27 августа мы выступили в путь к востоку, следуя по северному берегу озера, а уволенный таглык, нагрузив на осла продовольствие, рассчитанное на две недели, один, как перст, побрел на запад по нашим старым следам. Мне жаль было бедняка, которому предстоял такой длинный путь в одиночестве, но сам он был рад отвязаться от нас. Что ж, он сам попал в яму, которую рыл другим; оказалось, что нас не так-то легко было ограбить, как он думал.

Как и все озера, открытые нами впоследствии, это озеро было длинно и узко. Чем дальше мы подвигались на восток, тем более неправильной и изрезанной становилась береговая линия. Там и сям встречались небольшие лагуны с илистыми берегами. Наконец озеро сузилось в залив; вода в нем была изжелта-красноватого цвета от ила, приносимого рекой. Перевалив через несколько холмов, мы достигли реки, которая впадала в озеро множеством маленьких и больших рукавов, образовывавших дельту.

На левом берегу возвышались красноватые, рыхлые и бесплодные холмы, и мы направились по ним к юго-востоку, но скоро почва стала настолько рыхлой, что животные еле могли подвигаться по ней со своими вьюками. Мы поэтому направились по боковой долине к реке и затем вдоль по реке до водораздела. По ту сторону его вода текла к востоку. Здесь застигла нас обычная непогода, продолжавшаяся с час.

В течение дня мы имели по левую руку, т.е. на севере, свободные от снега горы, отроги Арка-тага. Но из лагеря № XIII, который мы разбили вечером в защите одного из холмов, мы увидели ослепительно белую раздвоенную вершину, господствовавшую надо всеми остальными.

Куланов мы видели множество, но они держались от нас в таком расстоянии, что об охоте за ними не могло быть и речи. Джолдаш, однако, был другого мнения. Он пускался за ними и находил, по-видимому, безграничное наслаждение в том, что обращал их в бегство. Эти охотничьи экскурсии он предпринимал беспрестанно и всякий раз неизменно возвращался к каравану, высунув язык. Презабавно было смотреть на него, когда он, бывало, завидит куланов. Навострив уши, с блестящими глазами, сидел он сначала смирно, не отрывая от них взгляда. Затем медленно направлялся в ту сторону и, наконец, пускался во всю прыть. Как только пугливые куланы замечали собаку, они уносились с быстротой ветра и в несколько секунд оставляли его далеко позади. Но Джолдаш не умнел от этих опытов и каждый раз, завидев нового кулана, начинал свою погоню опять, напрасно тратя силы.

Теперь, когда мы расположились лагерем, собаки с нами не оказалось. Сначала я подумал, что она устала и идет с верблюдами, но и верблюды пришли, а Джолдаша все не было. Люди видели, как он, преследуя нескольких куланов, скрылся за горой направо от нашего маршрута. Мы и начали опасаться, что он слишком увлекся погоней, потерял следы каравана и заблудился.

Я послал одного из людей к тому месту, где потеряли собаку из виду; человек вернулся, однако, с заявлением, что собаки нигде не видал. Я напился чаю, поужинал хлебом и пилавом и выкурил пару трубок, занимаясь работой, но мне все чего-то недоставало. Джолдаш был первым моим товарищем, ел и спал рядом со мной.

В три часа утра я проснулся: кто-то тыкался о мою постель. Это был Джолдаш. Он визжал от восторга, махал хвостом и лизал меня прямо в лицо. Бедняга, должно быть, пробегал весь вечер и всю ночь, отыскивая наши следы, и до того обессилел, что не мог даже есть, а прямо с каким то блаженным вздохом растянулся на своем обычном месте.

28 августа шли по совершенно ровной местности, и животные, за исключением двух больных лошадей, подвигались отлично. В продолжение двух часов мы видели впереди себя красивого кулана-одиночку, с маленьким хвостиком. Кулан бежал то рысью, то галопом, высоко подняв голову, сохраняя красивую осанку и держа нас позади на приличной дистанции. Часто он останавливался, оборачивался и смотрел на нас, издавая своеобразный, хриплый звук, похожий на крик осла. Но едва мы несколько приближались, он снова отбегал на порядочное расстояние, и так раз за разом, словно указывая нам путь.

Косматый Джолдаш наконец погнался за ним, но замечательно: кулан не испугался, а даже остановился и уставился на собаку, которая была так озадачена этим, что присела. А кулан, как будто забавляясь, сам ринулся прямо к Джол-дашу, и настал его черед спасаться. Поджав хвост, мой пес пустился со всех ног к каравану.

Наконец мы свернули к юго-востоку к одетым зеленью холмам, которые манили нас отдохнуть. И здесь оказалось озерко, в которое впадало несколько небольших ручейков. Вода в озере оказалась чуть солоноватой, но имела какой-то неприятный привкус, так что пить ее нельзя было. Ислам отправился на охоту за куланами, но вернулся ни с чем. Вечер был тих и ясен, ни звука не долетало до нашего одинокого лагеря: мы были одни среди этой безграничной пустыни.

29 августа. Пересекли ряд холмов, ограничивавших озеро с востока, и хрустальную горную речку и очутились в широкой речной долине. В скудно поросшей травой впадине между хребтами мы спугнули красивого кулана, который, по обыкновению этих животных, побежал галопом впереди каравана. Ислам-баю удалось, забрав в обход, подкрасться к нему на выстрел. Данные им по кулану два выстрела не причинили, однако, никакого вреда животному. Кулан отбежал на несколько шагов, потянул носом и опять устремил на нас недоумевающие и любопытные глаза. После третьего выстрела он повернулся и, прихрамывая, медленно побежал к востоку, оставляя за собой кровавый след. Итак, он был ранен; надо было во что бы то ни стало добыть его шкуру. Кулан стал нашим путеводителем и завел нас к северу гораздо далее, чем это было желательно. Правая простреленная нога его висела, болтаясь в воздухе; тем не менее он далеко оставил позади всех нас и даже собак, хотя они неслись стрелой.

Ислам и Парпи погоняли своих лошадей изо всех сил. Я и Эмин-Мирза ехали обыкновенной рысью по их следам. Время от времени кулан останавливался, и в этом месте образовывалась целая лужа крови. Ясно было, что долго он не выдержит, и мы терпеливо продолжали преследование в течение целых двух часов. Наконец посреди болота, находившегося на ровной песчаной поверхности между рукавами речки, кулан упал. Ислам и Парпи, следовавшие за ним по пятам, соскочили с коней и спутали ему ноги. Подъехав, мы и увидали его живехонького, лежащим в самой естественной позе. Он поглядывал на нас, по-видимому не испытывая особенного страха. Иногда он пытался встать и сделать несколько шагов, но тотчас же падал, так как передние ноги его были спутаны. Бабка правой задней ноги была прострелена, так что кость обнажилась. Это был чудесный экземпляр, рослый, статный жеребец, очевидно, вожак стада, которое мы видели незадолго перед тем. Должно быть, в силу своей обязанности быть настороже, оберегать стадо он, желая узнать, в чем тут дело, и ушел от стада так далеко. По зубам ему можно было дать около девяти лет.

В общем, кулан больше всего напоминает мула и представляет переходную стадию от лошади к мулу, но ближе подходит к последнему. Уши у него длиннее, чем у лошади, но короче ослиных; хвост, с пучком волос на самом конце, похож на ослиный. Грива тоже вроде ослиной, торчащая, длиной до одного дециметра, черного цвета, редкая; холка переходит в почти черную линию, продолжающуюся вдоль хребта до хвоста. Спина кулана бурого цвета, брюхо белого; на боках бурая окраска переходит понемногу в белую. Нос острый, уши темные, внутри белые. Ноги, начиная с голеней, тоже белого цвета. Крепкие, но не совсем твердые копыта величиной с лошадиные. Глаза карие, с большим, черным зрачком той же формы, как у лошади и у осла. Грудь широкая и сильно развитая, шея также мускулистая. Особенно сильно развиты мускулы задних ног, приспособленных к быстрому бегу. Ноздри гораздо шире, чем у лошади. Когда кулан время от времени, чуя своих товарищей, фыркал и хрипло ржал, ноздри его раздувались в большие отверстия, окруженные сильно напряженными мускулами.