Первыми лотами шли генуэзские галеры. Они считались более надежными, чем венецианские. Не могу сказать, действительно ли было так или генуэзцы лучше умели рекламировать свою продукцию, потому что плохо разбираюсь в галерах. Изготовлены они были также, как и венецианские. Разве что надводный борт повыше. Все-таки они чаще выходят в Атлантику, чем их конкуренты, да и в западной части Средиземного моря, по моему мнению, волны бывают выше. Венецианцы не собирались задирать цену, надеялись, что галеры и так достанутся им. Каково же было их удивление, когда цену перебил и получил галеру сравнительно дешево никейский купец, который привез сюда железо и медь из Трапезунда. Начиная со второй торг пошел яростный. Венецианцы забыли о сговоре, каждый начал заботиться только о своих интересах. Генуэзская галера с гребцами может за год отбить ту цену, за которую была продана первая. Вскоре зрители начали подбадривать или осмеивать аукционеров. Даже оба Виллардуэна не остались безучастными. Особенно эмоциональным был Вильгельм. Я впервые видел его таким оживленным и готовым кинуться в бой. Наверное, ему надо было родиться купцом. Будущий князь — тоже неплохо, но, видимо, скучновато.

К вечеру была распродана вся добыча, не считая дешевой ерунды, которую разделили межу собой пехотинцы. Мы заработали почти в два с половиной раза больше, чем вначале предлагали венецианцы.

— Это почти также интересно, как рыцарский турнир! — восхищенно произнес Жоффруа де Виллардуэн.

— И более прибыльно, — поддержал его Вильгельм, который получил десять долей, как командир ахейского отряда.

Вроде бы младший брат князя и его наследник находится, так сказать, на полном государственном обеспечении, но он очень обрадовался полученным деньгам. То ли у него есть какая-то тайная страсть, то ли просто очень любит деньги, как и положено купцу, пусть и не в той семье родившемуся.

Мы попировали в Андравиде три дня в кругу ахейских баронов, а потом отбыли в родные края. Шхуна была нагружена трофеями и бочками с вином и оливковым маслом. В моей каюте стояли сундуки с золотыми и серебряными монетами. Я подсчитал и сообщил дружинникам, сколько получит каждый. В предыдущих походах брали и побольше, но и в этом выходило немало.

Узнав, сколько получит, Бодуэн де Реми, произнес в сердцах:

— А я за такие деньги года два рисковал жизнью, по пол отряда терял! Надо было сразу податься в моряки!

— Море много дает и много забирает, — сказал я и уточнил: — Кому-то дает, а у кого-то забирает.

Зимой до Путивля дошла новость, что монголы опять появились у границ Руси. Пока что они выясняли отношения с булгарами, которые разбили и ограбили монгольские тумены, покрывшие себя славой на берегах реки Калки. У меня не очень крепкая память на даты, не помнил, когда начнется так называемое монголо-татарское иго. В память врезался только год Куликовской битвы — номинальное окончание этого самого ига. Приятные даты легче запоминаются. Поэтому решил отложить морской поход. Точнее, долго думал, откладывать или нет? Уже начал склоняться к среднему варианту — таки сходить, но к берегам Трапезундской империи, обернутся по-быстрому. Планы смешало прибывшее посольство от моего «племянника» Изяслава Владимировича, князя Новгород-Северского.

Возглавлял посольство боярин Всеслав Купреяныч — солидный мужчина лет сорока пяти, круглолицый, с длинной, ухоженной, светло-русой бородой и белыми пухлыми руками. Одет в бобровую шапку с золотой запоной, нагольную шубу из черно-бурой лисы, под которой ферязь из червчатой камки и с золотой окантовкой, под которой кафтан из желтого алтабаса и с шитым золотом и украшенным жемчугом ожерельем, под которым зипун из алого атласа, под которым белая шелковая рубаха. Все это роскошество надето так, чтобы можно было разглядеть все слои и понять, с каким богатым, то есть, важным, человеком имеешь честь общаться. Штаны были из черного бархата с золотой каймой, а сапоги из темно-красного сафьяна. Интересно, из чего у него портянки?! Сопровождали боярина четверо одетых победнее. На фоне посла они казались недавно разбогатевшими крестьянами.

Поскольку я не сторонник показухи, мой совет был одет не бедно, но и без насилия над телом. Мы взяли свое видом парадного зала, который заставил послов повертеть головами с приоткрытыми от удивления ртами. Был зал непривычно просторный и высокий. Такой в деревянном тереме трудно соорудить. Да и сидели мои люди не на лавках, а на стульях с подлокотниками и мягкими подушками. Что интересно — каждый на своем. Если кто-то отсутствовал, его место никогда не занимали. Я предложил один раз пересесть, чтобы были поближе, но меня не поняли. Поскольку место это принадлежало игумену Вельямину, при первой же встрече он спросил:

— Чем я тебя прогневил князь?

— Ничем, — ответил я, не понимаю, почему он завел этот разговор.

— А почему на мое место хочешь посадить другого человека? — продолжил допытываться игумен.

Я понял, что его встревожило, и попробовал отшутиться:

— Твое место будет за тобой до смерти или назначения епископом, что почти одно и тоже, а если во время совета кто и посидит на твоем стуле, от тебя не убудет, а ему, может, ума прибавится.

С тех пор я больше не предлагал сесть поближе.

Сегодня игумен присутствовал на приеме. Он приехал по другому делу, но пришлось и честь оказать князю Новгород-Северскому. Боярина Всеслава он знал. Судя по тому, какими взглядами они обменялись, не с лучшей стороны.

Посол произнес традиционную вступительную речь, состоявшую из приятных уху и сердцу существительных и прилагательных, после чего перешел к делу:

— Бояре галицкие сковали крамолу против своего князя Даниила, позвали на помощь гуннов. Обратился он к нашему князю Изяславу со слезами и мольбой о помощи. Порешил князь и бояре новгород-северские помочь ему. Собираем мы рать большую. Зовем и тебя послужить правому делу.

— Сегодня князь Даниил ратится со своими боярами, а завтра будет целоваться. Если бы он решил перебить их всех, я бы ему помог, — сказал я, подметив, как мое желание расправиться с боярами не понравилось Всеславу Купреянычу. — Он этого не сделает, а значит, и смута там никогда не кончится. К тому же, я не воюю со своим народом. Грешно убивать братьев единоверных. Так что передаешь моему племяннику: нападут на него — приду на помощь без зова, а без такой причины воевать со своими не буду.

— Князь Изяслав не первым на них нападает. Наверное, тебе не рассказали, что бояре галицкие предали позорной смерти твоих братьев и его дядек, — напомнил боярин Всеслав.

— Это мне еще по пути сюда сообщили, — произнес я. — Придет час, расквитаюсь с ними. Для этого мне не понадобится большая рать и зов князя Даниила.

Я встал, давая понять, что аудиенция закончена. Поднялся и мой совет. Боярину Всеславу ничего не оставалось, как закончить официальную часть и принять приглашение на пир. Пока накрывали столы, я зашел в свой кабинет с игуменом Вельямином, чтобы выслушать его просьбы. В отрытую мной больницу при монастыре стали приходить страждущие из других княжеств. Я приказал принимать всех, никому не отказывать. В итоге стало не хватать мест для тяжелых больных, а еще одеял, перевязочных материалов, еды и, так сказать, младшего медицинского и технического персонала.

— Приходит к нам по большей части люд бедный. Рады бы отблагодарить за помощь, да нечем, — пожаловался игумен.

Я дал ему денег и пообещал увеличить поставку продуктов, а потом спросил:

— Поганый человек — боярин Всеслав?

— Все мы грешны, — уклончиво ответил Вельямин.

— Все, но по-разному, — не согласился я.

— Отказал ты ему и его князю — и правильно сделал, — молвил игумен.

Я не стал допытываться, какую гадость сотворил ему боярин Всеслав Купреяныч. Попировали мы день, выпили за здоровье князя Изяслава, появившегося на свет от половецкой ханши в результате неудачного похода на половцев и пленения его деда князя Игоря и отца Владимира. Дед сбежит из плена и станет главным героем «Слова о полку Игоревом», память о нем будет жить веками, хотя при жизни ничем особым не прославился, а отец получит свободу вместе с нелюбимой женой. Поутру посольство отправилось восвояси, а я решил отложить морской поход до следующего года. Князья в эту эпоху обидчивые. Особенно, если уверены, что сильнее.