Поскольку Ольгу на некоторое время оставили в покое, она размышляла о некоторых неувязках в речи Анатоля. Годы общения с ним научили тому, что Анатоль специально подбирает факты, заражает тебя своей убежденностью, а потом ты выглядишь глупо, когда отстаиваешь эту позицию в компании Романова и его учеников. Они тут же применяют комплексный метод, раскидывают факты по системе координат, что-то добавляют, и картина меняется. Выясняется, что в речи патриота из патриотов опять кроется подвох, а в логике — прокол. Вот и теперь. Все понятно, нас окружают. Халифат, как гитлеровская Германия. Действительно, местами очень похоже. Но похитили-то ее зачем? По Анатолю, чтобы выведать что-то. Но ничего такого у нее не выведывали. Ее скорее воспитывали. Сначала Ольга даже думала, что из нее делают диверсантку. Но чтобы из похищенного среди российских просторов интеллектуала вылепить что-то в этом роде, нужны годы, а тут речь идет скорее о месяцах. Создавалось впечатление, что ее держат ради какой-то мирной миссии. В общем, непонятно.

Подошло время, когда по законам жанра политологическое напряжение нужно было разбавить голосом культуры. Сначала слово предоставили ведущим российским писателям Акулову и Пиранину. Акулов из студии в Новгороде сказал как надо: «Ситуация действительно очень напоминает то, что происходило перед нападением Гитлера на Союз (Акулов подчеркнул аналогию между двумя Союзами, не назвав аббревиатуру СССР). Агрессор уничтожает очаги европейской культуры по частям, захватывая то Францию, то Испанию. А мы ждем, как ждал Сталин, и дождемся». Дальше писатель хотел прорекламировать свой новый роман «Испанский миттельшпиль», где неутомимый Фантомасин должен был вступить в схватку с анархистским киллером Дуррути и раскрыть заговор нацистов в Барселоне. Но Саланас его выключил, боясь недовольства испаноязычной аудитории и обвинений в скрытой рекламе. Акулова зафиксировали с мудрым выражением лица, затем он плавно преобразился в Пиранина. Тот давал интервью на лоне природы, в духовном поселении «Аура», расположенном в меандре Таруски (так было сказано в титрах). Пиранин был настроен благодушно и высказался перпендикулярно происходящему: «Что войны. Бывало и покруче. Суть в другом. Девушку перекинуло через несколько морей, побило о камни тысячелетий, а она жива и здорова. Песчинка песчинкой, а как хороша...»

Ольга даже отвлеклась от своих странных мыслей и уже не знала, обижаться ей или принять комплимент. Но Саланас не понял, к чему это, и выключил русского созерцателя. Третьим представителем русской культуры была автор «Когтей» Марина Мурена (этот псевдоним скрывал весьма аристократическую фамилию, под которой Марина выступала прежде, пока у нее не пошел сериал о цивилизации трупоедов). Мурена была настроена, как всегда, уверенно и решительно: «Я не разбираюсь в геополитике, я писатель. Но я чувствую душу моего народа. И народ вам скажет: пора мочить». Мощный компьютер на секунду затормозил перевод слова «мочить» на двести языков, дожидаясь контекста. «И в этом мы, деятели культуры, должны наш народ поддержать. Как говорил один ретроград, но верно говорил, мочить, и при том в сортире». Видавший виды и слыхавший слыхи компьютер продолжал мучиться, пока эксперт по российской политике не дал ориентировку: «Надо их сокрушить. И как говорил один консервативный деятель, но верно говорил, крушить их надо везде, даже в туалете». Представители ста девяносто девяти языков решили, что у русских немного грубоватый юмор. Затем слово было предоставлено мировому телекритику Вилли Фознеру, который уже не останавливался девять минут, объясняя тем, кто еще по какой-то причине не понял, что каждый честный человек должен встать сегодня на баррикады цивилизации и дать вооруженный (это слово повторялось неоднократно) отпор наступающему варварству, фашизму, гитлеризму-сталинизму, хомейнизму-бенладизму.

Пока литераторы излагали, Саланас незаметно для зрителя вел диалог с микрофоном. Из наушника с ним беседовал человек, сидевший на трибуне, почему-то не оборудованной камерами. Более того, ни одна камера не могла снять эту трибуну. Да если бы и задела случайно, зритель не обратил бы внимания на человека с обычным лицом, практически слившимся с фоном. Голос человека был спокоен, но настойчив:

— Давай, Мачо. Надо ковать железо, пока горячо. Дай ей произнести речь, раскрути на призыв к Отечеству. Население Союза должно ринуться голосовать за войну с Халифатом.

— Конечно, нет проблем, Мастэр. Но я же не могу перебить старика Фознера, он нас всех на работу принимал. У него еще три минуты. Потом психолог с лодки не помешает, а дальше она. Если психолог ляпнет что-то не то, мы его реплику сотрем.

Мастэр настаивал, да так, что в голосе появились властные нотки, а на лице стали проступать жесткие черты. Но убедить не успел. Фознер, как истинный профессионал, закончил секунда в секунду, и перед Артемом включился микрофон.

— У меня, собственно, не мнение, а вопрос к тебе, Оля. Как ты думаешь, почему изо всех, находившихся на Африканском континенте, выкрали именно тебя и именно сейчас?

Это была ключевая постановка вопроса в школе «Социума», очень привычная для Ольги. «Почему именно это и именно в это время?» Правильно. И все стало складываться в понятную для нее картину. А Саланас получил команду: «Вот что, амиго, давай закругляйся с этим шоу. Все, что можно, мы выжали». Ольге больше слова не дали.

Из жизни киллеров

15 августа.

Прага.

Романов.

«Самые приятные выборы, в которых можно участвовать каждый день, происходят в ресторане. За его пределами обычно выбираете не вы, а выбирают за вас. И только здесь вы можете сделать заказ без опасения подпасть под законы о терроризме».

Это кулинарно-политическое изречение предваряло меню в ресторанчике на Кжеменцоза в Праге, оно проступало прямо на псевдодеревянном столе. Сергеич с Таней знали, что заказать. В ориентировке Пекки значилось, что через Финляндию в указанные Сергеичем сроки проезжало несколько людей, подозреваемых в причастности к заказным убийствам (разумеется, подозрения не были настолько обоснованными, чтобы их доказать). В некоторых случаях указывались адреса в Сети и способ сделать заказ, фото, особенности «почерка». К тому же теперь у них было фото подозреваемого.

Анализируя данные, Сергеич пришел к выводу, что «почерк» и маршрут, другие детали наблюдения Интерпола указывают именно на него. Сергеич не зря больше недели проторчал в библиотеке Шведской академии — одной из крупнейших мировых баз данных. Ему ассистировала Аника, в одночасье сделавшаяся любезной. О, эта дама знала толк в своем деле. Мало того что она предоставила ему множество возможных версий покушения в Полисе, которые, как это ни странно, снижали вероятность участия в этом деле Халифата. Аника раздобыла эксклюзивные данные расследования провокационного выстрела перед Ригсдагом. Выяснилось, что стрелял именно тот человек, которого они ищут, — Эрик Бергсон. Сергеич чувствовал, что, раскрыв тайну гибели Нестеровой, он обнаружит источник угрозы в свой адрес, заказчиков этой «охоты на экспертов».

Но доказательств против Бергсона не было никаких. Хорошо, можно проверить наиболее надежным способом — сделать заказ. Этот способ, неприемлемый для полиции (потом все равно ничего не докажешь), годится для частного сыщика, в которого и превратился Сергеич. Ответ пришел довольно быстро. Некто благодарил господина X за поздравления с праздниками и высказывал надежду, что они еще смогут славно погулять в Праге и выпить флековское пиво, закусив его печеным коленом.

Они прибыли в Прагу, где стали захаживать в многочисленные ресторанчики, заказывая это блюдо. Но выяснилось, что все не так просто. Там, где поили флековским пивом, не подавали «печено колено». И наоборот.

Такой недостаток сервиса был непонятен. Прага все еще держала марку кулинарного рая, несмотря на кризис и войну. Такова уж Чехия — страна-витрина. За свою историю она успела побывать восточной витриной Германской империи, северной витриной Австрийской империи, западной витриной Советской империи и снова стать восточной витриной Евросоюза. В наше время масок и имиджей чехи чувствовали себя в своей стихии. Упадок туризма, уже сжимавший костлявой рукой экономику дальних курортов, почти не повлиял на чехов. Их страна была расположена поблизости от европейских стран. Здесь можно было дешево поесть белковую массу, которая поразительно точно воспроизводила вкус мяса. И не только. В условиях кризиса и войны чехи почти полностью перешли на производство агропродукции собственными силами, причем наряду с гидропоникой использовались и старинные методы — разведение дичи с последующим отстрелом кровожадными (но не скаредными) туристами из стран, где охота уже была запрещена под вооруженным давлением партизан Гринписа. Таня даже стала уговаривать слетать в Мельник поохотиться, но Сергеич устыдил ее напоминанием о греховности бессмысленного убийства животных. Татьяна упиралась — это убийство не бессмысленное, поскольку мы сами же и съедим подстреленного кабанчика. Тогда Сергеич совершил педагогический маневр и начал рассказывать своей девочке, каким веселым и симпатичным был этот кабанчик, которого Таня собралась пронзить стрелой арбалета, как он будет визжать и агонизировать. Эта душераздирающая картина решила исход спора.