Проведя ночь в прекрасном доме в Сампуле, мы 30 июня миновали последние юго-восточные селения хотанского оазиса. Около Котас-лянгара (Постоялый двор яка) протекал последний арык этой оросительной системы, и тут же растительность разом прекращалась, словно ошпаренная кипятком. Ни единой былинки не переходило через границу искусственно орошенной области. Перед нами расстилался твердый, желтый, с пологим подъемом и совершенно бесплодный сай, образующий переходную ступень между пустыней и горами и знакомый уже нам по областям Копы и Соургака.

Между этой полосой сая и песчаной пустыней мы нашли узкую и прерывающуюся полосу оазисов и караванных путей. Сай прорезывается небольшими речками, текущими по глубоким руслам с северных склонов Куньлуня. Главнейшие из них, которые нам предстояло перейти: Уллуг-сай, Керия-дарья, Ния-дарья, Толан-ходжа, Бостан-тограк, Мольджа и Кара-муран.

В тех местах, где реки эти выступают из гор, находятся небольшие селения, жители которых сеют ячмень и занимаются скотоводством. Таким образом, можно различить три типа оазисов в Восточном Туркестане: оазисы, идущие по течению рек, оазисы, лежащие у границ пустыни и орошающиеся искусственными арыками, — к этим оазисам принадлежат все города — и, наконец, оазисы, находящиеся около пунктов выхода рек из гор и также очень богатые травяной растительностью.

В Котас-лянгаре мы сделали небольшой привал, чтобы напоить караванных животных. Здесь же простились с нами аксакал Мирза-Искандер и вся кавалькада провожатых из Хотана. Первый захватил мою корреспонденцию, и отныне я не мог уже больше сообщаться с Европой. Только в Пекине разорванная связь возобновилась.

В течение следующих дней мы ехали по чудесным, прохладным областям около подошвы хребта. Первоначально я намеревался отсюда попытаться пробраться на Тибетское нагорье, но это оказалось невозможным, так как необычайный разлив Керии-дарьи преградил узкую, трудную горную дорогу. Другого не оставалось, как снова спуститься к северу на большой караванный тракт, которого мы и достигли около Керии. Тут мы остановились на четыре дня и лишь здесь могли переправиться через реку.

Через Ой-тограк и Аврас добрались в три дня до Нии, небольшого городка с 500 уйлыками (домами); управляли им бек, два юз-баши и четыре он-баши. Значение Нии в том, что в двух днях пути от нее к северу лежит в песках мазар Имама Джафар-Садыка, который ежегодно, особенно в конце лета и осенью, привлекает до 3–4 тысяч богомольцев. Последние приносят сюда, как и на могилу Урдан-Падишаха, дары натурой и деньгами, идущие на содержание мазара, пяти шейхов и прочих служителей святыни. Мазару принадлежат между прочим до 4000 овец, пасущихся в лесах Нии-дарьи.

Из Нии, которую мы оставили 18 июля, мы направились снова вдоль подошвы гор к реке Толан-ходжа. По дороге туда с нами приключилась неприятность. Ислам-бай, ехавший несколько впереди, привязал свою лошадь, а сам прокрался по балке к стаду пасшихся антилоп и выстрелил в них. Убить он никого не убил, а наших вьючных лошадей перепугал так, что они опрометью кинулись по сильно пресеченной и поросшей кочками степи и скоро исчезли из вида.

К счастью, лошадь, навьюченную ящиками с моими дорогими приборами, всегда вели под уздцы, и таким образом она не могла принять участия в этой бешеной скачке. Остальные лошади остановились тогда только, когда вьюки их сбились на сторону, сползли и стали мешать их бегу. Многие ящики оказались разбитыми, один из кухонных разлетелся в куски, причем все содержимое рассыпалось и фарфоровая посуда разбилась в дребезги.

В области Кара-сай мы в первый раз услыхали о перевале через Куньлунь, находящемся, как говорили, к югу от Далай-кургана, в одном дне пути к юго-востоку от Копы. Мы решили поэтому вернуться в Копу за точными сведениями и за проводниками.

Для нашего путешествия по Северному Тибету нам нужны были несколько верблюдов, и я поручил Парпи-баю, одному из лучших моих слуг, отправиться вперед к реке Мольдже — в яйлаках, расположенных по ее верховью, пасется масса верблюдов — и присмотреть нужных нам животных. Парпи выполнил поручение с честью, и, прибыв 28 июля к реке, мы нашли здесь 15 отличных верблюдов и их хозяев. Мы заблаговременно послали также курьера к беку Копы Тогда-Магомет-беку, который прибыл сюда и помог нам купить верблюдов по сходной цене. Мы приобрели шесть верблюдов-самцов из породы, привыкшей к горным дорогам.

Прежде чем выступать в путь со всем караваном, я решил произвести рекогносцировку и отправился 1 августа, в сопровождении Фонг-Ши, Ислам-ахуна, Рослака и двух таглыков, по долине Далай-курган к перевалу того же названия (4367 метров). На следующий день я продолжал путь к востоку до главного перевала (4932 метра), с которого открывается величественный вид на целое море скал. Подъем на перевал с запада очень крут, но мы все-таки полагали, что верблюды осилят его.

Восточный склон перевала представлял гораздо большие трудности. Посоветовавшись между собой, мы решили все-таки попытаться перейти перевал. Багаж можно было спустить на веревках по откосу, лошади и ослы могли пробраться сами, а верблюдов, если они не могут спуститься, мы решили окутать войлоками и спустить вниз волоком.

6 августа наш внушительный караван двинулся к перевалу Сарык-кол. Долина все суживалась, подъем становился круче. Верблюды осторожно пробирались по скользкому щебню. Лошади и ослы часто падали, приходилось их развьючивать, потом снова навьючивать, и они потом спешили догнать остальных. Я, как всегда, ехал верхом позади каравана, чтобы мне виднее было все происходящее вокруг, и только тогда вздохнул свободно, когда последние животные скрылись за перевалом.

Южный склон был значительно менее крут. Придерживаясь небольшого ручейка, спустились мы к широкой долине Лама-чимен и уже готовились свернуть налево к находившемуся на востоке перевалу Чокалык, как вдруг аксакал, предводитель наших проводников-таглыков, объявил нам — несколько поздно, — что есть другой, более удобный перевал Япкаклык около верховьев Митта. Таким образом, он лгал, уверяя нас сначала, что Чокалык — единственный перевал.

Дело в том, что он, боясь китайцев, не смел указать нам неизвестный до тех пор новый путь в Тибет. Теперь же, когда мы уже забрались сюда, он наконец набрался храбрости и сказал нам правду. Я дал ему хороший нагоняй за обман, заставивший нас сделать такой крюк через перевалы Далай-курган, Чокалык и Сарык-кол.

Близ подошвы конгломератовой террасы, на правом берегу, мы разбили лагерь. Перед нами был безвестный пустынный Северный Тибет, и только через два месяца предстояло нам вновь прийти в соприкосновение с людьми. Здесь мы сожгли наши корабли, испытывая при этом приятное чувство от сознания, что находимся вне сферы влияния китайских мандаринов. Отныне мы должны были, однако, подвигаться ускоренным маршем и отдыхать лишь в таких областях, где могли найти подножный корм.

Сведения, полученные на этот счет от таглыков, были малоутешительны. Они единогласно утверждали, что вся страна к югу совершенно бесплодна. Это утверждение согласовалось с опытом, вынесенным экспедицией Певцова из путешествия по восточным областям страны, и я уже приготовлялся к тому, что животные наши мало-помалу падут от изнурения и истощения. Для нас же, людей, я не видел ничего опасного в этой экспедиции, надеясь, что в худшем случае мы сможем пешком добраться до населенных местностей — на севере или на юге. Точно так же остались теперь позади и области, обыкновенно посещаемые таглыками и обозначенные у них географическими названиями. Мне пришлось с этих пор отмечать места на своем маршруте и в дневниках буквами и цифрами. Замечательно, что как раз в этой области многие географические названия указывали на монгольское происхождение, например Калмак-чап (Балка монголов), Калмак-ютургён (Монгольская лодка), Кара-муран (Черная река), Далай-курган (Далайская крепость) и Лама-чимен (Пастбище ламы).