Того, с кем я кончаю сильнее. Лучше. Больше.

Шон, моя любовь, друг моего детства, любимый с юности, моя родственная душа. Я знаю его всю жизнь. Мы делили детский манеж и вместе пошли в школу. Мы одновременно болели корью и первый свой грипп провели в одеялах перед одним телевизором. Мы вместе пережили прыщи. Он был со мной в ту ночь, когда у меня начались месячные, я была с ним в тот день, когда у него начал ломаться голос. Мы знаем друг о друге все. У нас богатая и долгая история. Я люблю его темные глаза, его черные волосы и светлую ирландскую кожу. Я люблю его рыбацкий свитер, и линялые джинсы, и вечную быструю улыбку. Я люблю силу его рук, которые годами тянули рыбацкие сети, и то, как двигается его жилистое тело, и как он выглядит, когда уходит в хорошую книгу с головой, и как он двигается во мне.

— Ты в порядке, любимая? — Он убирает прядь волос с моего лица.

Я ложусь головой ему на грудь и слушаю, как бьется его сердце, размеренно и уверенно. Иногда мне кажется, что у него тоже есть тень моего дара ши-видящей, настолько хорошо он меня читает. Он с детства знает все о моей эмпатии. И ничто во мне не отталкивает его, а это редкий дар среди тех, кто полностью понимает, что я могу. Мало кто способен мне лгать. Я чувствую внутренний конфликт, если только существа не лишены вины и совести полностью, а таких я встречала мало и узнала о них лишь недавно. Все они водятся в Честерсе. Правду я не узнаю, просто чувствую ложь. Поэтому любить меня способен только идеально честный мужчина. Как мой Шон. Мы научились доверять друг другу еще до того, как научились подозревать.

— Что, если я не справлюсь? — говорю я. Я не уклоняюсь от вопроса. С Шоном мне почти не нужны слова. Мы с детства заканчиваем друг за друга фразы. Мы оба были девственниками, когда в первый раз занялись любовью. И для нас не было и не будет никого другого.

А теперь у меня появился невидимый любовник, который разрушает все, что мне дорого. Заставляет меня хотеть его, а не моего Шона.

Шон смеется.

— Кэт, милая, ты справишься с чем угодно.

Сердце в моей груди становится камнем. Я сгораю от стыда за измену. Каждую ночь, уже больше недели, во сне я занимаюсь любовью с другим и помню каждую деталь. Я брала его в рот, я чувствовала его в себе, в тех местах, которые принадлежат только Шону.

— Но что, если я не смогу? Что, если я совершу ошибки, которые будут стоить им жизней?

Он перекатывается на бок и притягивает меня спиной к себе. Я прижимаюсь к нему. Мы идеально подходим друг другу, как две ложки из одного набора. Словно вырезаны из единого куска одного и того же дерева.

— Тише, милая Кэт. Я здесь. Я всегда буду здесь. Вместе мы справимся с чем угодно. Ты это знаешь. Вспомни наши клятвы.

Я прижимаю к себе его руки. Мы были молодыми, совсем юными. Все тогда было так просто. Нам было по пятнадцать, мы были страстно и бездумно влюблены, нас восхищали наши развивающиеся тела, которые росли вместе и соединялись в одно. И однажды мы сбежали в Парадайз Пойнт у маяка, оделись, как на свадьбу, и обменялись клятвами. Мы родом из разбитых семей, темпераментных и склочных, и мы многому научились, глядя на своих родичей. Слишком сильная страсть выгорает. Нежность сплавляет. Мы знали, что нужно, чтобы остаться вместе. Ничего особенного. Всего лишь здравый смысл.

Если ты ослабеешь, я буду сильным. Если заблудишься, я буду твоей дорогой к дому. Если ты отчаешься, я принесу тебе радость. Я буду любить тебя вечно.

— Я люблю тебя, Шон О’Бэннион. Никогда не бросай меня.

— Дикие кони, Кэт. Не оттащат меня ни на дюйм. Ты моя единственная. Навсегда. — Я чувствую улыбку в его голосе.

Мы снова занимаемся любовью, и на этот раз, когда темные крылья пытаются укутать меня тенью, им не удается. На этот раз в постели никого, кроме меня и Шона.

Я смотрю, как он одевается, а рассвет рисует бледные прямоугольники на тяжелой ткани штор. В аббатстве есть дети, а мы с ним не женаты. Мы собирались пожениться до Падения Стен, но вмешались наши семьи. О’Бэннионы попытались остановить свадьбу. Когда они поняли, что с Шоном это не пройдет, они начали ставить палки в колеса и в конце концов устроили спектакль десятилетия.

О’Бэннион женится на МакЛафлин!

Это было бы шагом вперед для моей семьи. Мы были преступниками из маленького городка. А его семья контролировала почти все криминальное подбрюшье Дублина. Я росла с Шоном только потому, что моя мать была его няней.

Несколько месяцев мы отчаянно боролись с родителями, а потом стены рухнули и погибли миллиарды людей.

Включая наши семьи. Где же еще они могли быть, если не в центре волнений, — естественно, они наблюдали за хаосом и пытались нажиться на беззаконии.

Я не могу притворяться, будто мне жаль их, и мне не стыдно, что я не горюю. Единственные смерти, от которых мне больно, — это смерти моих двух сводных братьев, переживших ту осень, чтобы вскоре погибнуть от Теней. Ровена вовремя не научила нас есть мясо Невидимых, и я не смогла спасти их. Мои родители и другие родственники были испорченными до костей. Некоторые просто рождаются не в той семье. Мы с Шоном много лет назад отвернулись от родичей. Но наши семьи не прекращали давления и никогда не согласились бы нас отпустить. Раньше я волновалась о том, что они могут сделать с Шоном, пытаясь заставить его войти в семейный «бизнес», но сейчас все волнения в прошлом.

Сегодня — это сегодня, и мы свободны!

Как только у нас появится спокойная минутка и священник, мы поженимся. Некоторые девочки надеются, что мы устроим милую церемонию прямо здесь, в аббатстве. Свадьба в такие времена может быть жизнеутверждающим моментом, но я не собираюсь превращать свою свадьбу во что-либо для других. Она касается только Шона, Бога и меня.

Когда он берет мое лицо в ладони и целует меня, я чувствую его сердце — своей грудью и своим даром одновременно. Он счастлив. Это все, что мне нужно.

Он спрашивает, приму ли я его снова сегодня ночью, я улыбаюсь и целую его.

— Да, и в следующие ночи, ты прекрасно это знаешь. Если жаждешь комплиментов, милый Шон, у меня их тысячи.

Но когда он уходит, мой смех умирает, и я смотрю на постель.

Нужно было рассказать ему, что происходит. На его месте я бы хотела узнать. Я бы каждую ночь сражалась за него с невидимым врагом. Мы сражались бы вместе. Я узнала бы все тайны суккуба, который его мучает, чтобы наверняка победить врага.

Но я не могу. Просто не могу. Все произошло раньше, чем я смогла остановить это в первый раз. Теперь у меня интимное знание о другом мужчине. С Круусом я испытала то, чего никогда не испытывала с Шоном. Я ненавижу себя и не могу ему сказать. Просто не могу.

Домой я иду медленно и злюсь. Но злиться сложно, потому что мое тело чувствует себя невероятно хорошо. Мозг сердитый, а тело говорит: «Эй, подруга, давай играть!»

Я пинаю по улице банку, а потом пинком отправляю ее в стену. Да, именно в стену. Банка сплющивается и застревает в кирпиче, я смеюсь. Однажды кто-нибудь увидит ее и такой: «Эй, чуваки, че тут случилось?» Я оставляю память о себе по всему городу, сгибаю фонарные столбы в «3Д» — Дэни, Дикая и Дерзкая. Оставляю народу свои визитки. Это мой способ сообщить миру, что кто-то присматривает за его обитателями и заботится о них.

У меня впереди целый день, поверить не могу! Почти как в старые добрые времена. Думаю о том, чем я сама хочу заняться. Глупо, но мне противно работать над ледяной загадкой днем, потому что Риодан каждую ночь отнимает у меня на нее кучу времени. Но когда на кону человеческие жизни, я не могу позволить себе глупостей. Как было бы здорово подключить к этому делу супермозг Танцора!

Проблема в том, что мне еще нужно заскочить в аббатство. Я давно уже там не была, а ши-овечки попадают в беду быстрее, чем я могу повилять задом и сказать «бэ-э-э». Я волнуюсь за них и ничего не в силах с этим поделать.