Поздно вечером, когда мой друг Кисеей пришел ко мне в комнату поговорить о сегодняшних событиях, я рассказал ему о встрече с Еленой. По ею лицу я видел, что он сомневается в правдивости моего повествования, но в конце концов мне удалось его убедить. Удивлению Киссея не было границ.

— Значит, ты привлек саму Елену! Счастливчик Идей!

— Слушая тебя, Кисеей, — отозвался я, — можно подумать, будто Елена — единственная женщина в мире.

Такая уж великая честь быть ею замеченным?

В этом я не был искренен. Ныне дни моей молодости позади, и я могу смеяться над собственной глупостью. Если мои тщеславие и лицемерие нельзя простить, то их, по крайней мере, можно понять.

Я считал величайшей честью быть замеченным Еленой. Какой молодой человек на моем месте думал бы иначе? Она была красой и гордостью Греции и стала признанным эталоном женской красоты. К тому же Елена ранее являлась царицей Спарты и могла стать ею вновь. Хотя я мог притворяться перед моим другом Киссеем, у меня кружилась голова от восторга при мысли, что я привлек ее внимание.

Добавлю в качестве оправдания, что мой случай отнюдь не был беспрецедентным. Елена притягивала к себе мужчин, как магнит — железо. Я уже забыл Брисеиду[46]] . Елена ничего мне не обещала, но я надеялся на многое и решил сделать для нее все возможное в истории с жертвоприношением Афродите.

Мой отец Дар, бывший жрецом Гефеста, не стал мне препятствовать, а Оилея я умиротворил обещанием устроить второй праздник Аполлона. Я ожидал определенного противодействия со стороны царя Приама, но на аудиенции, которой я добился следующим днем, он заявил, что предоставляет все подобные дела на усмотрение своего вестника. Вечером жертвенные животные были доставлены в храм Гефеста, где начались приготовления к церемонии.

Я решил лично сообщить обо всем Елене, считая это удобной возможностью возвысить себя в ее глазах, потому на следующее утро направился через двор прямо к дому Париса.

Благодаря моему официальному положению, меня пропустили, не задавая вопросов, и я двинулся по коридору к лестнице, ведущей к верхним комнатам. Но, поднявшись, я внезапно услышал женский голос:

— Дальше идти нельзя.

Я остановился без особых возражений. Шагах в двухстах передо мной стояла девушка чисто грейского[47]] типа, с грациозной гибкой фигурой и соблазнительной оливковой кожей. Пока я стоял, размышляя о том, кто она и почему я не видел ее раньше, девушка повторила:

— Дальше идти нельзя.

— Почему? — осведомился я.

— Это запрещено.

— Тебе известно, что я вестник царя Приама?

— Дальше идти запрещено, — снова сказала она.

— Но я должен повидать Елену Аргивскую, жену Париса.

— Это невозможно. Елена сейчас с Парисом и его братом Гектором. Их нельзя беспокоить.

— Где они?

— Там. — Девушка указала на тяжелый расшитый занавес, прикрывающий дверь справа.

Внезапно мною овладело неудержимое желание узнать, о чем говорят за этой дверью. Очевидно, это объяснялось главным образом всего лишь любопытством, но к нему примешивалась мысль, что неплохо быть в курсе отношений Париса с женой. Ходили слухи, что последнее время они не слишком довольны друг другом. Выяснить это было бы на пользу моим планам. Я задумчиво посмотрел на стоящую передо мной девушку:

— Ты говоришь, что Парис и Гектор сейчас с Еленой?

— Да.

— И их нельзя беспокоить?

Она кивнула. Я сменил тему:

— Ты ведь из Грей, не так ли?

Девушка продемонстрировала белые зубы в довольной улыбке:

— Как ты догадался?

— Нужно быть слепым, чтобы этого не видеть. Красота, подобная твоей, приходит только из долины прямой реки и золотистых холмов. — Я шагнул к ней. — Ты служишь Елене? Как твое имя?

— Меня зовут Гортина. Я прислужница Елены. — Ее лицо слегка потемнело — на светлой коже это был бы румянец, — и она добавила: — Я рабыня. Уже четыре года я в Трое. А ты знаешь Грею?

— Очень хорошо. У тебя красивое имя, Гортина, и красивое лицо. На тебя приятно смотреть. — Подойдя к девушке, я потрепал ее по подбородку и обнял за талию.

— Нет-нет! — вскрикнула она, отпрянув, но я обхватил ее другой рукой и привлек к себе. — Что тебе нужно?

— Ты отлично знаешь, Гортина.

— Но я не могу поверить…

— Разве ты потеряла свое зеркало? Не отталкивай меня.

— Помоги мне, Афродита! — взмолилась девушка, стараясь не повышать при этом голос.

— Неподходящая молитва, — усмехнулся я.

— Что тебе нужно, Идей?

— Мне нужна ты.

Внезапно она расслабилась в моих объятиях и посмотрела на меня широко открытыми глазами:

— Ты заберешь меня отсюда?

— Разумеется. Больше ты не будешь рабыней Елены.

— Когда?

— Скоро. Через пять дней.

— Так долго ждать?

— Можешь рассчитывать на меня, Гортина. Но ты должна пропустить меня туда. — Я указал на дверь, прикрытую расшитым занавесом. — Мне нужно слышать, что говорит Гектор. Не спрашивай почему — ты не поймешь; это государственное дело.

Гортина отшатнулась:

— Это невозможно! Я не посмею!

В конце концов мне с трудом удалось убедить ее.

Бедняжку нельзя было упрекать за измену долгу — такой красавице нелегко четыре года быть рабыней Елены. Я не собирался выполнять свое обещание забрать ее, но она этого не знала, а узнав впоследствии, доказала, что она смелая девушка и истинная дочь Грей.

Самое главное, мне позволили войти незаметно. Ободряюще кивнув испуганной Гортине, я потихоньку проскользнул в дверь.

Войдя, я едва сдержал крик изумления. Парис не пожалел трудов и расходов на устройство гнезда для своей греческой птички. О роскоши и великолепии покоев Елены говорили много, но действительность превзошла все описания.

Желтый и белый мрамор был повсюду, а красным мрамором были инкрустированы скамьи из слоновой кости. На стенах висели дорогие шелковые ткани. В центре комнаты бил миниатюрный фонтан, украшенный четырьмя рельефами из паросского мрамора[48]] .

Все это я заметил с одного взгляда, ибо мое внимание сразу же привлекли голоса в соседней комнате.