На теле раба и посейчас трудно было отыскать живое место, сквозь прорехи грязной, изорванной одежды виднелись многочисленные ссадины и кровоподтёки. Будь на то воля самого Вр’вина, он бы не стал его беречь — на костёр во славу богов, и вся недолга. Но командоры отчего-то решили, что именно он нужен верным живым и, желательно, здоровым. Вр’вин не смел не подчиниться.

Раба с силой бросили на землю к ногам верного, придавили сверху сапогами, чтоб не поднялся. Скрипя зубами от досады, Вр’вин вновь заставил голос звучать спокойно.

— Как твоё имя?

Русоволосый, извернувшись, плюнул в его сторону и тут же получил удар сапогом в бок. Плевок, не долетев до верного, исчез среди гибких травинок.

— Достаточно. Отойдите, — Вр’вин жестом приказал солдатам отойти, присел рядом с невольником, схватил его за шиворот грязной рубахи, приподнял, сдерживаясь из последних сил, чтоб не прирезать наглеца. — Ты зря противишься, раб. Прими своё естество, умерь гордыню. Ты не воин, не вождь обиженных и обездоленных и, уж тем более, не верный. Твой удел служить — или стать пищей богов. Моё терпение к твоим выходкам на исходе.

— Так что ж меня до сих пор этим богам не скормили? — дерзко бросил тот в ответ.

Вр’вин вдруг почувствовал нечто вроде уважения, но тут же заставил себя выкинуть дурные мысли из головы.

«Русоволосый всего лишь раб, — напомнил он себе. — Рождён рабом и обречён быть им весь остаток своей жизни. Не стоит обманываться, принимая рабскую глупость за подлинную храбрость».

— Командоры считают, что ты можешь быть нам полезен именно живым, — без обиняков заявил верный, силой заставляя невольника подняться на ноги. — Мне сказали, у тебя есть способность видеть след. Это правда?

Русоволосый издевательски фыркнул, и сомнения, овладевшие было Вр’вином, рассеялись без следа. Перед ним стоял раб. Воин не снизошёл бы даже до такого ответа.

— Отвечай, — с напором произнёс верный. — Молчание означает смерть. Неужели ты не хочешь жить долго?

— Те, кого вы сожгли, тоже хотели жить, — с ненавистью выплюнул тот.

— Они были бесполезны, — Вр’вин равнодушно пожал плечами. — Родились рабами, а мнили себя господами. Совсем как ты.

— А я, значит, полезен? Из-за умения, как ты там выразился, видеть след?

Вр’вин дёрнулся, точно от пощёчины. Раб был неисправим. О великие боги грома и молний, почему столь нужным для командоров даром вы наделили именно его?

— Да, — собрав в кулак всю свою волю, ответствовал верный. — Если ты прекратишь, наконец, дерзить, и выполнишь волю командоров, тебе будет дарована долгая жизнь, несмотря на всё, что ты себе позволяешь. Более того, ты получишь свободу — это немыслимая щедрость. Подумай хорошо, раб, такого командоры не предлагали ещё никому. И никогда больше не предложат.

Невольник, вытаращив глаза, застыл от удивления, и Вр’вин вдруг понял, почему командоры велели ему предложить этому наглецу именно свободу, а не просто жизнь. Они, многомудрые, знали, чем соблазнить дерзкого наглеца. И пусть верные никогда не отпускали рабов, та цель, та работа, что поручили им боги, стоит того, чтоб единственный раз отступиться от догматов и правил. А когда дело будет сделано, этому рабу недолго предстоит наслаждаться.

— Не пойдёт, — справившись с удивлением, покачал головой невольник, и Вр’вин почувствовал, как поднимается из самых глубин естества ярость — как смеет этот ничтожный отказываться?

— Пусть свободу даруют всем, — твёрдо сказал русоволосый. — Иначе я не стану помогать.

Рука Вр’вина взлетела против его воли, пальцы сами собой сжались в кулак. Страшный удар бросил невольника на землю, обратно к ногам верного.

— Кем ты возомнил себя?! — уже не сдерживаясь, рявкнул он. — Вставай, раб, вставай и слушай. Если ты поможешь нам, то будешь освобождён в тот же миг, как исполнишь волю командоров. Но если откажешься, сегодня же ночью случится великое жертвоприношение. Но пищей богов на нем станешь не ты. Ты будешь только смотреть, как горят те, о ком ты так печёшься. И гореть они будут не потому, что пришло время, а потому что ты, именно ты, своею же собственной рукой это время приблизил. И так будет повторяться еженощно, пока ты не приползёшь ко мне сам с клятвой верности и горячим желанием услужить.

Пнув напоследок упрямого раба носком сапога, отчего тот со стоном скорчился, и сплюнув, Вр’вин резко развернулся и, пылая праведным гневом, отправился восвояси.

«Ты согласишься, — в бешенстве повторял он про себя. — Я тебя заставлю».

Верные всё ближе и ближе подходили к земле, что звалась Империей. Раба нужно было сломать до того, как войско достигнет её границы.

Империя встретила дриммеров сутолокой и растерянностью. Известия о захватчиках уже дошли сюда вместе с первыми бежанами, но люди, привыкшие к миру и спокойствию, не обеспокоились. Империя — это вам не беззащитный Альтар, павший жертвой не столько врагов, сколько собственной легкомысленности. Виданное ли дело — вместо армии иметь лишь небольшие да разрозненные гарнизоны ополченцев при баронских замках, а в городах так и вовсе сотни по две едва обученных стражников держать. Не-ет, сами Альтарцы виноваты, что земли их теперь заморским рабовладельцам принадлежат. А вот имперцы…

— Бахвальба одна, — каждый раз, слыша такие речи, сплёвывал Локи. — Не видали они, что творилось там. А я б глянул, как сами бы отбиваться стали.

Корис в ответ мрачно помалкивал, но в глубине души был с юношей полностью согласен.

Дриммеры, лесами да полями сократив дорогу (пригодилась, ох, пригодилась им снова бездонная память Локи), вовремя успели пересечь границу между несчастным Альтаром и Империей, и теперь понуро брели по мощёному камнями тракту. Навстречу им то и дело попадались отряды полностью подготовленных к войне солдат — император, в отличие от своих подданных, врага недооценивать не собирался и спешно перебрасывал к Альтару свои многочисленные и хорошо обученные войска.

В том же направлении двигались тяжело гружёные обозы, лошади и быки неспешно тянули до самого верха набитые провиантом и разобранными боевыми машинами телеги.

И Кориса, и Локи терзали мрачные думы об оставшемся на захваченных землях Арэне. Огонёк на обратной стороне кожаной полоски-маяка горел, явственно показывая, что искатель жив. Но смог ли он укрыться где-нибудь от захватчиков или угодил-таки в их руки? Эх, вот бы хоть какую весточку от него получить!

Вестей, разумеется, не было, да и быть не могло. Но дриммеры всё же надеялись, что их друг сумел избежать плена. Хотя разумом и понимали — такое могло произойти только по чудеснейшему стечению обстоятельств.

Близилось пролетье, поля зацветали, знать ничего не зная о грядущей войне. Воздух полнился сладкими ароматами, пели свои полные радости песни мелкие пичуги, но холодный мрак, тяжело лёгший на сердца дриммеров, не так-то просто было разогнать.

Они направлялись в Скоррде — сердце империи, главную из двух её столиц, — справедливо полагая, что там окажутся в безопасности. Мысли вернуться на Перекрёсток они уже не лелеяли, но поведение их оставалось привычно осторожным, будто они всё ещё были в гостях в этом обычном с виду, но полном неожиданных странностей мире.

Впрочем, и мыслей, как обустроиться тут, пока тоже не было. По инерции, растерянно и бездумно, они шли, не имея цели, не зная, куда выведут их выкрутасы судьбы, не понимая, ради чего она, эта судьба, вообще обратила на них свой взор. И впрямь ли обратила — или, может, им только чудилось её навязчивое внимание?

Ответов не было, и никто не мог предсказать, появятся ли они когда-нибудь. Пока же дриммеры, поддавшись течению жизни-реки, плыли по нему подобно опавшим осенним листьям, не сопротивляясь и не выгребая к берегу. А может, просто берега были ещё слишком далеко, чтоб их увидеть.

Небольшой отряд верных — десять человек, переодетых в местную одежду, с замотанным в тряпицы и тщательно упрятанным оружием, — выступил на рассвете. Прячась в заполнившем низины утреннем тумане, верные во главе с Вр’вином пересекли незримую границу меж Альтаром и Империей, бесшумно прокрались мимо недостроенных имперцами палисадов и волчьих ям, мимо лениво перекликающихся часовых, мимо пока ещё небольшого военного лагеря. И вышли, наконец, к тракту.