Радости я не испытывал, но попадал на зависть маленькому самому себе точно. Первым получил Алексей — розовый шарик залетел ему под плащ на уровне живота и вниз не упал, застряв там. Второй шарик угодил в лоб мелкому гоблину — у него слетели очки, без которых он стал слеп как крот. Он опустился на четвереньки, тщетно пытаясь нащупать потерю. Неприметный мужик успел благоразумно спрятаться за угол, предпочитая подождать, пока я не закончу обстрел.

— Урод! — разрывая голосовые связки, крикнул Лёха. — Мой плащ! Ты за это ответишь, ко…

Последний шарик почему-то оказался несколько больше остальных и куда тяжелее. Он даже не успел подтаять, так и остался ледяным комком, зато полетел отменно, залепив в конце пути открытый рот метателю молний, тот даже не успел закончить фразу. Удар был настолько сильным и неожиданным, что ошалевший Алексей пошатнулся и с грохотом падающего башенного крана распластался по полу, пытаясь выплюнуть ледяное мороженое, плотно забившее ему рот. Неприметный мужик, поняв, что он временно остался один, выскочил из-за угла и понёсся на меня. На что он надеялся? Что я испугаюсь и тут же ему сдамся добровольно?

— Добавки не будет, — крикнул я, упав на спину и изо всех сил толкая ногами тяжёлую тележку.

Чёртовы колёсики! Никогда не поворачиваются в правильную сторону, отчего приходится прикладывать чудовищные усилия, чтобы сдвинуть предмет с места. Зато потом…

Покатившуюся тележку он, может, заметил и сразу, но уклониться от неё ему было уже сложно — он слишком быстро двигался навстречу ей, тележка была здоровенная, а коридор недостаточно широк. Та пара шагов, которую он сделал в сторону, прежде чем его с диким грохотом снесло с места, его не спасли.

Я схватил липкими промороженными руками подозрительно замолчавший мобильник и пистолет, я ломанулся к выходу. Ноги скользили по гладким и идеально отполированным плиткам, то и дело разъезжаясь в стороны и угрожая посадить меня на шпагат, по бокам снова полетели мелкие разряды молний, но уже не такие точные и далеко не такие мощные, как первые. Один всё-таки попал в меня, когда я проскакивал недостаточно быстро раздвигающиеся автоматические двери — было больно, разряд угодил между лопатками и мгновенно распределился по всему телу, но, надо сказать, что комары иной раз кусаются куда больнее.

Я выскочил на парковку, которая, как я и предсказывал, за пару десятков минут успела заполниться на две трети, стал искать взглядом машину Романа. Непривычно слепило солнце, с пальцев капало мороженное, а добрые люди подозрительно косились на человека, который держал в руках с виду боевой пистолет и мобильник, измазанные в чём-то коричневом и розовом, взглядом маньяка шарил по окрестностям и периодически странно дёргался, будто его тело мучила сильная судорога сразу во всех мышцах.

Рома подъехал сам. Не знаю, то ли ему передали по рации о стрельбе и странно ведущем себя электричестве, и он догадался, о чём идёт речь, то ли просто увидел меня возле входа, но прибыл он весьма вовремя. Я уже начал в панике метаться по парковке, в основном, кругами.

— Давай живей! — крикнул он, отворив мне дверь — руки у меня не слушались, сильно замёрзли.

Я впрыгнул в машину и кое-как, уже на ходу, захлопнул дверь.

— Что у тебя там творится? — немного громко сказал он, аккуратно выруливая между машинами.

Я не ответил — смотрел назад, на выход из торгового центра.

Раздвижные двери со звоном бьющегося стекла разлетелись на куски, и, хрустя подошвами, из здания вышел испачканный мороженым Алексей, мгновенно понявший, что в единственной движущейся машине сижу именно я.

— Гони-гони-гони! — крикнул я, с ужасом смотря, как он поднимает руку, и в его ладони уже зарождается электрический шар чертовски больших размеров. Похоже, у Лёхи открылось второе дыхание.

— Что за…? — Рома схватился за зеркало заднего вида, и его глаза ошарашенно расширились.

— ЖМИ!!!

Взвизгнули шины, и «Fiat» резко дёрнулся вперёд, едва не протаранив один из автомобилей. Рома запоздало схватился за баранку и крутанул её в сторону, отчего меня впечатало в боковую дверь — я не был пристёгнут, в отличие от моего друга.

Шар, ощутимо больше всех предыдущих, попал в соседний с нами автомобиль, недавно вымытую серебристую «Приору». На секунду звякнула её сигнализация, но тут же отключилась. А потом машина взлетела в воздух, окутанная чёрным облаком дыма и щедро разбрасывающая вокруг множество частичек себя — битое стекло, оторванные колёса, бамперы, куски сидений и мелкий мусор из салона, горящий прямо в воздухе. От взрыва у нас задрожали окна, у меня заложило уши. А потом убитый автомобиль упал с высоты трёх метров обратно на парковочное место, и из-под его днища появился огонь. Тут же взвыли сигнализации всех остальных припаркованных машин, заглушая всё вокруг сильнее, чем если бы мы сейчас с парковки запускали космический шаттл.

Надо отдать должное моему водителю — он безбожно матерился, напрочь забыв про существование всех остальных слов, но развернувшаяся боевая обстановка не помешала его действиям. Он резво вырулил на набережную и втопил педаль газа в пол, унося нас прочь от торгового центра и Алексея.

Я продул уши, и сквозь звон в голове начали понемногу пробиваться и остальные звуки окружающего мира. Где-то завывали полицейские сирены, мимо нас пронеслись две пожарные машины и скорая помощь.

Прошло минут пять, прежде чем Рома прекратил материться и замолчал. Мы были уже возле Невы, на Синопской набережной, когда он всё-таки сказал:

— С этих пор я буду верить всему, что ты говоришь.

Я усмехнулся и с облегчением растянулся на удобном сидении, не переставая думать о том, как же у меня болит задница.

— Это многое меняет, — медленно, почти по слогам, сказал Рома. — Нет. Это решительно меняет всё.

Я пожал плечами. Для меня мало что изменилось.

— У тебя есть салфетки или что-нибудь другое, чем можно вытереть руки? — спросил я.

Я держал руки на весу, стараясь ничего не касаться. Мороженое на них стремительно высыхало, образуя неприятную на ощупь, но со вкусным запахом, корку.

Рома опустил руку себе под сидение и достал оттуда грязного вида тряпку, сильно воняющую солидолом. Я посмотрел на неё, а потом себе на руки, и покачал головой — уж лучше я буду пахнуть ванилью, чем смазкой. Грязный мобильник я сунул в карман, а пистолет — в кобуру. Куртка всё равно грязная, так какая разница, мыть её полностью или почти полностью?

— Я поверить не могу, — Рома со злостью стукнул руль. — Получается, слухи не врут насчёт способностей, да? Нет, ну не может же человек бросать энергетические шары, как демоны из компьютерных игрушек, я прав? Похоже, что нет. Я видел это собственными глазами, это настолько невероятно, что… что…

— Тебя клинит, — заметил я.

— Да? — совсем без удивления спросил он. — Похоже на то. Тогда я лучше помолчу, а то у меня что-то горло разболелось.

Он прокашлялся и действительно замолчал.

— Рули к дому Семёна, — велел я ему. — Потом можешь вернуться на работу, если у тебя на неё сегодня нервов хватит.

Его можно было понять. Он, в отличие от меня, никогда до этого в своей жизни не сталкивался со сверхъестественными вещами, я же к ним привык в подростковом возрасте, когда понял, что умею то, чего не могут другие. Сейчас в его глазах пошатнулось всё мироздание, законы физики начали меняться, подстраиваясь под новую реальность, рушились старые незыблемые истины. А вместо новых правил приходило знание того, что человек может метать молнии усилием воли, или что там напрягает Алексей — я не знаю, как это работает у других. Я всегда концентрируюсь, и чем лучше я это делаю, тем лучше у меня получается. Именно поэтому у меня такой «плавающий» результат — могу раза три-четыре прочесть мысли разных людей, а иной выдыхаюсь после одного единственного. Может, не существует никакой ментальной защиты у других людей, и это лишь моё воображение, ведь если я плохо сосредотачиваюсь, то мне действительно сложно прорваться в чужой разум. Не знаю, не уверен, да и спросить не у кого. Мама как-то говорила, что её дар работает не так, как мой — я больше опираюсь на материальные мысли, отфильтровывая всё остальное, а у неё же больше получается погружаться в эмоции людей, в их подсознание. Я даже боюсь представить, что же она видит в чужом подсознании, если я иной раз наталкиваюсь на ТАКИЕ вполне осознаваемые мысли, что меня в дрожь бросает. Может быть, это одна из главных причин, почему она не развивает свой дар и почти им не пользуется. Вторая причина — мой отец, её муж, конечно же. Я не знаю, как и когда он узнал о мамином даре, но его появление у меня он просёк почти на следующий день, я ещё только начал учиться контролировать себя, и со мной произошла похожая штука, что и с Сашкой в больнице. И весьма чётко обозначил своё мнение о нём.