Ну и ну! Такого юные детективы и ожидать не могли. В таком наряде Толусь Поэт еще никому не встречался.

— Начинается! — шепнул Кубусь.

В новом убранстве Толусь Поэт выглядел как огородное пугало. Его тонкие ноги торчали, как палки, из чересчур коротких штанин, а волосатые руки напоминали грабли. У живой изгороди около виллы Толусь остановился и, поставив на тротуар ящик с инструментами, вынул из кармана небольшой томик. Лицо его обрело кроткое, вдохновенное выражение, губы быстро зашевелились, а свободная рука стала описывать в воздухе затейливую траекторию, словно он хотел поймать невидимую бабочку или погладить кого-то по голове.

Картина была необычайно трогательная. Перед началом таинственной операции один из главных ее участников читал вслух стихи!

— Фантастика! — прошептал восхищенный Кубусь.

— Это фантастически смешно! — Гипця прикрыла ладонью рот, ее душил смех.

Кубусь сердито посмотрел на нее:

— Успокойся. Увидишь, что сейчас начнется.

В это время из сада вынырнул Спортсмен и, остановившись в воротах, внимательно огляделся по сторонам. Увидев Толуся, он тихонько свистнул в два пальца. Толусь очнулся. Подав Спортсмену знак, он поднял ящик и неспешным шагом приблизился к воротам. Через минуту оба они исчезли за углом дома.

— Это фан-та-сти-ка, — прошептал Кубусь. — Кажется, я начинаю что-то понимать.

— А я ничегошеньки не понимаю, — проговорила Гипця с дрожью в голосе от донимавшего ее смеха.

— Успокойся, а не то отошлю тебя домой. Угроза подействовала. Гипця ненадолго успокоилась.

— Ты видела инструменты? — шепнул ей Кубусь. — Они станут что-то ремонтировать, понятно, только для отвода глаз.

В этот момент из дверей дома высыпала куча ребятишек, а вслед за детьми вышли Толусь Поэт и Спортсмен. Вся эта компания подошла к автомобилю. Толусь отворил дверцу и с помощью Спортсмена вытащил покрытый белой эмалью ящик.

— Это газовая плита, — заметила Гипця, — такая же, как у нас дома.

Великолепная новехонькая газовая плита поплыла к вилле, покачиваясь на плечах Толуся Поэта. Дети остались у автомобиля. Малыш Томек нажал кнопку сигнала. Гармоничный переливчатый гудок прозвучал как призыв, и в дверях дома показался дед Куфель. Старик вынул из футляра фотоаппарат и, как заправский американский турист, начал щелкать все, что попадалось ему на глаза: сад, дом, детей, деревья, пани Пилярскую, невесть откуда взявшуюся дворнягу… Наконец, отщелкавшись, он громогласно объявил:

— Теперь можем ехать! Прошу садиться в автомобиль.

Со старомодной учтивостью он подал руку пани Пилярской и, легко ступая, почти танцуя, проводил ее к машине. Пани Пилярская сияла от радости.

Детей уговаривать не пришлось. Словно туча саранчи, они облепили машину. Трудно было представить, что вся семейка сможет разместиться в автомобиле, но "Крайслер" оказался необычайно вместительным. На переднем сиденье возле Спортсмена пристроились Томек и парочка карапузов. Во втором ряду на откидных сиденьях уселись девочки, а сзади пани Пилярская и дед Куфель посадили к себе на колени двух самых младших членов этого многочисленного семейства.

Томек еще раз нажал кнопку сигнала. Детвора взвыла, как ватага краснокожих, дед Куфель подкрутил усы, пани Пилярская побледнела от волнения, а Спортсмен невозмутимо нажал на стартер. Автомобиль тронулся с места и поплыл по солнечной улице, словно гондола по венецианскому каналу.

В доме остался только Толусь Поэт с газовой плитой. Почему именно Толусь? Этого юные детективы еще не уразумели.

Время приближалось к полудню, и спокойная до этого тополевая аллея ожила. Появились празднично одетые люди, старые бабуленьки семенили в костел, держа Библии в стиснутых ладонях. С оглушающим треском проскакивали улицу недисциплинированные мотоциклисты. Появились женщины с детскими колясками, бесцельно слоняющиеся подростки.

Никто, однако, и не подозревал, что на тихой вилле по соседству происходит нечто такое, отчего у юных детективов голова шла кругом. На вилле творились загадочные дела.

Из открытого окна доносились звуки фортепьяно. Пассажи без передышки следовали один за другим, а невидимый пианист все ускорял и ускорял темп. Вскоре, однако, сквозь гармонию фортепьянной музыки стали пробиваться иные звуки. Поначалу казалось, что это дятел долбит дерево в соседнем саду либо кто-то на кухне пестиком отбивает мясо. Но вскоре юные детективы пришли к выводу, что в доме Пилярских кто-то долбит стену.

— Работают, — шепнул Кубусь. — Я говорил тебе, что так и будет.

— Но они ведь не могут разрушить дом, — заметила Гипця.

— Они все могут. Они даже могут взорвать этот дом.

— Так, может… — Гипця ненадолго задумалась. — Может, нужно вызвать полицию?

Кубусь остолбенело уставился на нее.

— Ты что, с луны свалилась?! Мы в каком-нибудь шаге от великого открытия, а ты… Эх… — Он безнадежно махнул рукой. — С тобой всегда так…

— Потому что мне жаль Пилярских. Это такие хорошие люди.

— Надеюсь, что дом они не взорвут, — успокоил Гипцю Кубусь.

Звуки долбежки становились все громче. Чувствовалось, что кто-то яростно ломает стену. Прекратилась и игра на фортепьяно, а в открытом окне показалась голова пожилой дамы. Это была полнолицая, седовласая пани со сварливым взглядом. Голова ее была в бигуди, а плечи покрывал шелковый халат, разрисованный крупными красными цветами.

Дама осмотрелась, с минуту прислушивалась, а потом закричала раздраженным голосом:

— Даже в воскресенье человеку не дают покоя! Разве вы не слышите, что я упражняюсь на фортепьяно?

Вопрос был обращен в сторону закрытого окна Пилярских. Спустя некоторое время кто-то осторожно раздвинул занавески. За оконным стеклом показалась рыжая бородка Толуся Поэта. Любитель стихов тяжело дышал, лицо его было осыпано кирпичной пылью. Притаившись за окном, он с философским спокойствием поглядывал на залитый солнцем сад.

Дама в бигуди не уступала и продолжала раздраженно кричать:

— Делают вид, что не слышат! С меня хватает гвалта на протяжении всей недели! Если тотчас же не прекратите, я позову полицию!

Толусь Поэт спокойно распахнул окно и не торопясь просунул в него покрасневшее от кирпичной пыли лицо.

— Мое почтение, сударыня, — произнес он с врожденной галантностью.

При виде рыжей бородки дама приглушенно вскрикнула: -

— Боже, я думала, это пани Пилярская!

— Милостивая пани может спокойно играть на фортепиано, нам это не мешает, — сказал он с озорной улыбкой.

Даму прямо-таки затрясло от злости.

— Но это мешает мне! Это безобразие — так стучать в воскресенье!

— Приносим глубочайшие извинения, но мы подключаем газовую плиту и обязаны проверить дымоходы, — вежливо, но решительно проговорил Толусь невозмутимо спокойным тоном.

— В воскресенье! — вспыхнула дама. — Неужели нельзя было найти для этого другой день?

Толусь загадочно усмехнулся.

— Это делается в интересах уважаемой пани. В дымоходе оказалось не все в порядке, и мы приводим его в норму, а то весь дом мог взлететь на воздух.

— Ох, — пропищала дама. — Я не знала. Очень прошу извинить меня…

— Ничего, — перебил ее Толусь. — Обожаю игру на фортепьяно. Если бы не эта проклятая работа, я бы и сам охотно послушал Шопена или какого-нибудь Бетховена.

Этим Толусь окончательно расположил к себе даму. Она приветливо улыбнулась и кокетливо предложила:

— Когда пан закончит работу, я могу ему что-нибудь сыграть. Я вижу, пан разбирается в музыке.

— Обожаю музыку и поэзию, — повторил Толусь. — Но, к сожалению, у меня сегодня нет времени. Пани сама видит, работа.

Толусь послал даме наиприятнейшую из своих улыбок, кивнул на прощание и, захлопнув окно, исчез за занавеской. Через минуту послышался еще более громкий стук, грозивший, казалось, разнести весь дом на кусочки.

— Волшебник! — восхищенно вздохнул Кубусь. — Слышала, как он заговорил ей зубы? Ювелирная работа.