Наконец он спустился на землю и снова направился в лагерь, останавливаясь каждые два-три шага и оглядываясь на свою подругу. Она сидела неподвижно, но, судя по ее виду, не прочь была улизнуть. Постепенно Голиаф отдалился от самки настолько, что из-за густой листвы перестал ее видеть, поэтому ему пришлось вскарабкаться на дерево, чтобы посмотреть, на месте ли она. Самка сидела не шевелясь. Так продолжалось на протяжении всего пути до лагеря — Голиаф влезал на дерево и, увидев самку, шел дальше.
Добравшись до лужайки, где стояли палатки, Голиаф столкнулся с еще более сложной проблемой — с земли он не мог разглядеть самку, а деревьев поблизости не было. Трижды он поворачивал обратно, чтобы залезть на последнее дерево. Самка сидела на прежнем месте. Решившись наконец. Голиаф устремился к бананам. Он схватил всего один плод и бросился назад к дереву. Самка все еще была там, где он ее оставил. Голиаф доел банан, торопливо слез с дерева и, подбежав к бананам, схватил целую гроздь. Самка тем временем потихоньку соскользнула с дерева, то и дело оглядываясь в сторону лагеря, и, убедившись, что бдительное око Голиафа больше не следит за ней, незаметно исчезла.
Голиаф был потрясен. Бросив бананы, он начал разыскивать самку: обшаривал кусты, то и дело взбирался на деревья и высматривал ее, но так и не нашел самки и, отказавшись от бесплодных поисков, вернулся в лагерь. Там он сел на землю и принялся поедать бананы, поглядывая изредка на то место, где прежде сидела самка. Выглядел он совершенно измученным.
Вспоминается мне и другой случай. Немолодая мамаша, которую я не раз встречала в лесу, впервые пришла к лагерю. Она уселась на дереве, выбрав удобный наблюдательный пункт, а ее четырехлетний сын вошел в лагерь вместе с остальной группой обезьян. К нашему изумлению, он подошел прямо к палатке, поднял уголок полога и просунул свою маленькую черную мордашку внутрь — а мы сидели, затаив дыхание и боясь пошевелиться, чтобы не испугать его. Он все так же спокойно опустил полог и начал разыскивать кожуру. Это был, без сомнения, самый смелый детеныш из всех, которых мы встречали.
Примерно в это же время мы впервые узнали о необыкновенных способностях Фигана. Число посетителей станции все возрастало, и прежняя система подкормки уже не удовлетворяла ни их, ни нас. Стальных крышек, изготовлявшихся в Кигоме по нашему заказу, было явно недостаточно, кроме того, нас беспокоило то обстоятельство, что самки и детеныши вообще не получали своей доли бананов. Поэтому мы стали прятать плоды в кроне деревьев. Подростки, в особенности Фиган, быстро научились отыскивать их. Однажды, уже после того, как группа закончила трапезу, Фиган увидел среди ветвей никем не замеченный банан. Но сразу же схватить его он не мог, так как под этим деревом сидел Голиаф. Быстро взглянув на Голиафа, Фиган отошел в сторону и сел за палаткой, откуда он не мог видеть банана. Минут через пятнадцать Голиаф поднялся и ушел, и тогда Фиган молниеносно бросился к дереву и схватил плод. Было совершенно очевидно, что Фиган оценил ситуацию: если бы он забрался на дерево раньше, Голиаф наверняка отнял бы у него плод. Оставаться на прежнем месте Фиган тоже не мог — он бы то и дело поглядывал на банан и в конце концов местонахождение лакомства было бы обнаружено другими шимпанзе, которые тотчас догадались бы об этом по движению его глаз. Поэтому Фиган не только воздержался от немедленного удовлетворения своего желания, но даже на время ретировался, как хороший игрок, который делает ложный ход, чтобы не «потерять всю партию», и таким образом оставляет последнее слово за собой. Мы с Гуго были потрясены действиями Фигана, и он еще не раз удивлял нас.
Как правило, стоит одному шимпанзе отделиться от группы, расположившейся на отдых, и решительно направиться прочь, как все остальные тоже встают и идут за ним. Подобное начинание может исходить не только от вожака, но и от самки и даже подростка. Однажды Фиган пришел на станцию в составе большой группы и поэтому смог ухватить всего лишь парочку бананов. Вдруг он встал и решительно затопал в лес. Остальные последовали за ним. Минут через десять он вернулся в полном одиночестве и спокойно съел свою долю бананов. Мы отнесли это за счет простого совпадения — вероятнее всего, именно так оно и было в этот первый раз. Однако в дальнейшем описанная сцена повторялась снова и снова: Фиган уводил всю группу, а сам возвращался за бананами. Не вызывало сомнений, что он делал это намеренно. Как-то раз после очередного маневра он беспечно вернулся в лагерь и обнаружил там взрослого самца, занимающего к тому же высокое положение в табели о рангах. Самец спокойно поедал бананы. Фиган долго и пристально смотрел на него, а потом истошно закричал и затопал ногами по земле. Все еще не прекращая кричать, он пустился догонять группу, которую только что увел, и его крики долго не умолкали вдали.
Наш лагерь был словно создан для молодоженов. Палатки прятались в густой тени пальмовой рощицы. Небольшая лужайка радовала глаз изумрудно-зеленой травой, а ярко-красные цветки свечных деревьев придавали особый колорит этой зелени. Порхали, собирая нектар, отливающие металлом нектарницы, а по вечерам мимо палаток пробегали осторожные бушбоки. На дальнем конце лужайки журчал ручей, в холодной горной воде которого мы купались по вечерам. Мы сами готовили завтрак и ленч. Гуго после того, как я стала его женой, почему-то решительно воспротивился возможности моего окончательного превращения в скелет. Вечером приходили Доминик и Садык, местный житель, которого мы наняли для работы в лагере. Они готовили ужин и занимались уборкой. Это было счастливое время: красота гор и лесов окружала нас, растущая любовь обогащала нашу жизнь, но едва ли не большую радость приносила нам наша работа. Мы вдвоем наблюдали за животными и узнавали о них много нового.
Через несколько недель нам удалось сделать интересное наблюдение. В тот день Гуго и я познакомились еще с одним приемом изготовления орудий у шимпанзе. Наблюдая за Олли, Гилкой и Эвередом, мы медленно брели за ними по лесу. Вдруг Эверед остановился, наклонился к стволу поваленного дерева и заглянул в небольшое углубление. Потом он сорвал немного листьев, пожевал их, вынул изо рта и запихал комок в это углубление. Когда он вынул массу изжеванных листьев, мы явственно увидели на них капли воды. Высосав жидкость из самодельной «губки», Эверед снова погрузил ее в «источник». В это время к нему подошла Гилка и стала внимательно наблюдать за его действиями. Когда братец, осушив «источник», ушел, Гилка тоже сделала небольшую «губку» и засунула ее в углубление, но напиться ей не удалось, так как воды не осталось. Она бросила «губку» и ушла прочь. Позже, сделав небольшое искусственное углубление в стволе упавшего неподалеку от лагеря дерева, мы не раз наблюдали, как шимпанзе пользуются «губками» из листьев. Листья они предварительно всегда жевали, что, конечно, значительно увеличивало поглощающую способность такой «губки». Это был еще один пример сознательного видоизменения предметов и использования их в качестве орудий.
Пожалуй, наибольшую радость в этом году мы получили, наблюдая за малюткой Флинтом. Следить за развитием детеныша живущих на свободе шимпанзе, фиксировать малейшие изменения в его поведении, иллюстрировать его успехи с помощью фото- и кинокадров было по-настоящему интересно и увлекательно. Фло со своим семейством и прежде входила в число наших хороших знакомых; теперь же они стали неотъемлемой частью нашей жизни. Мы настолько свыклись с ними, что постепенно начали проникать в их психику. Интуитивно мы могли понять многие поступки обезьян, хотя и не всегда были способны объяснить их с помощью научной терминологии.
Картина развития Флинта оставалась несколько фрагментарной — ведь мы опоздали на семь недель. Но вскоре нам удалось восполнить этот пробел с помощью первенца Мелиссы. Как-то раз вечером мы впервые увидели новорожденного младенца. Жара уже спала, солнце стояло совсем низко. Мелисса осторожно спускалась по склону к нашему лагерю, прижимая одной рукой к животу крошечное существо. Она то и дело останавливалась, казалось, будто что-то мешает ей и она пытается вытащить это «что-то» из кустарника. Когда же она подошла ближе, мы увидели, что это была плацента, все еще соединенная с младенцем пуповиной.
