Чертёжик этот, вероятно, никому не пригодился, но в тридцатые годы мастера сделали на винтовку такой же намушник и защёлку на штык.

С лёгкой руки Семёна Фёдоровича ли, с длинного языка ли кого-то из моих солдат, по городу поползли слухи, что новый зауряд-прапорщик в кадетском корпусе бывший волонтёр и командир отряда снайперов в войне за независимость двух бурских республик, Трансвааля и Оранжевой, и что на его счету сотни убитых английских солдат и офицеров, и что за его голову англичане назначили награду в сто тысяч фунтов. Отдельно сообщалось, что Жан Грандье, которого все знали, как "Капитан Сорвиголова" из романа Луи Буссенара, мой лучший друг.

Эту версию слухов подхватила и газета "Губернские вести", добавив в мой портрет ореол романтичности и приключений.

МН первой потребовала у меня отчёта о моих "африканских приключениях".

Затем меня пригласили в кадровое отделение, и добрейший подполковник Шмидт попросил объяснить, почему в моих документах нет данных о моем участии в войне против Британской империи. Я ему рассказал, что во время англо-бурской войны я был ужасно молод, мне было семнадцать лет и я никак не мог там быть. Мы вместе посмеялись над слухами, но тут пришёл адъютант директора корпуса и пригласил меня к генералу.

Быстро поднявшись на второй этаж административного корпуса, я оставил шашку в приёмной и вошёл в кабинет директора кадетского корпуса и взял под козырёк:

— Ваше превосходительство, зауряд-прапорщик Туманов по вашему приказанию прибыл!

Я заметил, что в кабинете ещё находился начальник жандармского управления подполковник Отдельного корпуса жандармов Скульдицкий.

— Что-то случилось, — подумал я и не ошибся.

— Я так и знал, что наживу с вами неприятностей, — начал громить меня генерал-лейтенант Медведев, — то вы поэт как лорд Байрон, то начали готовить из своей роты снайперов и сами оказались снайпером, за которого английским правительством назначена крупная награда. Какие ещё подарки хранятся в вашем загашнике? Что я отвечу генерал-губернатору, что я отвечу Его Императорскому Величеству за то, что пригрел на своей груди злейшего врага нашего союзника — Британской империи? А у вас, господин подполковник, есть что добавить?

— Полностью согласен с Вами, Ваше превосходительство, — согласился с генералом подполковник Скульдицкий.

— Я слушаю Вас, — сказал генерал и стал ходить передо мной, как разъярённый лев в своей клетке.

— Ваше превосходительство, — чётко доложил я, — когда началась англо-бурская война, мне было всего семнадцать лет, а когда она закончилась, мне было только двадцать лет. Я даже теоретически не мог находиться в Африке, потому что такие события не пропадают из памяти даже при травмах.

Генерал остановился и хмуро посмотрел на подполковника Скульдицкого:

— А вы, господин подполковник, даже не удосужились посчитать цифры и прийти к ясно видимому выводу? Ладно я старик, можно было бы позабавить старика историей, а вы так поспешно со мной согласились. Нет уж, если ты человека поддерживаешь, то поддерживать его нужно всегда. Что будем делать, господин зауряд-прапорщик? — спросил он меня.

— Ваше превосходительство, — сказал я, — предлагаю ничего не делать. Слухи сами утихнут. Любое действие будет воспринято как охапка хвороста в тлеющий костёр. Умные люди сами всё поймут, а дуракам ничего не докажешь. Зато авторитет нашего корпуса будет на высоте.

— Дельно, — согласился генерал-лейтенант, — а вам, господин зауряд-прапорщик нужно тщательно готовиться к экзаменам, чтобы летом будущего года мы с радостью вручили вам эполеты подпоручика армии Его Величества. А сейчас, господин подполковник, слушаю вас о деле зауряд-прапорщика, с которым вы пришли ко мне. Или оно сильно секретное?

— Что вы, Ваше превосходительство, — сказал представитель корпуса жандармов, — дело даже очень приятное. По консультации зауряд-прапорщика Туманова мы провели операцию по прекращению деятельности Большевицкого центра и газеты "Пролетарий". Были арестованы руководители и два опасных террориста-грабителя по кличке Коба и Камо. Высочайшим указом группа сотрудников была награждена орденами, в том числе и Ваш покорный слуга орденом Святого Равноапостольного князя Владимира четвертой степени, а Ваш зауряд-офицер Туманов награждён знаком отличия Святой Анны с бантом за поимку особо важных государственных преступников и открытие важных сведений, относящихся до правительства. Прошу вручить награду зауряд-прапорщику Туманову и денежную награду в сто рублей.

Генерал взял из поднесённой коробочки медаль позолоченного серебра с красным мальтийским крестом и короной сверху на ленте ордена Святой Анны и прикрепил мне на грудь.

— Поздравляю, господин зауряд-прапорщик, — сказал он, — а почему вы не заберёте его и не присвоите ему сразу чин корнета? — обратился он к подполковнику Скульдицкому.

— Предлагали, Ваше превосходительство, — сказал подполковник, — отказывается, говорит, что хочет стать армейским офицером.

— Похвально, господин зауряд-прапорщик, — сказал генерал-лейтенант Медведев, — идите, голубчик, исполняйте свои обязанности. Наслышан о ваших стрелковых успехах и о пристрелке всех винтовок вашей роты. По весне у нас пройдут несколько соревнований по стрельбе, конным гонкам и гимнастике. Надеюсь увидеть вас в числе победителей.

— Рад стараться, Ваше превосходительство, — я повернулся и вышел из кабинета.

Надев шашку, я стал дожидаться подполковника Скульдицкого, чтобы уточнить, как прошла жандармская операция.

Наконец, подполковник Скульдицкий вышел из кабинета директора корпуса.

— Однако, у меня с вами получилась небольшая конфузия, — со смехом сказал он, — наши волонтёры воевали в Африке с англичанами, и я поверил в сплетню, которую кто-то ловко запустил в город и в газету. Было бы вам чуть побольше лет, то я бы совершенно не сомневался, что вы действительно друг капитана Сорвиголова. Я пришёл к директору с наградой для вас, а он мне рассказал эту историю. Я её уже слышал, но подумал, что если уж такой уважаемый генерал говорит о ней, как о факте неоспоримом, то вряд ли есть необходимость спорить с ним. Мои поздравления с медалью, вручаемой за заслуги в мирное время. По вашей наводке мы провели замечательную операцию. Арестовали Ульянова, Кобу и Камо. Скоро будет суд над ними. Столыпинских галстуков они избежат, но надолго будут изолированы от общества.

— России революция не нужна, но если власть не будет сама себя реформировать, — сказал я, — то реформу проведут восставшие пролетарии под руководством дворян и интеллигенции. И реформа будет проводиться по правилу:

И обратите внимание на припев, что "это есть наш последний и решительный бой". Это всё является программой действий на ближайшие годы, и как только государство ослабнет, вот тут они и появятся. Чего мне объяснять вам это, вы сами назубок знаете текст Интернационала.

— Всё-таки, зря вы не идёте к нам, — сказал подполковник Скульдицкий, — это бы и было начало реформы правительства.

— Господин подполковник, — ответил я, — вот когда Царь перестанет разгонять Государственную Думу и если власть его будет ограничена законами, то тогда можно вернуться к вашему предложению. А до этого всё это бесполезно. Чем больше отрубать голов у гидры революции, тем больше будет вырастать голов. Если гидру не подкармливать беднейшими слоями и обиженными правительством, то гидра сама исчезнет или станет настолько маленькой, что на неё никто не будет обращать внимания.