мужчина на моём попечении с разрешения главного целителя, она уже знала: я сама рассказала ей о разговоре с Ленцем. И получила полное одобрение вкупе с пожеланием удачи.

Однако это не помешало женщине, ставшей за этот короткий срок мне настоящей подругой, выставить меня вон. И в этом она была права. Мне нужно было выспаться.

Как я добралась до своего шатра, помню уже плохо: шла как сомнамбула, чудом не натыкаясь на потушенные костровища и чужие палатки. Оказавшись на своей половине, с трудом подавила желание рухнуть на лежак как есть, прямо в платье. Остановило то, что сменного у меня не было: не успела ещё получить в интендантской службе. А выглядеть неряхой в мятой форме, без уважительных на то причин, мне не позволяло чувство собственного достоинства и профессиональная этика.

Поэтому пересилив себя, всё же переоделась в ночную сорочку, аккуратно сложив форму у изголовья, умылась и с блаженным вздохом растянулась, наконец, на своей походной постели.

Проспать я не боялась: мой уже мирно спящий сосед тоже должен был присутствовать на отправке раненых из госпиталя. Встанет он — проснусь и я. За время, проведённое здесь, чуткость сна у меня, несмотря на постоянную усталость, не притупилась, а наоборот заметно обострилась. Зато и засыпать стала не в пример быстрее.

Прямо как сейчас. Стоило только укрыться одеялом и закрыть глаза, как сознание провалилось в тёмный омут без сновидений.

Эрих Ленц оказался прав. Этой ночью умерло ещё семеро пациентов из числа самых тяжёлых. Об этом я узнала утром, стоило только прийти на дежурство. И на какой-то страшный момент испугалась, что среди них тот контуженый, за которым мне поручено было ухаживать.

Но боги миловали: он, как и прежде лежал на своём лежаке и метался в жару. Больной, осунувшийся, весь словно выцветший, но живой. И вот странное дело: я даже имени его не знала, но чем-то запал мне в душу этот мужчина, не желавший сдаваться ни болезни, ни смерти.

Было в нём что-то такое, что говорило об упрямом характере и несгибаемой силе воли. Может, упрямый подбородок, сейчас покрытый тёмной щетиной или гордый профиль, говорящий о явно благородном происхождении. Что забыл этот аристократ на войне, тем более на передовой? Быть может, он из офицерского состава? Тогда почему его привезли последним и не смогли вовремя оказать своевременную квалифицированную помощь?

Документов или хоть чего-то, говорящего о его личности при нём тоже не было. Ни родовых колец, ни даже брачной татуировки. Выходит, он даже не женат. А родители есть? Ждёт ли его хоть кто-нибудь дома, с надеждой молясь богам о благополучии сына, брата или возлюбленного?

Кто знает… Времени на праздные размышления у меня не было.

Убедившись, что с подопечным всё в относительном порядке я, как смогла, напоила его травяной микстурой. Обтёрла лицо и руки, в попытке хоть немного сбить жар, положила на лоб мокрую тряпицу и поспешила помочь другим со сборами покидающих госпиталь в дорогу. Запряжённые подводы уже ждали на улице, и требовалось в кратчайшие сроки их загрузить, чтобы успеть к приходу эшелона.

Основная тяжёлая работа опять досталась мужчинам. Нам же требовалось разбудить раненых, дать напиться, выдать сухой паёк. В случае необходимости помогали справить естественные потребности или делали перевязку. Те из отправляющихся, кто мог передвигаться самостоятельно, уходили к подводам сами, остальных уносили на носилках и старались расположить максимально аккуратно, чтобы не растрясло в дороге.

Работы было много, и делать всё требовалось в темпе, но я всё равно смогла улучить несколько свободных минут, чтобы наведаться к своему подопечному. Меняла ему примочки, обтирала сухие, растрескавшиеся от жара губы, влажным тампоном. Один раз даже пришлось держать его, во время приступа сильного озноба. Колотило беднягу так, что мог запросто свалиться с лежака на землю.

О том, что подобное может случиться, лекари меня предупредили. И соответствующее лекарство тоже выдали. Правда, дать его получилось далеко не сразу: больной намертво сжал челюсти, усложняя мне задачу. Из-за чего, часть лекарства всё же пролилось ему на грудь и постельное бельё.

Метнувшись к Тильде, как к последней надежде, я быстро обрисовала проблему и опытная женщина быстро взяла дело в свои руки. Оставив меня заканчивать перевязку, сама ненадолго отлучилась, а вернувшись через пару минут, сказала, что дело сделано. Не знаю, как уж ей это удалось, но приставать с расспросами не стала. Меня больше интересовал результат.

Теперь осталось только дождаться, когда лекарство начнёт действовать и мужчину можно будет снова на некоторое время оставить одного. Эрих Ленц и так уже недобро поглядывал в мою сторону. Но пока открыто замечаний не делал, и это позволяло не столь остро чувствовать свою вину. Я же обещала заниматься подопечным в свободное время, а тут постоянно к нему бегаю. И ведь не объяснишь, что сейчас наступил очередной кризис. Есть чем заняться — делай. Всё остальное — потом.

К счастью, приступ продлился недолго, вскоре я смогла вернуться к основной работе, которой осталось не так уж и много. Спустя час мы с Тильдой с облегчением провожали глазами последнюю уходящую подводу. Остальные санитарки и медсёстры уже разошлись кто куда: свободные отправились досыпать или заниматься своими делами, а дежурящие сегодня — обратно в госпиталь.