21 марта я посетил базар. Он очень обширен, каждому товару отведено свое место. Раз в неделю, в базарный день, прилавки и лотки с товарами выносят из домов и расставляют на площадях перед ними. На площадках сидят также массы женщин и шьют. Женщины ходят здесь без покрывал, обыкновенно с непокрытыми головами, и носят свои длинные густые черные волосы заплетенными в две косы; иногда надевают также маленькие круглые шапочки. Особенно любимое занятие их — искать друг у друга в голове, и часто видишь, как то одна, то другая уткнется головой в колени товарки.
22 марта наконец вернулся из Кашгара Магомет-Якуб с объемистой почтой, но без верблюдов. Итак, мы не подвинулись ни на шаг с начала месяца. Тут уж вступил в дело мой славный Ислам-бай. На следующий же день он отправился в Яркенд, решив, что не вернется без верблюдов. Счастье еще, что метеорологические и астрономические наблюдения, привезенная почта и старый Тогда-ходжа помогали мне коротать время.
Миссионер Иоганн, напротив, доставлял мне мало радости. Он принадлежал к числу современных болезненно религиозных людей, которые не допускают, чтобы истинное христианство могло уживаться с жизнерадостностью и хорошим настроением духа. Вероятно, причиной таких взглядов являлось отчасти то обстоятельство, что он был обращенный в христианство магометанин; такие прозелиты часто становятся куда нетерпимее своих учителей. Вообще же он был малый услужливый, но, по-видимому, очень скучал.
Несколько дней спустя у меня сделалась мучительная опухоль в горле — «горкак», обычная здесь болезнь. Полосканье, по совету бека, теплым молоком не помогало, и бек предложил мне прибегнуть к содействию заклинателей — «пери-бакши». Я сказал, что не верю в такие фокусы-покусы, но что во всяком случае готов принять «пери-бакши».
В сумерках, когда комната моя освещалась только светом углей на шестке, ко мне вошли трое высоких бородатых мужчин в длинных белых покрывалах. У каждого было по барабану («дуфф»), обтянутому крепкой телячьей кожей. Они выбивали на барабанах дробь пальцами, ударяли по ним ладонью плашмя и колотили кулаками, производя в общем такой шум, что, я думаю, за версту было слышно.
Они обрабатывали свои барабаны с необычайной быстротой, притом удивительно дружно. Так, после некоторого перебирания пальцами они все разом хлопали ладонью, а затем несколько раз равномерно ударяли кулаками, опять перебирали пальцами и т.д. без малейшего перерыва, не сбиваясь с лада. При этом они то сидели, то вдруг, воодушевляясь своей своеобразной музыкой, вскакивали и пускались в пляс, то подбрасывали барабаны кверху и с треском ловили их. Каждый такой прием продолжался пять минут, и следовали они в известном порядке, что и обусловливало стройность исполнения. Для того же, чтобы обратить в бегство злого духа, надо проиграть весь мотив девять раз, и, раз заклинание началось, невозможно остановить заклинателей прежде, чем они доведут его до конца.
Услугами заклинателей пользуются, главным образом, больные женщины и родильницы, так как женщины куда суевернее мужчин. Заклинатель, входя в помещение, где находится больная, внимательно вглядывается в пламя светильника, по которому, как он говорит, он узнает, одержима ли женщина злым духом. Затем он начинает обрабатывать свой барабан в присутствии родных и друзей больной, толпящихся в помещении и за дверями.
Церемония этим не кончается. После того как отбит последний такт, заклинатель остается наедине с больной и накрепко вгоняет в земляной пол палку, верхушка которой обмотана привязанной к потолку крепкой веревкой. Больная изо всех сил тянет за веревку, а заклинатель продолжает барабанить. Наконец ей удается оборвать веревку, и, значит, злой дух выгнан.
Такую же силу приписывают соколам, почему и называют их «куш-бакши» (сокол-заклинатель). «Пери», или злые духи, боятся его. Рассказывают, что женщина во время родов видит, как вокруг нее вьются злые духи, причиняющие ей мучения; другой же никто не может видеть их, кроме сокола; его поэтому впускают в комнату, и он сразу изгоняет их. Дело, вероятно, попросту в том, что как сокол, так и барабаны и веревка с палкой отвлекают внимание больной от ее страданий и она до некоторой степени забывает о них.
26 марта. Бек Ниаз держит на дворе суд и расправу, и иногда довольно громко. Сам он сидит около столба, подпирающего крышу галереи, и ведет допрос с ужасно строгим видом. Рядом, на площадке, сидит его «мирза» и записывает показания, вокруг стоят слуги и исполнители правосудия с длинными прутьями, а перед беком сами преступники.
Сегодня разбиралось несколько своеобразных дел. У одного человека было пять жен. Самая младшая, молодая, красивая, крепко сложенная женщина, взяла да бежала от мужа в Кашгар с другим. Бек уведомил кашгарские власти, женщину задержали и отправили обратно в Меркет. После того как женщина призналась в нарушении супружеской верности, бек дал ей две пощечины, и женщина принялась вопить. В оправдание свое она могла сказать одно: что ей невмочь было уживаться с четырьмя другими женами. У нее был при себе нож, и бек спросил, для чего она его носит; на это женщина ответила, что решила умертвить себя, если ее принудят вернуться к мужу. В наказание ее отправили на некоторое время к мулле для исправления, а потом пусть с миром вернется домой.
Затем была приведена молодая женщина с окровавленным, исцарапанным лицом; ее сопровождал муж. И эта бежала от мужа, но он сам поймал ее и жестоко расправился с нею. Многие свидетели утверждали, что у него при этом была в руках бритва, но он отрицал это. Чтобы заставить его признаться, бек приказал связать ему руки за спиной и подвесить за руки к ветке дерева. Виновный не замедлил сознаться. Тогда его сняли и угостили 40 ударами по мягким частям. Но так как он утверждал, что и жена била его по спине, то его раздели и, не найдя знаков, прибавили еще порцию.
Вообще правосудие в этом глухом углу вещь очень растяжимая. Если обвиняемый может хорошо заплатить, то он избегает наказания, а бек во всяком случае получает несколько тенег за труды. Если жалобщик не доволен судом, он может прибегнуть к высшей инстанции — ближайшему китайскому мандарину, которому бек и должен дать отчет. Китайцы вообще поступают умно, предоставляя туземцам самоуправление по местным законам и обычаям, установившимся еще в правление Якуб-бека.
Нарушения супружеской верности, однако, нередки и не особенно строго наказываются. Обыкновенно женщине вымазывают сажей все лицо, сажают на ослицу, лицом к хвосту, связывают ей на спине руки и провозят по всем улицам и базарам. Одноженство вообще правило; многоженство — редкое исключение. Женщина, вступившая в брак с китайцем или европейцем, считается оскверненной, и по смерти ее не хоронят на общем кладбище: труп жившей с тем, кто «ел свинину», может осквернить другие могилы.
«Калым» здесь также узаконен обычаем, как и у киргизов. Размеры его зависят от средств и положения жениха; уплачивают его родителям невесты. Богатый жених платит 2 ямбы (около 180 рублей). Бедный жених отделывается угощением и платьями невесте. Размер калыма определяют родители невесты по своему усмотрению; красота и другие физические достоинства невесты играют меньшую роль, нежели у киргизов. Если молодые люди полюбили друг друга и хотят жениться, а родители не дают согласия, то парочка часто перебирается в другое селение. Через несколько месяцев они, однако, в большинстве случаев возвращаются к родителям и приглашают их к себе в гости, после чего все улаживается к общему удовольствию.
В другой раз беку пришлось судить двух людей, игравших на деньги. У одного из них была глубокая рана около уха и лицо все в крови. Оказалось, что он проиграл другому семь тенег и обещал добыть деньги на базаре, но выигравший требовал их немедленно. Тогда проигравший выхватил нож и ударил себя в ухо, крича: «Вот тебе вместо денег!» Бек присудил выигравшего к хорошей публичной порке; другого же порка ожидала после того, как заживет рана. Выигрыш, разумеется, пошел в пользу бека.
