Петька нарезает круги в районе подъезда. Сухо киваю ему в знак приветствия и торопливо ныряю в подъезд, но эта зараза бросается следом и топочет по лестнице, бормоча:

— Э-э… ну-у… эта…

— Слушай, давай поконкретней?

Бывший муж недовольно супит белесые брови и начинает пространную речь.

Ну… если отбросить эпитеты вроде «путана, в отсутствие мужа удовлетворяющая весь подъезд независимо от пола и возраста», «тупое ленивое существо», «овечка с кучей заскоков» и т. д. (в его исполнении все короче и нецензурней), то он предлагает начать все заново. Пока мужик формулирует речь, я открываю дверь и напряженно замираю в дверном проеме. По счастью, он не рискует врываться силой — надеется на мирное урегулирование конфликта. Ну и пускай. Перебьется — я как-то не собираюсь бросаться ему на шею.

Минут через восемь, сообразив, что я пропускаю его реплики мимо ушей, Петька начинает гнусить:

— Это ты во всем виновата, если бы ты не села в тюрьму, я стал бы учителем, инженером, приличным человеком, я и пить-то начал из-за тебя, я же люблю тебя, дура, а тебе наплевать, уголовница…

Стал бы он инженером — ну да, конечно. Раньше я этого как-то не замечала, но если начать вспоминать… у мужа уже тогда имелись неплохие алкоголические задатки.

Сначала он выпивал по праздникам, потом начал «заливать за воротник» по выходным, а после того, как я села в тюрьму, получил замечательный повод для того, чтобы бражничать и в рабочие дни. Что и делает до сих пор, не забывая периодически напоминать о том, что превратился в законченного алкаша исключительно из-за меня. И раньше эта фраза прекрасно срабатывала. Но теперь… теперь я закрываю глаза и с удовольствием убеждаюсь, что больше не слышу противного голоса совести.

— Послушай, я… я не виновата, что села в тюрьму. Ты помнишь, кто такой Валентин Данилов?

Петька распахивает глаза, удивленный неожиданным переходом (еще бы, обычно я сразу же замолкала):

— Ну… типа слышал.

— Так вот, я села в тюрьму из-за него. Гадкий физик меня подставил!.. украл скелет, подбросил мне череп и… в общем, скотина.

Перевожу взгляд на бывшего мужа — тот напряженно разглядывает меня и зачем-то шевелит нижней челюстью: туда-сюда, туда-сюда. Я делаю крошечный шаг вперед и оказываюсь совсем рядом — настолько, что ощущаю «аромат» его нечищеных зубов. И это довольно странно — обычно от бывшего мужа воняет перегаром или так называемым «свежаком».

Вглядевшись в его припухшие глазки, шагаю назад и хватаюсь за дверь:

— Это физик меня подставил. Это он во всем виноват! Вот с ним и живи!..

Бывший муж пытается что-то сказать, но я залетаю в квартиру, и, нервно хихикая, поворачиваю замок. Потом прислоняюсь к двери и вполголоса объясняю, что мы с давно развелись, и я не хочу терпеть его у себя. А если он хочет эксплуатировать чье-нибудь чувство вины, пускай направляется к тому, кто действительно виноват.

Петька, конечно, не слушает — орет на меня трехэтажным матом и даже пытается угрожать.

Ну и пускай поорет. Терпеть эти вопли из-за двери намного приятней, чем «наслаждаться» присутствием бывшего мужа, так сказать «во плоти».

Замечено: после сильного стресса во мне просыпается демон, который обожает делать уборку. Причем работает это избирательно — в основном после стресса, вызванного общением с бывшим мужем (когда я нахожу трупы, мыть пол и раскладывать вещи в шкафу по линеечке почему-то не хочется).

Вчера меня снова накрыло. Я только спровадила разъяренного бывшего мужа, покормила голодную кошку и прилегла отдохнуть, как в уставшую тушку вселился демон трудолюбивого мазохизма, который заставил схватить мокрую тряпку и надраивать и без того не самую грязную квартиру примерно до часу ночи. Маркизка наблюдала со шкафа с самым скептическим выражением морды, но слезть почему-то не пыталась. Любимая хозяйка ее, очевидно, нервировала.

Закончив с уборкой, я упала на кровать и взяла в руки недочитанного Честертона. Конечно, я знаю рассказы про отца Брауна практически наизусть, но это ничуть не мешает освежать их в памяти часов этак до трех.

С утра развлекаюсь тем, что пытаюсь найти работу (шесть потенциальных работодателей отказывают сразу, еще трое обещают перезвонить), а ближе к пяти развиваю бурную деятельность. Сегодня мне нужно подобраться к родителям погибшего школьника и осторожно так выяснить, не замечали ли они в последнее время ничего подозрительного. Правда, директор тонко намекнул, что они и сами по себе несколько странные, так что могли и не замечать.

Опять же, со слов дорогого директора, Лариса и Ярослав Костылевы едва ли начнут откровенничать с безработной уборщицей. Подозреваю, что амплуа престарелой путанобомжихи здесь тоже не подойдет.

Обдумав возможные варианты, я принимаю решение назваться учительницей. Правда, тут тоже придется маскироваться, потому как в своей нормальной жизни я на учительницу совсем не похожа. Но чего уж не сделаешь ради трупов.

В смысле, ради расследования.

Так что я долго роюсь в шкафу, разгребая горы старого хлама, и выбираю самое строгое платье: удручающе серое и удручающе трикотажное. Распускаю волосы, недолго любуюсь на них в зеркало (надеюсь, на этот раз их мышиный цвет сослужит хорошую службу) и убираю в высокий пучок. После чего извлекаю из закромов немного поношенные, но все еще симпатичные сапоги на устойчивом каблуке и направляюсь в гости к соседке.

Та обливает меня духами с запахом ландышей, и, зафиксировав у стены, чтобы не дергалась, рисует на веках стервозные стрелки.

— Эй, эй, полегче! Не надо так густо! Белки же почти не видны! Уф… Все, спасибо!

Соседка немного подкрашивает меня тенями (а что, красиво и не слишком навязчиво, но каждый день так намазываться — нет, спасибо) и начинает допрос в стиле гестапо.

Куда собралась?

На встречу.

Конкретней.

С мужчиной.

Еще конкретней!

С одним не очень молодым, но привлекательным мужчиной, который пока не проявляет ко мне интерес, но, надеюсь, начнет проявлять! (Ого, как задвинула! О том, что у Костылева есть жена, предпочитаю временно умолчать).

Соседка жаждет подробностей, я обещаю забавный рассказ на вечер и долго выпрашиваю ее любимое клетчатое пальто. То самое, которое она не носит уже полтора года по причине несоответствия габаритов. Женщина мгновенно преисполняется надежд пристроить в надежные руки свой старый хлам (знаете, классика — выкинуть жалко, а пользоваться стыдно), поэтому большую часть времени я трачу на то, чтобы объяснить дружелюбной соседке, что мне не нужно дарить эту вещь, поношу один день и верну.

Обильно и многословно благодарю соседку за макияж и маникюр (ах да: еще мы красили ногти прозрачным лаком и провоняли всю кухню), после чего возвращаюсь к себе и долго верчусь у зеркала, настраиваясь на новый образ.

Зовите меня официально — «Марина Васильевна», сегодня я буду учительницей. Но я не молоденькая разгильдяйка в короткой юбке, а старомодная дама. Точнее, я динозавр, оставшийся с советских времен. Строгий и чопорный, как английский слуга.

Но я не первая учительница. О нет. Я нелюбимый преподаватель, ведущий непонятный предмет. Я обожаю задавать «на дом» и очень часто вызываю к доске.

Мой ищущий взгляд вызывает у тебя инстинктивную дрожь в коленях.

У меня есть любимчики, но ты никогда не был в их числе.

Я неприятное воспоминание прямиком из детства. Когда я что-то хочу, ты не смеешь мне возразить. А если рискнешь — я нажалуюсь твоей классной.

Другие учителя обходят меня стороной… И я почему-то нравлюсь твоим родителям.

Бр-р-р… Уф! После этого слегка бестолкового аутотренинга самой жутко стало.

На этот раз покидаю дом в одиночестве (нетрезвый дедок из соседнего подъезда не в счет — он все равно в алкогольной нирване). Вот это называется «закон подлости»: когда я кошу под бомжиху, весь двор собирается обсудить это зрелище, а стоит одеться прилично и, образно выражаясь, «ступить на путь исправления», никто даже не высунется. Хотя должны бы, конец рабочего дня…