27 сентября.

Брюссель.

Романов, Принтам.

«Как различить, кто перед тобой — маленький человек или большой? Маленькие люди решают свои маленькие проблемы, обустраивают мирок вокруг себя, передают культуру от поколения к поколению по заданным правилам. Благородное и полезное дело. Большие люди, исторические личности — другое. Они определяют правила игры для всех. Но тогда и правитель может быть маленьким человеком, как Акакий Акакиевич. А нищий философ продолжает будоражить умы через тысячелетия. Наверное, большой человек отличается от маленького тем, что его воздействие на мир сильнее, чем воздействие мира на него».

Романов прикинул баланс. Что же, пока получалось в его пользу.

План Романова — Распайля реализовывался вкривь и вкось, но до настоящей гражданской войны в Париже дело так и не дошло. По всему городу вспыхивали ночные перестрелки, но решающего сражения не случилось, так как вожди были заняты на переговорах. Красный Дани, почувствовав перспективное дело, превратил переговоры трех Дани в переговоры двух при своем посредничестве, так что Нобелевская премия в конце концов достанется им троим, а Сергеич удостоился только ордена Почетного легиона. Романову было немного обидно, что его роль в успешном разрешении французского кризиса не находила достойного освещения. Ладно, ученики опишут все как надо.

Во Франции на общественные работы почти никто не нанялся, так как большинство безработных не было приучено к монотонному физическому труду. Зато продовольственная помощь потекла рекой — в условиях нынешнего кризиса продовольственные излишки было выгодно одолжить под будущее процветание. Около десяти тысяч представителей авантюрно настроенной молодежи уехало попробовать жизнь в России, после чего Сергеича стали поминать добрым и недобрым словом в некоторых отечественных весях.

Аника заполучила от Шварца только батальон, который стала наращивать за счет французских добровольцев. Она материла французов по-шведски. Программа переводчиков, не содержавшая шведских ругательств, сбоила, что позволяло французам обожать Жанну (как они ее называли). Она жаловалась, что французики не имеют понятия о дисциплине и точном выполнении приказа, истерила и плакала, но добивалась своего. Вскоре ее отряды стали основой муниципальной гвардии, которая решительно пресекала любые беспорядки.

На референдуме была одобрена новая конституция, позволявшая сосуществовать Республике, Империи и Коммуне в раздельных виртуальных пространствах. Французы сами могли решать, куда платить налоги, но львиная их доля должна была идти на объединенную армию и оставаться по месту жительства — в дистриктах. После этого в бесчисленных кварталах страны начались работы по технической реконструкции и экологическому оздоровлению. Парижане продолжали митинговать, но эти митинги-базары были уже не столь многочисленными и посвящались более прозаическим проблемам, нежели революция. Может быть, именно в этом революция и заключалась. Неотъемлемой частью Парижа стали и баррикады, которые приносили дистриктам неплохой доход за счет многочисленных туристов из Азии. Несмотря на продолжавшуюся войну, их поток не ослабевал. Было модным во время отпуска сменить серые будни на обзор европейской войны и революции.

Профсоюзы включили в свои ряды безработных и более активно взялись за их трудоустройство, организуя обучение перспективным профессиям. По образцу России был принят закон, который гарантировал выплату пособия в зависимости от успехов в этой учебе. Часть безработных поглотила армия, расширявшаяся по мере продвижения мавров к границам Франции.

Все эти итоги своих реформ Сергеич оценивал, просматривая сайты на видеостолике в поезде Париж — Брюссель. За пределами Парижа автолетом пользоваться не мог даже он. Полотно железной дороги только что было отремонтировано после очередного теракта и теперь вроде бы надежно охранялось. Путешествие было опасным, но Сергеич решил рискнуть, поскольку в Брюсселе находился Принтам. Академик некоторое время уклонялся от встречи, но после успехов Романова в Париже сам вышел на контакт, передал привет от Адлеркрейца и пригласил приехать в Брюссель.

Романов не интересовался светской хроникой, но хроника нашла его сама, выскочив рекламным слоганом: «Франко-шведско-русский любовный треугольник». На столике материализовались бюсты самого Сергича, Его Величества Даниэля I и Аники. Причем Аника была изображена в совершенно неприличном виде. Разумеется, Сергиеч не мог не кликнуть на этот сюжет. Ему тут же представилась возможность ознакомиться с фривольным текстом о любовных похождениях Аники сначала с русским экспертом, а потом с новоиспеченным императором. Текст подкреплялся довольно откровенными голограммами и уж совсем неприличным постельным роликом Аники и белого Дани. Соседи по вагону с удивлением увидели, как уткнувшийся в видеосайт пассажир густо покраснел.

Первым делом Сергеичу захотелось разнести вдребезги видеоплощадку, но он вдруг подумал, что и теперь его могут снимать. Скорее всего, этот сюжет ему тоже подсунули намеренно. И потом, такие ролики можно, в принципе, смонтировать. Немного успокоившись, профессор послал сюжет на экспертизу, а копию перевел Анике с вопросом: «Это правда?» Ответа он не дождался.

Как ни гнал Романов от себя поганое настроение, но именно в этом состоянии он и прибыл в столицу Европы. Выйдя из вокзального бункера, путешественник обнаружил себя в азиатском городе. Вокруг шла оживленная базарная торговля, раскинулись шатры, среди свалок и картонных туалетов сидели толпы то ли беженцев, то ли уже постоянных жителей города. Сверившись с планом, Сергеич понял, что такой является только часть Брюсселя — «Гостеприимный приют», или, проще говоря, гетто. Предъявив соответствующие визы, Романов прошел через КПП и оказался на стройплощадке. Вокруг улицы были вырыты котлованы, возведены стены и даже отдельные здания, черневшие пустыми глазницами незастекленных окон. Вдали тоже виднелось множество кранов. Гигантская стройка столицы Европы, множество офисов и жилья для чиновников Объединенной Европы, стала подмораживаться уже во время Депрессии, а теперь и вовсе остановилась. Так что город напоминал недостроенную Вавилонскую башню. Сергеич легко представил себе следующий шаг — нашествие перенаселенного гетто на эти дома, затопление столицы Европы привокзальной Азией и Африкой.

Противостояние Запада и Юга, переросшее в войну и бунты в европейских городах, грозило и здесь привести к трагедии. Европа не могла ассимилировать своих новых жителей, явно надеясь вытолкнуть их куда-нибудь, и это грозило резней.

Романов не успел обдумать эту мысль. Но привычка есть привычка — он запомнил проблему: куда они собираются отправить этот табор?

Эскалатор вынес своего пассажира на смотровую площадку, с которой открывались два гиганта — дворец юстиции и базилика Святого Сердца, построенные еще тогда, когда Брюссель впервые был имперской столицей. На горизонте виднелся купол космопорта. Дымка размыла его очертания. А вот почти законченный пластибутовый купол нового здания безвластного Европарламента выглядел неважно — его уже продырявили ракетами, выпущенными неизвестно кем, слишком много группировок взяли на себя ответственность за эту акцию.

Сергеич подумал, что каждый раз, когда бельгийцы самоутверждались в архитектуре, доказывая Европе свою мощь, вскоре их кто-нибудь завоевывал. Как оно сложится на этот раз? Сергеич взглянул на грубую мощь громадной базилики Святого Сердца, возвышавшуюся на горизонте. Неужели и ее переделают в мечеть, как Святую Софию? И это даже будет проще, приделы так похожи на минареты. В XX веке западная культура стремилась доказать исламу свою политкорректную близость, готовность принять его в свое лоно. Но не наоборот. Европа ощущала превосходство своей эпохи. Что для исламских стран было в диковинку, Европе уже приелось. И нынешняя мировая война лишь воспоминание о прошлом столетии, о мировых революционных мечтах и кровавых оргиях мировых держав. Нет, не справиться исламу с этой утомленной опытом цивилизацией. И придется ему со временем возвращаться к роли одной из мирных и миролюбивых мировых религий, как католичеству или социализму.