— Именем российской социал-демократической рабочей партии…

И тут я метнул в молодого человека нож, зная его центр тяжести и примерно рассчитав, сколько оборотов сделает нож перед попаданием в цель.

Нож как-то легко вонзился в грудь террориста, и он упал, не успев сделать выстрела. Иванов-третий и я метнулись к злоумышленнику. Я прижал ногой к земле руку с револьвером, а Иванов-третий достал из кармана миниатюрные японские бронзовые наручники, которые надеваются на большие пальцы, и надел их на преступника.

ИП осмотрел раненного и определил, что, в принципе, рана опасная, но если не трогать нож, то можно успеть доехать до больницы и оказать ему медицинскую помощь.

Наш полицейский друг вышел на городскую улицу и поймал извозчика, на котором приехал к нам минут через десять.

Мы погрузили раненного на извозчика, Иванов, ИП и МН поехали вместе, а я остался с женщинами и детьми.

Все были в шоке. Я налил женщинам вина и налил себе водки. Я умел стрелять, знал навыки рукопашного боя с винтовкой, рубки шашкой, но мне ни разу не приходилось применять военные навыки в отношении живых людей. Все получилось быстро и механически, и только сейчас ко мне стало приходить осознание того, что я мог убить живого человека.

Посидев ещё немного, мы сполоснули в реке использованную посуду, собрали вещи и погрузили всё на мою тележку, освободив всем руки. Выйдя на городскую улицу, я нанял извозчика и развёз по домам женскую половину компании.

МН вернулась домой к вечеру.

— Революционер будет жить, — сказала она. — Нож достали, ещё немного и не было бы необходимости доставать его операционным путём. Ты раньше умел метать ножи?

Я пожал плечами, вспоминая, как мы тренировались в метании штык-ножей от автомата. Они не были приспособлены для метания и иногда ломались, но это была наша инициатива и мы нашли книги, которые разъясняли технику метания ножей. Любое умение всегда когда-нибудь пригодится. Я вспомнил старую пепельницу, которая стояла на комоде у моей тётки. Пепельница была дореволюционная и на ней с ятями был нарисован ребус, который читался так: "Ремесло не коромысло, плеч не оттянет, а само в рот протянет". Так и военное ремесло особо-то и не отличается от другого ремесла. Не брось я нож, то оперировали бы Иванова-третьего, и не факт, что он бы выжил после стрельбы в него из револьвера с близкого расстояния.

— Мне приходилось ассистировать в операциях, — сказала МН, — но это всё люди чужие мне, пострадавшие неизвестно где, то есть прямо не имеющие ко мне отношения, но здесь я была не только медицинская сестра, но как непосредственный участник боя, в котором пострадал человек, нёсший нам зло.

— Успокойся, — сказал я, — на нашем веку будет не одна война и к этому нужно привыкать. А это был не бой. Просто так, стычка. Мы сейчас допьём вино с ветчиной, а потом я заварю чай с пустырником, и ты завтра ничего не будешь помнить.

На следующий день пришёл Иванов-третий с благодарностью за чудесное спасение от террориста и сказал, что на завтра меня приглашает к себе полицмейстер полковник Грудинин Павел Иванович.

— Ты не задумывался над тем, почему именно на тебя было направлено покушение? — спросил я. — Без обиды, но ты не настолько важное должностное лицо, как например, полицмейстер или участковый пристав. Почему именно тебя хотели застрелить именем РСДРП?

— Я просто не даю спуску этим социалистам, — гордо сказал Иванов-третий. — Меня каждая социалистическая собака знает, мою методику проведения обысков они будут помнить всю жизнь.

— То есть, ты бьёшь людей с социалистическими взглядами направо и налево и из принципа ломаешь людям жизнь и имущество? — спросил я.

— Ну, не из принципа, а из мести, потому что они хотят, чтобы какой-нибудь ремесленник был равен мне, — возмущался Иванов-третий. — А они, понимаешь ли, хотят разрушить весь мир насилья до основания, а затем построить мир, где всем станет тот, кто был ничем. Как это можно допускать?

— А ты не пробовал из песни убрать слово "насилья"? — спросил я. — Мне кажется, что он здесь самое главное. А ещё там есть весь мир голодных рабов. Ты не думал, что если убрать насилие, голодных и рабов, то никакой мир разрушать не надо? Тогда нужно строить хорошую и красивую жизнь для всех людей.

— Как-то не задумывался над этим, — признался мой полицейский приятель. — Я человек подневольный, что прикажут, то и делаю.

— И ты остаёшься во всем виноватым, потому что ты делаешь, — сказал я, — а те, кто отдавал тебе приказы скажут, что это твоя инициатива, а они не приказывали тебе это делать. Ты же не приложишь к материалам суда, если таковой состоится, вернее, если тебе дадут дожить до него, их слова или бумажку с приказом избивать задержанных и ломать у них домашнюю утварь.

— Что-то ты как социалист говоришь? — подозрительно спросил Иванов-третий. Сразу видно, что полицейские бывшими не бывают и что полицейский это навсегда, как проказа. — Может и ты книжечки подпольные почитываешь?

— Тебе ты тоже не помешало книжечки подпольные почитать, — сказал я, — и называются они просто "История". Там подробно описывают революции в Англии и Франции, гражданскую войну в американских Соединённых штатах. Я уже не говорю о физике с третьим законом господина Исаака Ньютона.

— А Ньютон-то здесь при чём? — удивился третий Иванов.

— А третий закон Ньютона в физике гласит, что сила действия равна силе противодействия. Чем сильнее ты бьёшь задержанных, тем сильнее это аукнется на тебе и на твоих близких. Не забывай и о них. И помни, чем сильнее ты бьёшь лбом в дубовую дверь, тем сильнее у тебя болит голова. Я не Кассандра, но сдаётся мне, что всё, что было в 1905–1906 годах это только цветочки, так, разминка перед большими событиями. Ладно, во сколько мне прийти к полицмейстеру? И учти, если хочешь донести на меня, то делай это сразу и не медли ни секунды, потому что каждая минута промедления пойдёт не в зачёт тебе в Третьем отделении Канцелярии Его Императорского величества.

— Да ты что, Олег Васильевич? — заохал полицейский. — Да я, да на тебя, да ты мне жизнь спас, да ещё при моих детях… Складно ты говоришь, подумать мне надо. Много ты вопросов назадавал, а ответы мне самому придётся искать.

На следующий день в девять часов пополудни я был в приёмной у полицмейстера. У него как раз шло совещание участковых и становых приставов губернского центра. Дежурный офицер, взглянув на часы, пригласил меня пройти в кабинет полицмейстера.

Полицмейстер встретил меня у дверей, взял под руку и представил собравшимся полицейским офицерам:

— Вот он наш герой. Обезвредил известного террориста, спас жизнь офицера полиции и проявил при этом незаурядную храбрость. Порошу высказаться, господа, как нам поощрить героя, который известен своим литературным даром и является достаточно известным лицом в нашем городе.

С мест посыпались предложения: выписать мне похвальный лист, наградить серебряными часами, дать денежную премию, наградить георгиевской медалью за храбрость за спасение офицера.

— Спасибо, господа, — сказала полицмейстер, — я тоже считаю, что за спасение офицера и проявленную храбрость господина Туманова нужно наградить медалью "За храбрость" на георгиевской ленте, о чем будет составлена реляция на высочайшее имя. А вы, господин Туманов, не хотели бы служить в полиции?

— Благодарю вас за лестное предложение, господин полковник, — ответил я, — но я готовлю себя к военной службе. Всю жизнь мечтал об этом.

— Похвальное желание, молодой человек, — сказал полицмейстер, — мы ещё встретимся на вручении вам медали генерал-губернатором Степного края.

Я чётко сделал поворот кругом и так щёлкнул каблуками, что этому могли бы позавидовать и вояки со стажем. Четыре года в училище учились делать повороты со щёлканьем каблуков.

Лишняя известность мне не помешает, особенно при сдаче университетского курса.