Москва, декабрь 1875, Сочельник

В Сочельник спозаранку Соня отправилась к Николаю Петровичу. Сегодня Контин точно должен быть дома – во всех учебных заведениях Москвы с сегодняшнего дня начались рождественские каникулы.

У дома купца Плисова в Самсоньевском переулке была очередь – его лавочка колониальных товаров слыла лучшей по Москве и пользовалась повышенным предпраздничным успехом. Покупатели, раскрасневшиеся на морозе, топали ногами, хлопали рукавицами, девушки поддерживали капоры, так и норовившие сорваться при порывах ветра. Но, несмотря на холод и толчею, все находились в радостном предвкушении праздника.

Большая часть очереди состояла, понятно, из горничных, которых радивые хозяева послали за покупками. Все эти деревенские девчонки, уже обжившиеся в городе, в хозяйских домах старались вести себя соответственно, но, выскочив из-под хозяйской опеки, тут же переходили на более привычные манеры поведения. Лузгали семечки прямо на морозе, хихикали, бросая взгляды на молодых мужчин, беззлобно переругивались, стоя в очереди. Мужчины охотно подмигивали этим красоткам «кровь с молоком». Почтенные матери семейств или девицы пытались шикать на девчонок, приструнить застрельщиц, но все это выходило не зло, а как-то по-праздничному весело.

И только у Сони на душе лежала льдинка, которую и празднику трудно растопить. Исподлобья поглядывая на шумную толчею, она обогнула очередь и влетела в парадное дома. Уже знакомый швейцар вновь преградил дорогу девушке:

– К кому изволите? – Он неодобрительно покачал головой, но все же добавил: – Барышня…

– Мне необходимо видеть Контина Николая Петровича!

Соня попыталась прошмыгнуть мимо стража. Но не тут-то было – швейцар ухватил ее за рукав. Соня подумала: сейчас начнется ругань, но швейцар проговорил тихим голосом:

– Вы не сможете увидеть его… Николая Петровича нет более…

– Как нет? – ахнула Соня.

– Преставился в одночасье.

– Не может быть! – Голос Сони сорвался. – Я же вчера была, вы сказали, что он в отъезде!

– А вы ему кто будете, барышня? – поинтересовался швейцар.

– Я – Софья Ленорова, дочь его старого друга. Николай Петрович преподавал в той же гимназии мадам Бове, что и мой покойный батюшка. Я тоже училась там…

– Ленорова… Софья… – швейцар смешался, словно раздумывая, как поступить, и вдруг спросил: – А почему вы без сопровождения ходите? Уж который раз. Я вас запомнил. Приличные барышни одни без компаньонок, на худой конец без горничных, по улицам не гуляют!

Соня смешалась. Сказать, что на горничную у нее нет средств? Но тогда важный швейцар мгновенно выставит нищенку вон. Он и так сомневается – называть ли ее барышней. Конечно, по одежке Соня на богатую барышню никак не тянет. Впрочем, и на небогатую тоже…

Вздохнув, Соня сказала:

– Я хожу сюда одна, потому что у меня конфиденциальное дело к Николаю Петровичу… – Голосок девушки дрогнул, и она добавила: – Было…

Швейцар по-своему понял дрогнувший голос девушки: видно, та надеялась в чем-то на Николая Петровича, только надежда не сбылась. Впрочем, это не его, швейцарово, дело. Меньше знаешь – крепче спишь. Однако жилец господин Контин именно к этой девушке имел особое отношение и швейцара в эти отношения впутал. К тому же то, что случилось, дело странное, непонятное. Пусть лучше эта девушка знает, как все произошло. А то вдруг потребует с него что-нибудь.

И потому служитель парадного подъезда вздохнул, подскреб подбородок и решился:

– Конечно, дело не мое, но вам скажу. Только вам, барышня. Я знаю, что Николай Петрович принимал в вас участие. Вот и вчера вспоминал. Вернулся он под вечер. Прошел в квартиру, потом спустился ко мне, перекинулся парой слов и оставил конверт. Ну а потом странное случилось. Явились к нему двое. Один постарше, мордатый такой, в пальто с котиковым воротником, другой помоложе, но одет поплоше. В общем, не посетители – так, мелюзга. Я бы и не пустил таких, у нас приличный дом. Но Николай Петрович, пока поднимался по лестнице, крикнул: «Ко мне могут прийти!» Ну, я и пропустил. Больше двух часов они у господина Контина пробыли, потом молодой выбежал, взволнованный ужасно. «Николаю Петровичу плохо! – кричит. – Я за врачом побегу!» Я ему говорю: «Позови господина Мельникова из третьей квартиры! Он врач, завсегда жильцам помогает!» Но тип этот головой покрутил: «Николай Петрович велел своего врача позвать!» Ну, мне что? Своего, так своего. Через четверть часа врач прибыл. Вдвоем они к господину Контину поднялись да быстро выбежали. Кричат взволнованно: скончался, мол, Контин, надо квартального звать. А тут как раз дверь открылась – на пороге квартальный. Мне, правда, незнакомый. Говорит, что наш господин Соколов в отъезде на три дня, а он, Симков Валентин Сидорович, его пока замещает. И спрашивает: что, мол, у вас тут за крики?

– Как вы сказали? Симков?! – удивилась Соня.

– Симков Валентин Сидорович. Он и бляху полицейскую показал с номером, все честь по чести. Хорошо, конечно, что пришел вовремя. Мне тут вопли ни к чему. У нас дом почтенный, жильцы все тишину и покой любят.

Соня поежилась – Симков точно поспел вовремя, чтобы не было лишних свидетелей. Господи, выходит, эти мерзавцы и на Николая Петровича вышли? А Грандов говорил вчера так уверенно, что эта двойня – старший в пальто да младший оборванец – воры, и на убийство не решатся. Но что же получается – решились?! Убили Николая Петровича, потом вызвали какого-то подставного врача – недаром же отказались от услуг Мельникова. Поддельный врач смерть Николая Петровича засвидетельствовал как обычную, а тут и проклятый Симков подоспел – на всякий случай.

– И что дальше? – прошептала Соня в ужасе.

Швейцар понял ее страх по-своему:

– Да вы не пужайтесь, барышня, покойника вчера еще унесли. Квартальный велел тем двум посетителям его и простыню завернуть и вынести.

– Куда? – У Сони уже зубы застучали.

– Врач сказал, в морг. Да не волнуйтесь вы так. Все под Богом ходим. У господина Контина апоплексический удар приключился. Это тоже врач мне сказал. Ну а квартальный Симков, добрая душа, сам взялся родственников оповестить. Слава Богу, не на мне эта неприятная обязанность.

– А у Николая Петровича разве есть родственники? Он никогда ни о ком не поминал, – прошептала Соня.

– Есть, есть! – утешил швейцар. – Сейчас-то похорон не будет, понятное дело. Но уж после Рождества все сделают по-родственному – по-христиански.

Соня до боли стиснула пальцы. Да уж, все по-христиански, все по-родственному!.. Сами убили, сами похороним. Но ей-то теперь что делать?! Единственный советчик у нее был – и того нет. Неужто его убили из-за нее?! Тогда скоро очередь Леноровой…

Швейцар взглянул на помертвевшую девушку и погладил ее по плечу:

– Не убивайтесь так, барышня! Николай Петрович о нас не забыл. Я же сказал, что он конверт мне оставил. Так конверт тот для вас. Вернее, господин Контин хотел, чтобы я, как всегда, вам по почте переслал. Но раз уж вы тут – сами возьмите!

Дрожащими пальцами девушка взяла конверт и вскрыла. В конверте лежали 25 рублей.

– Я вам каждый месяц такую сумму по поручению господина Контина отсылал, – услышала Соня голос швейцара. – Он сам стеснялся. Думал, вдруг вас обидит такой помощью. А по почте вроде и неизвестно от кого. Аноним, так сказать…

И тут Соня не сдержалась. Слезы потекли ручьем. Так вот кто был ее благодетель, посылавший деньги! Вот кто спасал ее от голодной смерти…

– Ну-ну, барышня! – ласково гудел швейцар. – Что ж плакать… Он был хороший человек и квартирант спокойный, ответственный. Плату всегда вносил аккуратно и в полном объеме. Не то что некоторые, к которым находишься да накланяешься, пока получишь. А с меня хозяин за недосдачу может даже штраф слупить, будто это я за квартиры не плачу. Но господин Контин меня никогда не подводил. Понимал, что швейцар – человек зависимый, не для своей выгоды плату собирает – для хозяйской. Исключительный был квартирант. Образцовый! Но ведь вечно никто не живет. Даже образцовые… А вы, барышня, сходите в церковь, свечку поставьте за упокой раба Божьего Николая, помолитесь – легче станет.