А затем подъехал черный «Хамви», и из него вышли трое людей Риодана.

С Марджери.

Мужчины велели нам отступить на безопасное расстояние. Использовав темную магию, которая нас озадачила, они привязали МФП к земле в двадцати ярдах от наших стен, и с тех пор портал остается неподвижным.

— Но он мне здесь не нужен, — сказала я. — Что мне с ним делать? Разве нельзя его отсюда убрать?

Они взглянули на меня так, словно у меня выросло пять голов.

— Женщина, мы спасли тебя от неизбежных разрушений, а ты собираешься критиковать нашу работу? Используй эту хрень как мусоросжигатель. Кремируй своих мертвых и врагов. Боссу понравилась бы такая штука у Честерса. Этот огонь никогда не погаснет.

— Ну так отнесите его туда!

— Это можно сделать, только обрезав привязь. Сделай это — и воронка пройдет прямо по твоему аббатству. Радуйся, что босс не затребовал ваш домик в качестве компенсации. Дублин по другую сторону ваших стен. Дверь не закрывай. Риодан заглянет через несколько дней и скажет, что ты ему должна.

После их ухода Марджери победно вскинула кулак над головой и завопила в честь того, что опасность остановлена и все мы живы и готовы к следующим битвам. Мои девочки собрались вокруг нее, ликующие, радостные. Я стояла, оттесненная в сторону и забытая.

Риодан будет здесь через несколько дней.

Чтобы сказать мне, что я ему должна.

Я годами пряталась за этими стенами, пытаясь быть как можно более незаметной. Неважной. Чтобы меня не принимали в расчет. Я была счастлива гулять по полям, мечтать о Шоне и нашем будущем, изучать магию ши-видящих и время от времени направлять девочек с осторожной мудростью, славя Господа за мое счастье.

Я люблю это аббатство. Я люблю этих девочек.

Я разворачиваюсь и прохожу мимо прозрачного видения: Круус сидит на диване в моей гардеробной и наблюдает за мной с тех пор, как четыре с половиной часа назад часы пробили полночь. Он крылат, обнажен и прекрасен так, как может быть только он. Я вытираю брови носовым платком: в последнее время меня не оставляет испарина. Шон не смог прийти этой ночью, и я не спала уже двое суток. Крууса это не остановило, он нашел способ мучить меня и наяву. К счастью, пока что он способен лишь на слабую проекцию своего присутствия. Он не может говорить или касаться меня. Иначе наверняка бы уже это сделал. Я почти не задерживаю на нем взгляда.

Я начинаю одеваться.

Прошлой ночью моя кузина оказалась лучшим лидером, чем я.

Потому что я не знаю моего мира.

Пришло время это изменить.

Поездка в Дублин была долгой и тихой. Радиостанций больше нет, а телефон или айпод я с собой не ношу.

День выдался трудный. Марджери, словно она там главная, руководила аббатством, оседлав волну преклонения за то, что спасла всех в последнюю минуту. Добавляя перцу в свои язвительные комментарии по поводу множества моих проступков, она пыталась убедить девочек в том, что я ограничиваю их, как раньше ограничивала Ровена. Я наблюдала за ней и думала: готова ли я вести меньше трех сотен девочек и старух на войну? Позже я сказала ей: мы должны биться умно и настойчиво, но не бесстрашно.

С умом и настойчивостью, возразила она, мы бы остались без дома. Бесстрашие — та причина, по которой аббатство еще стоит.

На этот счет она права, но относительно судьбы девочек между нами есть более глубокая проблема. Ей все равно. Ради контроля Марджери поведет ши-видящих на смерть, потому что для нее лидерство заключается не в их благе, а лишь в собственной выгоде. Забавно, ее самолюбование делает ее харизматичной там, где мне харизмы не хватает. По пути в город я размышляю о важности обаяния в управлении моими девочками. Решение практически очевидно: мне придется либо отказаться от лидерства, либо измениться сильнее, чем я могу выдержать.

К Честерсу я подъезжаю вскоре после десяти, и меня изумляет очередь, растянувшаяся на три разрушенных квартала. Я и не знала, что в Дублине уцелело столько молодежи, и никак не рассчитывала найти их в очереди, словно в обычный вторничный вечер, будто здесь у них новый Темпл-Бар. Разве они не знают, что мир заражен и умирает? Не чувствуют грохота копыт Всадников Апокалипсиса? Одного пока что выбили из седла, но он так соблазнительно улыбался мне с дивана, когда я уходила. Еще одному готовится замена. Вскоре их снова будет четверо.

Я оставляю машину на улице и иду в конец очереди, решая превратить ожидание, которое непременно растянется до самого утра, в урок о моем новом мире.

Не успеваю я познакомиться с теми, кто оказался рядом, как на моем предплечье сзади смыкается рука.

— Риодан примет тебя сейчас.

Это один из его людей, высокий, мускулистый и покрытый шрамами, как все они. Он провожает меня в начало очереди, мимо протестов и обещаний, которые варьируются от флирта до гротеска. Когда мы спускаемся в клуб, я поднимаю барьеры, чтобы защитить сердце от эмпатии.

Музыка обрушивается на меня — пульсирующая, дикая. Эмоции вгрызаются, несмотря на мои попытки отгородиться от них. Такой обнаженный голод, такое неприкрытое желание соединения и значимости! Но они идут неверным путем. Я вижу здесь само определение безумия: они приходят в Честерс, чтобы найти любовь. Почему бы им не отправиться в пустыню в надежде найти воду?

Лучше бы им ограбить хозяйственный магазин и в процессе найти там другого грабителя — по крайней мере, они бы знали, что встретили ответственного и способного человека, который пытается что-то отстроить. Или воровали бы в библиотеке! Любой, кто умеет читать, — уже неплохой вариант. Примкнули бы к группе молящихся, в городе сейчас таких много.

На поверхности каждый человек, мимо которого мы проходили, казался счастливее предыдущего, но я чувствовала все: боль, незащищенность, одиночество, страх. Большинство из них не знали, как пережить эту ночь. Многие потеряли стольких любимых, что им было уже все равно. Они жили в закутках брошенных зданий, без телевизоров и способа уследить за всеми угрозами мира, который постоянно меняется. Их главная установка была проста: не спать сегодня в одиночестве. Все эти люди недавно могли получить желаемое, всего лишь коснувшись сенсорного экрана. А теперь, оставшись без внешнего панциря, с пробоинами в защите, они потеряны и делают плохой выбор.

И я не могу не думать…

Сумею ли я до них достучаться? Смогу ли я как-то собрать их вместе и повести к общей цели? От этой мысли кружится голова. Они не ши-видящие… но они молодые, сильные и впечатлительные.

Женщина танцует, запрокинув голову в поддельном экстазе, улыбается в окружении людей и Невидимых. Проходя мимо, я вижу вспышку ее чувств и знаю, что она верит: мужчина полюбит ее, только если она сможет постоянно его ублажать. Она отказывается от своего права быть личностью с потребностями и желаниями и превращает себя в инструмент для насыщения потребностей любовника. Она яркая, как бабочка, сексуальная, как львица в сезон спаривания, и ею будут дорожить.

— Это не любовь, — говорю я, когда мы проходим мимо. — Это сделка. Ты вкладываешься в нее. И должна получить что-то взамен.

Когда я была моложе, я начала ранжировать людей по десятибалльной шкале на предмет сломленности. Она сломлена на семерку. Ее сердце можно исцелить, но для этого понадобится очень серьезно настроенный мужчина и много времени. Мало кому так везет. Мало кто до сих пор ищет вторую половинку, как мы с Шоном.

Мы поднимаемся на второй этаж, я смотрю вглубь клуба и вижу Джо, одетую как католическая школьница. Мне не нравится издевательство над моей верой, и меня до сих пор тяготит ее решение здесь работать, но она так страстно об этом спорила, так серьезно отнеслась к своей миссии по сбору информации в таком богатом источнике. Пока что она не рассказала мне ничего, что убедило бы в важности ее пребывания в этой выгребной яме. Я кое-что знаю о людях: кем мы себя окружаем, тем в итоге и становимся. Среди хороших людей легко быть хорошим. В толпе подлецов легко стать подлецом.