— После того, как все ниточки обрываются у меня в руках, остается одно — поехать к Костылеву, чье алиби в день нападения на Данилова подтверждают несколько человек, поговорить с ним и попытаться поймать на противоречиях. И тут выясняется, что в вашу светлую голову тоже пришла эта идея. Сначала мне очень хочется посадить на пятнадцать суток… директора вашей школы. Который уволил вас с работы и обеспечил тем самым неограниченным запас свободного времени для всяких глупостей. Но нет худа без добра. Когда вы уходите, Ярослав Костылев проговаривается, что знает о вашей «детективной» деятельности. Еще он допускает несколько мелких, но досадных оговорок, что побуждает меня еще раз проверить его «стопроцентное» алиби. Оно разваливается по кусочкам, но чтобы взять Костылева в клещи, необходимы показания хотя бы пары свидетелей. Лучший кандидат на эту должность лежит в реанимации и нормально допросить его не удается. К тому же Данилов — тот еще фрукт. Он тоже пытался что-то расследовать, наверно, от вас набрался, — по выражению лица Хучика сразу понятно, что он думает обо всех наших «расследованиях». — Но вы, Марина, хотя бы не отказывается идти на контакт. А из Данилова каждое слово нужно клещами вытаскивать. Что, к сожалению, совершенно невозможно, — заявляет он в духе испанского инквизитора, сожалеющего о былых временах. — На следующий день выясняется, что вас занесло…

Противное дребезжание дверного звонка прерывает сию пафосную речь. А жаль, хотелось бы дослушать, куда там меня занесло.

Вздыхаю и иду открывать. Федор Иванович следует за мной — похоже, он допускает, что по ту сторону двери может находиться какая-нибудь опасность вроде кровожадного Ярослава Костылева. Ну, или ему просто интересно, кто это ходит ко мне вечерами.

Бесшумно подкравшись к двери, заглядываю в глазок. Ну е-мое! На лестничной клетке стоит и пошатывается бывший муж собственной алкогольной персоной. Кажется, я даже сквозь дверь ощущаю, как от него разит.

— Там Петька, — шепчу я. — Нажрался как свин. Что будем делать? Есть два варианта: открыть и спросить, что ему надо, или притвориться, что нас нет дома.

Хучик раздумывает недолго:

— Петька в смысле ваш бывший?.. Открывайте, поговорим. У него есть все…

— Все?..

— Все, чтобы дать ему в морду, — вздыхает следак. — Я сразу об этом подумал, когда увидел ваш шрам от вилки.

Ну ничего себе, а? Похоже, что Хучик излишне вжился в роль полковника Дегтярева. Последнее, что мне нужно, так это мордобой с участием бывшего мужа и ментов (мента)!

Старательно убеждаю Хучика не маячить на горизонте и подождать на кухне, сую ему в руки кошку и иду открывать.

Пока мы с ментом совещаемся, Петька убеждается в неэффективности звонка и принимается пинать несчастную дверь, сопровождая это громкими нецензурными воплями. Содержание этих воплей мне давно известно — как и непонятная уверенность бывшего мужа в том, что чем громче орешь, тем быстрее откроют.

Выбираю паузу между ударами и открываю дверь:

— Чего орешь? Убавь децибелы, сейчас соседи набегут.

На самом деле это маловероятно, несчастные обитатели прилегающих квартир крайне редко вмешиваются в наши конфликты. Максимум, что они могут сделать — позвонить участковому, который придет и проведет со мной профилактическую беседу (он почему-то всегда ко мне приходит, а Петьку игнорирует, как будто тот недееспособный).

Тем не менее, бывший муж затыкается. Думаете, он беспокоится о соседях? Как бы ни так! Он просто прикидывает, с какого наезда начать конструктивную беседу.

— Т-ты, шлюха, — Петька хватается за дверь и обдает меня неземным миксом из перегара, «свежака» и дивного амбре нечищеных со времен нашего развода зубов. — х-ш-шлюха… при живом… ик… муже…бл* подзаборная…

— Говори, зачем пришел, и убирайся, — бормочу я, даже не пытаясь вникнуть в суть претензий. — Чеши к себе, соседей разбудишь.

Хотя про соседей это я зря. В нашем подъезде в ночную смену пока вроде никто не работает, да и дети у всех уже школьного возраста, поэтому в пол десятого никто спать не должен.

Впрочем, Петька все равно не обращает на мою тираду никакого внимания и, покачиваясь, аки баркас на волнах, гнет свою линию:

— При живом-то муже… прошмандовка!..

Похоже, он не насколько пьян, как показалось сначала. По крайней мере, ему удается выговорить такое длинное слово без заминок. Прош-ман-дов-ка! Целых четыре слога! Ей-богу, я в восхищении.

Все же мне требуется не меньше пяти минут, чтобы понять суть претензий.

Я выясняю, что с утра бывший муж подрабатывал грузчиком, так как быстро сообразил, что раз мерзкая уголовница-Маринка (цитата!) не дает денег, взяться им неоткуда. О том, что за любитель острых ощущений нанял его грузчиком, история умалчивает.

Так вот, потрудившись на ниве погрузки и заработав на бутылку, бывший муж решил отметить это дело с друзьями. У него их, кстати, в три раза больше, чем у меня, и далеко не все алкаши.

Находясь под градусом, Петька, естественно, принялся жаловаться на меня, в красках рассказывая про наши суды, трагический эпизод с вилкой и прочие радости нашей «семейной жизни». Друзья активно поддерживали эту тему, пока кто-то из них не сболтнул Петьке о том, что видел, как я заходила в подъезд с каким-то подозрительным мужиком. Мужик же при этом держал меня за руку и всячески осыпал комплиментами.

На этом месте я слегка озадачилась. Единственным кандидатом на должность «подозрительного мужика» является Хучик, но что-то я не припомню, чтобы он держал меня за руку! И комплименты, кстати, тоже отсутствовали — следак всю дорогу читал мне нотации, и отвлекался только на то, чтобы покритиковать книги Донцовой.

Но Петька, конечно, вообразил супружескую измену, допил, судя по запаху, всю оставшуюся водяру (ну, или что он там пил) и прилетел разбираться со мной и моим потенциальным любовником.

Какое-то время я честно пытаюсь объяснить бывшему мужу, что судимые уборщицы возраста 40+ не пользуются большим спросом на рынке любовных услуг. Но Петька не верит, орет благим матом, ломится в дверь и требует подать ему моего нового суженого.

Потом я меняю тактику и начинаю втолковывать алканавту, что после развода мне пока в принципе не до мужчин (и это чистая правда — в последнее время меня интересуют исключительно трупы, свидетели и менты). Но все разумные доводы разбиваются о глухую и немного пьяную стену.

— Где прячется этот «цензура»?! — орет бывший муж, сопровождая дикие вопли нецензурным описанием того, что он собирается сделать с моим гипотетическим мужиком. Фантазия у него, конечно, богатая, но для того, чтобы реализовать хотя бы четверть задуманного, Петьке потребуется у меня этого мужика отбить.

На самом интересном месте дверь открывается, и на лестничной клетке появляется недовольный Федор Иванович. Чем тут же подтверждает все подозрения бывшего мужа.

Немая сцена.

Мне очень хочется завопить «это не то, что ты думаешь» — но, с другой стороны, а с какой это радости я должна перед ним отчитываться?.. Мы вообще-то в разводе!

— Прошмандовка!.. — верещит Петька почему-то в мой адрес. К менту он, очевидно, претензий не имеет. — Ментовская шлюха!..

— Вообще-то, ментовская шлюха — это та, которая обслуживает нескольких ментов, а у меня всего один!.. — бормочу я, не выдержав груза несправедливых обвинений.

Похоже, получилось не очень: Федор Иванович удивленно вскидывает брови, а Петька так вообще смотрит на меня, открыв рот, и явно ждет продолжения.

О, кстати! Перевожу взгляд на хладнокровного Хучика, пытаясь сообразить, как бывший муж определил профессию «соперника». Все ясно: мента выдает его голубая рубашка. Ходил бы в свитере — проблем бы не имел. Или, наоборот, имел бы, потому, что Петька слегка побаивается представителей закона. Возможно, в противном случае Хучику уже настучали бы «в табло».

Мент тоже ведет себя довольно корректно, и, вопреки предыдущим заявлениям про «дать в морду», не спешит никого бить. Вместо этого он мирно объясняет алкашу, что я прохожу свидетелем по важному уголовному делу, и лучше ему пока от меня отвязаться.