– Соображаешь! – Геремор уважительно посмотрел на темный силуэт приятеля.

– А то! Тащи сюда сундук, пока снова не потеряли.

Громкий вопль Геремора возвестил о том, что драгоценная ноша никуда не пропала. Отчаянно хромая, эльф выдрался из кустов. Он нес утюг, вцепившись в ручку с такой силой, будто она была гадиной, которую он собирался удавить.

Неудавшийся активатор положили в воплощатель и захлопнули тяжелую крышку. Сверху все обернули остатками бумаги, обмотали веревкой. Сверток вручили Гиллигиллу, который готов был нести хоть слона – лишь бы поскорее тронуться в путь.

Домик оказался в ста шагах. Неказистая избушка встретила странников застоявшимся табачным смрадом и кромешной тьмой.

– Это самая вонючая и темная дыра из всех, какие я видел! – разъярился Геремор.

– Сейчас… – пробормотал Олло. Он достал из кармана Магический Боекомплект. Щелкнув, откинулась крышка, и Олло стал похож на водяного тролля с синюшным лицом.

– Гар-гиррэ!

Из недр боекомплекта с треском поднялся к потолку желтый светящийся шар размером с куриное яйцо. Стало светло как днем.

Внутри избушка оказалась довольно просторной. Посередине стоял ободранный стол и несколько стульев. Вдоль стен – четыре железные кровати с драными матрасами. В углу помещались шкаф и рукомойник.

– Хиленько, но жить можно, – констатировал Гиллигилл. – Что с воплощателем делать будем?

– Спрятать надо, – Геремор огляделся.

– Куда ж ты эту бандуру спрячешь? Под стол?

– Ну, не знаю, – Геремор развел руками. – Или под кровать, например. Или в шкаф…

Гиллигилл фыркнул.

– Эльфы… А еще считаете себя хитроумнейшим народом.

– Поди ж ты, – удивился Геремор. – Никак, у нашего ценителя мушатины появился план.

– Заткнись! – рявкнул орк и, повернувшись к Олло, спросил: – Твоя магическая коробка ямы рыть умеет?

Геремор щелкнул пальцами.

– Точно! Под землю! Олло, ты прячь воплощатель, а я позабочусь, чтоб нас утром не потревожили. Страсть как хочется выспаться.

Ночь отняла много сил. Пришлось отдуваться перед начальством за разгром в здании поста.

Камера наружного наблюдения зафиксировала влетающий в окно белый «Жигуль» с гос. номером таким-то, но самого автомобиля внутри не оказалось. С Миши, как с единственного свидетеля, потребовали объяснений, но не добились ничего путного. Молодой человек твердил, что все произошло слишком быстро, и описывал случившееся одной единственной фразой:

– Дзынь, хрясь – и я в отключке.

О разговоре с длинноухими парнями и невероятном превращении «Жигуля» благоразумно умолчал.

Ответа на вопрос: «Какого хрена по служебному помещению бегает поросенок?» следователи тоже не дождались. Кто-то предложил изжарить бесхозную скотинку, но Миша сказал, что видел этого порося у какой-то бабки в соседней деревне.

Потом Миша долго тыкал поросенка в бока, приговаривая: «Но как? Как?!», а после отправил с нарочным в деревню.

Разбирательство закончилось глубоко за полночь. Едва от него отстали, Миша схватил телефон и набрал Наташин номер.

– Натаха, да подойди же ты к телефону. Возьми трубку, – шептал молодой человек. Но к телефону никто не подошел. То, что рассказали вчерашние чудики, все больше походило на правду.

Весь остаток ночи Миша не сомкнул глаз, а едва рассвело, бросился к лесной избушке. Лес просыпался. Мелкие птахи горланили во всю силу крошечных легких, отыгрываясь на совах, которые всю ночь мешали им спать своими гастрономическими притязаниями. Тысячи разнокалиберных лягушек шуршали в траве, отлавливая комаров.

Избушка сонно щурилась пыльными окнами под лучами солнца. Охотничий сезон уж несколько недель как закончился, и можно было всласть отдохнуть.

Миша решительным шагом пересек небольшую полянку и взбежал на крыльцо. Солнце, пробивавшееся сквозь дощатый навес, выкрасило джинсы, светлую рубашку и белобрысый «бобрик» в черно-белую зебровую полоску.

– Эй, хозяева! – крикнул милиционер, дергая ржавую дверную ручку. К его неудовольствию дверь не подалась.

– Есть кто живой? – вопросил Миша и дернул сильней.

В ответ не донеслось ни звука. Дом был глух как могила. Даже разболтанная ручка, еле державшаяся на двух гвоздях, не издавала привычного лязга.

– Народ! Повымерли что ли?!

Миша ударил в дверь кулаком и в ужасе отдернул руку – кулак вошел в соприкосновение с почерневшими от старости досками совершенно беззвучно.

– Что за черт…

Отступив на шаг, молодой человек с размаху врезал по двери ногой. Ни звука. Избушка «глотала» шумы, будто была сделана из ваты.

Миша спрыгнул с крыльца, отошел на край поляны. Домик выглядел как прежде. Молодой человек обошел избушку кругом. Поросшие мхом бревенчатые стены ничуть не изменились с тех пор, как он был здесь в последний раз. Старое доброе прибежище для охотников – что с ним может случиться?

Подойдя к окну, Миша прижался к стеклу, закрывшись ладонями от солнца. В единственной комнате, несмотря на солнечное утро, царил полумрак. На расставленных вдоль стен кроватях едва угадывались силуэты вчерашних знакомцев.

– Дрыхнут! – констатировал молодой человек. – Спасать уже никого не хотят. Что ж, никуда не слиняли – и то хорошо.

Оконная рама оказалась заперта. Миша постучал костяшками пальцев по стеклу, слабо надеясь, что хотя бы здесь ждет удача. Не вышло. Пыльное стекло не отозвалось ни единым звуком.

– Ну, знаете! – прорычал милиционер, сжимая кулаки.

Он нырнул в кусты, и вернулся, взвешивая на ладони увесистый булыжник.

– Воздух!

Камень утробно вжикнул, ударился в стекло – и отлетел без единого звука. Стекло не дрогнуло. С него даже пыль не осыпалась.

Миша заскрежетал зубами. От бессилья и злости хотелось выть.

И тут взгляд милиционера упал на распахнутое настежь чердачное окно.

– Ох я до вас доберусь! – прорычал Миша.

Взобраться на крышу не составило труда – ветхая приставная лестница лежала тут же, у стены. Осторожно ступая по старому шиферу, Миша подобрался к окну и нырнул внутрь.

В нос ударил едкий запах пыли.

– Апчхи! – громко чихнул милиционер.

– Будь здоров, – прогудело из темноты.

– Спасибо, – машинально ответил Миша и вздрогнул: на чердаке никого не было.

«Драные валенки, да коробки из-под патронов. И люк закрыт. Где же тут спрячешься?» – подумал милиционер.

– Эгей, кто здесь? – сказал он вслух.

– Ну я, – гулко ответило из ниоткуда.

– Да кто я-то? – Миша закрутил головой – Покажись!

Послышался шорох. Миша готов был поклясться, что в этот миг кто-то неведомый пожал плечами: сам, мол, напросился.

Потянуло сквозняком. Легкий ветерок взвихрил пыль, взметнул и закрутил прошлогодние листья. Вслед за листьями в воздух стали подниматься коробки, валенки, пустые консервные банки и скоро перед Мишей вырисовался приземистый субъект, слепленный из хлама и пыли. Ноги – валенки, руки – метелки, туловище – несколько коробок. Голова монстра была сделана из старого эмалированного таза, левый глаз – из «сардин в масле», правый – из «килек в томатном соусе».

– Чего надо? – гаркнуло чудище.

«Укольчик успокоительного и – в постельку» – подумал Миша – «Как же меня угораздило сбрендить? В роду, кажись, юродивых не было…»

– Чего надо, спрашиваю! Оглох, чучело? – монстр начинал сердиться.

– А вот про чучело напрасно ляпнул, – веско проговорил милиционер. – Я хоть и в бреду, но морду могу начистить любой галлюцинации.

– Сам ты галлюцинация, – обиделся эмалированный таз. – Зачем пришел? Обзываться?

– С этими тремя поговорить, что внизу дрыхнут.

– С ними нельзя, пока не проснутся, – заявил монстр. Мятый таз, рассыпая пыль, несколько раз повернулся из стороны в сторону.

– Еще как можно, – увещевал Миша. – Только ты, того, сгинь. Отвали Христа ради.

– Чего захотел! – отмахнулся метелкой монстр. – Я тут на посту, хозяйский сон берегу. Служба у меня такая.