16 августа мы рано выступили в путь. Накануне вечером мы посылали разведчиков вверх по узкой балке, на краю которой мы разбили лагерь. Вернувшись, люди сообщили, что в верхней части балка очень крута, узка и камениста, мы и предпочли продолжать путь к востоку по продольной долине. Не без труда перешли мы глубокую балку и направились дальше по холмистой поверхности и мимо небольшого озера с прозрачной пресной водой; дюжина гусей отдыхала тут на пути в Индию.

Большей частью мы подвигались почти наугад, не зная, окажется ли возможным продолжать путь по долинам, в которые мы вступали. Постепенно мы заворачивали к юго-востоку, и направо от нас оказалась мощная горная вершина. Следуя несколько времени к востоку, мы затем свернули направо по одной из подобных поперечных долин, которая скоро стала очень крутой. В устье ее можно было наблюдать в высшей степени оригинальные образования. Она была покрыта слоем тонких продуктов выветриванья, в котором терялись мелкие ручейки; грунт был так мягок и рыхл, что копыта животных тонули в нем, и это очень утомляло животных.

Понемногу мы все-таки пробирались вверх по все суживавшейся долине и затем по крутым склонам до перевала — как мы надеялись, через главный гребень Арка-тага. С большими усилиями лошади взобрались на вершину. Но тут нас окутало непроницаемым туманом, пошел град, и поднялась метель. Так как дороги не было видно и, кроме того, нам не хотелось упустить случая ориентироваться в этой горной области, для чего этот возвышенный пункт представлял такие благоприятные условия, то мы, посоветовавшись, решили разбить лагерь на самом перевале, абсолютная высота которого доходила до 5253 метров. За день мы сделали 26,8 километра.

Быстро разбили палатки. Погода была ненастная, холодная и неприятная; малейшее усилие причиняло сердцебиение и одышку. Ветер пронизывал насквозь, град так и хлестал. Подножного корму не было никакого, ни единого кустика для топлива, и за водой людям пришлось спуститься глубоко в расщелину.

Около 5 часов дня прояснилось настолько, что на юге и юго-западе можно было различить резкий, освещенный красным светом и одетый снегом гребень, через который, по-видимому, не вело ни одного доступного перевала. К югу от нашего перевала, который вел лишь через отрог Арка-таг и для достижения которого мы напрасно употребили столько усилий, виднелось глубокое ущелье, в которое стекали воды с целого лабиринта скал и цепей.

На востоке нам мерещились слабые очертания Арка-тага, и в этом направлении тянулась извилистая продольная долина. Вокруг нас в хаотическом беспорядке высились вершины и кряжи, некоторые черного цвета, другие кирпично-красного или зеленого и самые высокие совершенно белого — от снега. Относительная высота их была в большинстве случаев невелика, и нам казалось, что мы находимся на одном уровне со многими из них.

Скоро, однако, вся панорама заволоклась густыми облаками и снежной вьюгой. Плотные, тяжелые массы облаков быстро неслись над гребнями, волочась бахромой своих краев по неровной их поверхности и, словно кистью, нанося на нее белые полоски снега. Гром гремел так, что мы почти оглохли, молнии то и дело прорезали облака. Почва дрожала от сильнейших раскатов, и было как-то жутко стоять на самом перевале. Я велел поэтому отодвинуть палатку так, чтобы линия гребня пришлась десятью метрами выше. В этот вечер нам пришлось долго ждать наших верблюдов и ослов. Мы послали двух людей отыскивать их. В сумерки животные наконец показались, и люди с трудом втащили их на перевал. Ужин мой был на этот раз скуднее обыкновенного. Чтобы вскипятить чаю, пожертвовали ящиком, без которого можно было обойтись. Посоветовавшись с таглы-ками, мы решились продолжать путь к востоку по крутому восточному ущелью перевала, так как на юге не представлялось никакого прохода.

Утром топлива не оказалось, и мне пришлось довольствоваться замороженным какао. Оказалось еще, что верблюды и ослы рано утром ушли назад по той же дороге, по которой мы пришли. Я все-таки пустился в путь в сопровождении Эмина-Мирзы по направлению, выбранному еще с вечера. Сделав около 14 километров, мы увидали в некотором расстоянии наших ослов, пасущихся на высокой террасе, на левом берегу хрустально-прозрачного потока, по руслу которого мы следовали.

Сносный подножный корм и голодовка накануне побуждали нас к однодневному отдыху. Когда наконец сюда прибыл с верблюдами Гамдан-бай, он узнал местность и в каких-нибудь десяти минутах ходьбы к северу нашел то место, где останавливался на привал Литледэль год тому назад. Литле-дэль пришел сюда с севера и провел здесь несколько дней, чтобы высмотреть перевал через Арка-таг.

Но так как ему в этом отношении посчастливилось не больше нашего, то он направился по долине, открывавшейся на восток, где и нашел удобный перевал, который вел к небольшому озеру, к югу от Арка-тага. Мы решили воспользоваться этим открытием, и Гамдан-бай взялся вести нас к перевалу Литледэля.

18 августа посвятили отдыху. Я только посетил место стоянки Литледэля; между закоптевшими камнями еще заметно было место, где был разведен костер. Кругом в изобилии валялся помет караванных животных, и мы, таким образом, обрели хороший запас топлива. Кое-где можно было даже различить тропинку, протоптанную животными, а на берегу речки валялась брошенная негодная рубашка.

Вечером распорядился с таглыками таким образом. Троим было выдано жалованье за все время их службы и дано позволение вернуться обратно по той же дороге. Из прочих же двое должны были сопровождать меня через Арка-таг и затем уже вернуться домой, а остальным троим таглыкам вместе с моими постоянными слугами из Западного и Восточного Туркестана предстояло следовать с караваном до тех пор, пока мы не доберемся до заселенных трактов, когда бы это ни случилось.

Таглыки, которые должны были сопровождать меня дальше, попросили у меня вперед половину жалованья, на что я немедленно согласился. Некоторые же из восточнотуркестанцев, оставившие семьи в Керии и Хотане, решили воспользоваться случаем и послать значительную часть полученного ими жалованья с тремя возвращавшимися домой таглыками, которые утром должны были выдать расписки в получении денег и обязательства доставить их по адресу.

Когда с расчетами было покончено, мы улеглись на покой. Таглыки, как всегда, спали под открытым небом, в защите бруствера из мешков с маисом и прочих пожитков.

Проснувшись утром 19 августа около 6 часов, слуги мои, к удивлению своему, не нашли в лагере таглыков. Все они, за исключением моего секретаря Эмина-Мирзы, бежали.

Ислам немедленно разбудил меня и доложил о случившемся. Мы собрали военный совет.

Люди мои спали всю ночь, как убитые, и не слышали никакого подозрительного шума. Они полагали, что таглыки бежали еще около полуночи, чтобы выиграть время и таким образом обеспечить себя от погони. Они хорошо знали, что для нас в этих скудных подножным кормом областях каждый день был дорог.

Когда же мы обревизовали караван и наши пожитки, оказалось, что исчезли еще 10 ослов, пара лошадей и добрый запас хлеба, муки и маиса. Но хуже всего было то, что таглыки получили вперед жалованье и забрали еще деньги других людей без всяких расписок.

План бегства, без сомнения, был обдуман заранее, и они хитро выманили у меня вперед жалованье. Особенно удивляло нас то, что они могли выбраться из лагеря так бесшумно. Некоторые из моих людей, правда, слышали около полуночи лай собак, но полагали, что собаки лают на верблюдов, которые обыкновенно удалялись по ночам от лагеря, бродя в темноте, словно призраки.

Но нас не так-то легко было провести. Мы обыскали ближайшие окрестности лагеря, чтобы по следам определить, в какую сторону направились беглецы. Оказалось, что они ушли по разным направлениям, разбившись на кучки; сборным же пунктом явилась подошва северного хребта; они, видимо, хотели с самого же начала сбить нас с толку. Двое воров шли пешком, двое ехали на лошадях, остальные на ослах.