— Конечно, мне будет жаль покинуть Трою, — печально закончила она, — но это лучше, чем видеть ее гибель. Ч го до Менелая, то они с Парисом два сапога пара, и утешением мне послужит то, что я вновь стану царицей Спарты.

— Главная трудность, — сказал я, — добиться согласия греческих вождей, особенно Аякса и Ахилла.

— Боюсь, что это невозможно. Но ты можешь попытаться.

Вскоре мы собрались возвращаться во дворец.

— Нужно соблюдать осторожность, — шепнула мне Елена у двери, — чтобы наш план не дошел до ушей Париса.

Мы с Гекамедой вышли в лунную ночь. Все дышало миром и покоем. На всем пути назад мы не встретили никого, кроме двух стражников. Белый дворец в призрачном сиянии луны усиливал окружающую нас атмосферу тайны, а шепот листьев, колеблемых ночным ветерком, походил на горестные вздохи о несчастьях, постигших город.

— Артемида[90]] направляет наши шаги, — сказала Гекамеда, дабы нарушить молчание, но я был слишком занят своими мыслями, чтобы тратить время на разоблачение суеверий. Рука об руку мы прошли мимо дома Гектора и остановились на момент, думая о страшном горе, распростершем свои черные крылья над некогда счастливым кровом.

В ответ на мой стук Гортина открыла дверь наших покоев, сообщив, что Ферейн устал после сегодняшних треволнений и лег спать. Мне это не понравилось, но я промолчал. Сама Гортина отнюдь не выглядела усталой — когда она помогала Гекамеде снять плащ, ее глаза бегали, и я подумал, не попробовала ли она снова моего вина.

Это напомнило мне о собственной жажде, и я спросил Гекамеду, не выпьет ли она со мной вина в моей комнате. Получив ее согласие, я велел Гортине принести нам кубки и сосуд лемносского вина.

— Чистого и неразбавленного, — предупредил я. — Больше я не желаю пить твое водянистое пойло. И чтобы вино было охлажденным.

— Ты знаешь, — спросила Гекамеда, когда мы сели на скамью, — что я тобой недовольна?

— Нет, — улыбнулся я, — хотя мне следовало бы к этому привыкнуть. А в чем причина?

— В том, что ты хочешь вернуть грекам Елену Аргивскую. Мне это не сулит ничего хорошего. Если ты добьешься успеха, то прославишься и будешь презирать бедную Гекамеду, а если потерпишь неудачу, я могу потерять тебя, как Андромаха потеряла Гектора.

Я постарался заверить любимую, что для нее всегда найдется место рядом со мной, какая бы слава меня ни ожидала.

— Что до неудачи, давай не думать о ней, а молиться об успехе.

— Если с тобой случится беда, Идей, это разобьет мне сердце.

— Значит, ты меня любишь?

— Ты это знаешь.

— Сильно?

— Так сильно, что с тобой я забываю обо всем — даже о Тенедосе.

— И ты рада, что станешь моей женой?

— Да.

После этого мы сидели молча, поглощенные собственными мыслями, хотя, возможно, они были одинаковыми.

— Завтра, — внезапно прошептала Гекамеда, и мне показалось, будто это слово слетело с моих уст.

— Завтра, — повторил я, целуя ее волосы.

В холле послышались звуки шагов, и вошла Гортина с сосудом вина и кубками. Поставив их на стол, она повернулась к нам:

— Налить вам вина?

Я кивнул, поднимаясь, чтобы придвинуть нашу скамью ближе к столу. Гортина подняла тяжелый золотой сосуд. Гекамеда вышла в свою комнату поправить прическу, вернулась и снова села на скамью.

То, что случилось потом, едва не заставило меня поверить в покровительство богов. Обычно мои чувства притуплены, даже когда ум работает быстро. Но когда я поднял голову, передвинув скамью, меня насторожил зловещий блеск в глазах Гортины, подобный молнии на покрытом грозовыми тучами небе.

Ее взгляд был устремлен на Гекамеду, поэтому она не заметила, что я наблюдаю за ней.

«Греянка что-то замышляет», — подумал я.

Тем не менее я бы не догадался о ее намерениях, если бы не то, что произошло затем. Мы с Гекамедой сидели на скамье у края стола — это не слишком удобно, но мне не хотелось вставать и придвигать другую скамью. Гортина, наполнив кубки, поставила их перед нами.

Что-то в ее поведении снова привлекло мое внимание. Я не могу описать, что именно, — впечатление было слишком неопределенным. Не то чтобы ее рука дрожала — напротив, она была вполне твердой, да и лицо не выражало особого возбуждения.

Возможно, вы поймете, что я имею в виду, если я скажу, что налить кому-то вина — процедура, обычно выполняемая с абсолютным равнодушием, в то время как Гортина поставила кубок перед Гекамедой с таким видом, словно в мире не существует более важной задачи. Когда же Гортина обслуживала меня, ее поведение изменилось полностью — она даже пролила несколько капель на поднос.

Подозрение вспыхнуло у меня в голове ярким пламенем. На момент я был склонен посмеяться над собой, но потом решил действовать.

— Погоди, — сказал я внезапно, когда Гекамеда поднесла кубок к губам. — Почему бы нам не отметить наше счастье, забыв о былых разногласиях? Ты должна выпить с нами за наше будущее, Гортина. Принеси еще один кубок.

— Я не могу пить с моим господином, — запротестовала греянка.

— Можешь, если я этого требую. Или ты все еще лелеешь свою глупую ненависть? Принеси кубок.

Как только Гортина удалилась, Гекамеда повернулась ко мне.

— Что за чепуха? — тихо спросила она. — Почему ты отослал ее?

— Молчи! — шепотом отозвался я. — Что бы я ни сделал, не проявляй удивления и, самое главное, не пей вина…

Гортина вернулась с кубком, поставила его на стол и наполнила. Я с удовлетворением заметил, что он ничем не отличается от двух других.

— Подожди! — воскликнул я, когда Гекамеда вторично подняла свой кубок. — Ты не принесла сыр, Гортина. Лемносское вино полагается пить с сыром. Принеси его — он лежит на второй полке в правом углу.

Поставив кубок на стол, греянка подошла к двери.

— Белый или желтый сыр? — спросила она.

— Белый, — ответил я.

Когда Гортина вышла, я быстро поднял ее кубок и поставил его перед Гекамедой, а кубок Гекамеды поместил туда, где раньше стоял кубок Гортины.

— Зачем… — удивленно начала Гекамеда, но я знаком велел ей умолкнуть.

Вернувшись, Гортина бросила быстрый взгляд на стол, потом поставила на него тарелку с сыром. Гекамеда взяла щепотку и накрошила его в мое и свое вино; Гортина не стала брать сыр.