Киргизы, обитающие в долине Тагармы, живут здесь и лето и зиму; у них насчитывается 80 юрт. В каждой юрте живет средним числом четыре человека. Около Бэш-кургана и Саралы поселились еще 20 семейств таджиков. Большинство здешних киргизов, однако, бедны, владея в общей сложности только 2000 голов овец и 200 яков. У многих вовсе нет или очень мало домашнего скота. Таджики в сравнении с киргизами богаты. Они оседлы, живут в глиняных мазанках, занимаются обыкновенно земледелием (сеют главным образом пшеницу и ячмень), но также и скотоводством и имеют нередко по 1000 голов овец.
Киргизы объясняли, что лет двадцать тому назад, при Якуб-беке, им жилось гораздо лучше, так как они пользовались большей свободой и могли, по желанию, переходить со стадами к западу на пастбища Памира, а теперь китайцы строго воспретили им переходить русскую границу. Наш хозяин Магомет-Юсуф был беком над всеми киргизами Тагармы.
Животное царство здесь очень богато; тут встречаются дикие козы, зайцы и другие мелкие грызуны, волки, лисицы, куропатки, гуси и утки и много разных плавающих и голенастых птиц, которые останавливаются здесь во время перелета.
7 июля мы продолжали путь на запад и северо-запад, вдоль подошвы группы Мустаг-аты, имея вправо от себя ту часть ее, которая называется Каракорум (Черный каменистый путь). Мы следовали по течению Кара-су, питаемой ледниковыми ручьями и ключами и дальше сливающейся с водами долины Тагармы, чтобы впасть в Яркенд-дарью.
На проезжей дороге, в местности, называемой Гиджак (скрипка), возвышается живописный «ту», или жертвенный холм, состоящий из кучи камней, в середину которой воткнута большая ветвь березы, обвешанная черепами и рогами диких баранов, хвостами лошадей и яков и белыми лоскутьями. Кроме большой ветви, между камнями укреплены несколько меньших березовых ветвей и палок, а вокруг разложены черепа лошадей и антилоп. Перед кучей камней лежала небольшая гнейсовая глыба с углублением, сделанным водой или льдом; углубление было покрыто копотью, и мне рассказывали, что тут обыкновенно зажигают жертвенный огонь (светильники с маслом) паломники.
Как раз около этого места впадает в долину идущая с запада маленькая боковая долина Каинды-мазар (святая могила под березками). Название свое она получила от находящейся здесь могилы святого, осененной березками. Известностью своей мазар обязан легенде, что здесь отдыхал после одного из своих походов храбрый хан Ходжа. Мазар представляет поэтому одно из почетнейших киргизских кладбищ.
8 июля нам остался всего день пути до Су-баши, причем надо было перейти через небольшой перевал Улуг-рабат. День выдался чудесный. Вершины гор направо отчетливо рисовались на ясном, чистом, светло-голубом небе резкими контурами, обведенными ослепительно белым снегом. Только на юге виднелись легкие перистые облачка. Словом, природа была в праздничном настроении, и я залюбовался с седла окрестностью.
Мы достигли перевала около часу дня и, взобравшись на небольшую кучку камней, обозревали местность с высоты 4230 метров. Мы были слишком близко, чтобы вершина горы производила на нас впечатление высокого правильного купола; лишь издали, с запада, например с Мургаба, ее благородные контуры видны ясно и отчетливо. На север также открывалась чудная панорама. На первом плане расстилается сравнительно ровная местность Су-баши, в верхней части которой находится караул Эрик-як; семь киргизов охраняют здесь ведущие в русский Памир перевалы Мус-куру и Тох-терек.
У подошвы северного склона Улуг-рабата расположен аул из девяти юрт, а невдалеке и другой из пяти; оба находятся на берегу реки; вокруг пасутся большие стада. В первом приветливо встретил меня бек Тогдасын и проводил в свой аул, где старая юрта стояла на прежнем месте и была убрана, как и в первый раз. В нее тотчас же набралось одиннадцать грязных китайских солдат, которые долго пялили на меня глаза, кричали, хохотали, показывали пальцами на мои вещи и страшно воняли. Затем явился секретарь коменданта Ши-дарына и попросил позволения посмотреть мой паспорт. Содержание последнего удовлетворило его; я пригласил его на чашку чаю, и он, в общем, оставил по себе сравнительно приятное впечатление.
Бек Тогдасын предполагал, что гарнизон крепости состоит из 66 человек, но я сомневаюсь, чтобы там было больше дюжины, По крайней мере, я больше не видал, а они, уж наверное, все побывали в моей юрте, чтобы удовлетворить свое любопытство. Бек сосчитал только лошадей и полагал, что столько же должно быть и людей. Китайцы в этой области применяют своеобразный прием при счислении своих войск: они не довольствуются определением числа самых солдат, но включают в общий счет и число лошадей, ружей, башмаков, панталон и проч., так что итог получается в несколько раз больший, чем следовало бы. По их рассуждению, ружье по крайней мере так же важно, как сам солдат, и последний кроме того не может идти на войну пешком или голым, так вот и считают все огулом.
Таким путем китайцы думают внушить легковерным киргизам, живущим по обе стороны границы, а также русским преувеличенное представление о численности и силе своих гарнизонов. Но горе киргизу, который бы вздумал сосчитать китайских солдат попросту, как считает своих овец! Один киргизский юз-баши, прибыв недавно в Таш-курган, был спрошен тамошним комендантом Ми-дарыном, сколько солдат в гарнизоне Су-баши, и ответил: тридцать. Ми-дарын обратился к своему коллеге Ши-дарыну с письменным запросом о верности сообщения юз-баши. Ши-дарын призвал к себе последнего и задал ему трепку, спрашивая, как мог он вообще осмелиться считать или вообще думать что-либо о численности гарнизона!
Вооружение гарнизона Су-баши состоит из полдюжины английских и стольких же русских ружей и затем из луков и пик. С европейским оружием солдаты обращаются дурно, и оно обыкновенно в плохом состоянии. Я видел, как двое солдат, перепрыгивая через ручей, опирались на свои ружья, воткнутые дулами в грязное месиво. Хороших лошадей наберется какой-нибудь десяток; остальные просто караванные клячи. Ученье, стрельба в цель и проч. почти никогда не производятся, и бек Тогдасын говорил мне, что как сам комендант, так и весь гарнизон день-деньской ровно ничего не делают, только курят опиум, играют на деньги, едят, пьют и спят.
Гарнизоны время от времени сменяются новыми из Кашгара, Яркенда и Янги-гиссара; из этих же городов присылается раза 4–5 в год продовольствие в китайский Памир. Киргизы здесь свободны от подати, но аул обязан доставлять полдюжины баранов в месяц, за которых китайцы уплачивают только половину или даже треть стоимости.
К киргизам я мало-помалу стал питать большую симпатию. Я жил между ними четыре месяца и, хотя был тут единственным европейцем, не испытывал бремени одиночества, так как они проявляли по отношению ко мне неизменную дружбу и гостеприимство.
Они с удовольствием делили мою скитальческую жизнь; некоторые сопровождали меня во всякую погоду и участвовали во всех экскурсиях, странствиях по ледникам и восхождениях на горы. Постепенно я приобрел в долине Сары-кол известную популярность. В лагерь ко мне приезжали и ближние и дальние киргизы, дарили мне баранов уток, куропаток, хлеб, яковое молоко и сливки; в аулах меня везде встречали верховые киргизы и провожали в юрту бека, где отводили мне почетное место у огня и предлагали мне дастархан.
Особенно забавляли меня дети; многие из них были так милы, прыгая вокруг меня в своих разноцветных шапочках на головах, но без всякого признака другой одежды на теле, кроме разве огромных отцовских кожаных туфель, что с трудом можно было оторваться от них. При первом взгляде на странное существо с очками на носу, в необыкновенном одеянии, малыши чаще всего обращались в бегство, прятались за юбки матерей или по углам юрты, но довольно было кусочка сахара, чтобы приобрести их доверие.
Киргизы скоро увидали, что и я смотрю на них как на друзей и чувствую себя хорошо между ними. Я жил в их юртах, ел их пищу, ездил на яках, кочевал с ними с места на место, словом, стал под конец совершенным киргизом. И они часто льстили мне словами: «сыз инды кыргыз бол-дыныз» — «теперь вы стали киргизом». Как я и мог ожидать после первой дружелюбной встречи три месяца тому назад, бек Тогдасын, старшина сарыкольских киргизов и представитель и заступник их перед Джан-дарыном, комендантом Булюн-куля, принял меня, когда я вторично прибег к его гостеприимству, как старого знакомого, осыпал меня всевозможными киргизскими любезностями и убедил меня в необходимости отдохнуть дня два в его юрте, прежде чем отправиться к его соседу Мустаг-ате, старшине, обитавшему в более высокой юрте и начальствующему над более рослым племенем. Я тем охотнее принял его приглашение, что мне как раз нужно было заняться наймом на лето киргизов и яков. 11 июля хозяин мой приготовил мне приятный сюрприз: желая показать мне весь аул Су-баши и яйлаки киргизов в полном блеске, он приказал устроить «байгу», или игрище, зрелище, которое, хоть и ничтожно в сравнении с «царским парадом», превосходит его своей невероятно эффектной сказочной обстановкой.
