Колрак сидел в одиночестве, уносясь мыслями в неизвестный мир под кораблем. Он не любил оставаться один в такие часы ожидания, но Хафидж был занят, а только с ним Колрак чувствовал себя просто и легко.

«Наверное, причина в звездах, — думал он о Хафидже. — Он долго смотрел на звезды, а так зарождается мудрость».

Но, к сожалению, сейчас он не мог поделиться своими мыслями с Хафиджем.

Колрак не в первый раз задумался над тем, что космический корабль — малоподходящее место для священника. Почти все остальные члены экипажа считали его мистиком и не интересовались им. В этом определении не было ничего презрительного: называя его «мистиком», они просто констатировали, что он им чужой — человек, с которым обходятся вежливо, не принимая его всерьез.

Что ж, быть священником в эту эпоху действительно несколько нелепо. Церковь на Лортасе в свое время была могущественна, но когда настал этот век, она уже давно утратила единство и силу. В лучшем случае религия теперь воспринималась как одно из философских течений, а в худшем…

Если бы только человек не проник в космос! Если бы только он не открыл там того, что открыл!

— А, Колрак! — прервал его размышления чей-то голос. — Что новенького обещает магический кристалл?

Ну, конечно, Лейджер! Неужели этот журналист не оставит его в покое даже сейчас? Наверное, он будет болтать чепуху на самом пороге вечности!

«Такие мысли несовместимы с милосердием, Колрак! Если ты не находишь милосердия в своем сердце, то как ты можешь требовать, чтобы другие были милосердны?»

— Магический кристалл, к сожалению, затуманился.

Лейджер уселся в кресло. Он был неряшлив — неряшлив в одежде, в работе и даже в мыслях. Правда, его путевые очерки популярнее романов Нлезина, думал Колрак, но зато о них скорее забудут.

«Вспомни о милосердии, Колрак!»

Лейджер нацарапал на листке бумаги: «Эй, Центавр Четыре, ворота шире!» Он довольно усмехнулся, а Колрак выдавил из себя слабое подобие улыбки.

— Очередная сенсация! Мы облетаем груду древних камней под жужжание и треск машин Сейехи, ныряем вниз, чтобы Дерриок мог еще раз одним глазком полюбоваться на свои вечные проблемы. Потом — хлоп! «Добрая Надежда» садится на брюхо! Мы все вылезаем наружу и начинаем шарить там и сям — и что же я получаю от всего этого? Еще одну главу, как две капли воды похожую на предыдущую. Центавр Четыре, скучнейшая в мире!

— Всегда есть шанс, — сказал священник. «А есть ли он? Есть ли?»

— Ну, как же, как же! — физиономия Лейджера сморщилась и вдруг стала похожа на пухлое лицо Нлезина. — Однако Нлезину это не нравится!

— Нлезину случалось ошибаться, — терпеливо возразил Колрак.

— Ну еще бы, еще бы! Помнится, даже дома, на старичке Лортасе, еще до того, как мы помчались навстречу восходу, Нлезин разглагольствовал…

Сделав усилие, Колрак перестал слушать. Голос рядом превратился в неприятное, бессмысленное гудение. «Господи, неужели мы не лучше других? Неужели мы должны пререкаться и злословить друг о друге, даже здесь, даже сейчас, в глубинах Ночи?»

Далеко внизу бурый мир — четвертая планета Альфы Центавра — несся в пространстве по орбите вокруг своего пылающего Солнца.

В рубке «Доброй Надежды» Дерриок оторвался от ленты вычислительной машины и покачал головой.

— Снижайтесь, — сказал он капитану.

Корабль уже довольно давно вышел из бесконечной космической ночи и вошел в тонкую полоску синевы. Он пронизал волнующееся море белых облаков и ворвался туда, где был солнечный свет, ветер и горизонт.

Теперь же корабль спустился еще ниже, и казалось, что снежные пики гор вот-вот вспорют ему брюхо. С ревом и громом сверкающий титан мчался сквозь ветры и дожди, и вслед ему грохотал воздух.

Корабль несся над континентами и бурными морями, отбрасывая веретенообразную тень на пустынные острова и вспугивая лесных птиц. Он промелькнул над желтыми песками пустыни, взметнув за собой новые дюны.

Дерриок отрывался от телеискателя, только чтобы сделать пометки в блокноте.

Спустя шесть часов он устало поднялся.

— Все то же самое, — сказал он Уайку.

Капитан остался спокоен. Выражение его лица не изменилось. Лишь мускулы напряглись еще больше.

— Вы могли бы предложить подходящее место для полевых исследований?

Сверившись с блокнотом, антрополог назвал Хафиджу координаты замеченных им сверху развалин, которые могли представить для них наибольший интерес.

Теперь в рубке властвовало отчаяние, давно знакомое отчаяние, безмолвное и незаметное. «Все то же самое. Всегда то же самое!»

Корабль с грохотом повернул к району, указанному Дерриоком. Он встал вертикально и выпустил столб кипящего пламени на пески, которые ждали его с вековым терпением. Потом скользнул вниз, коснулся земли и замер.

Наступила тишина.

Проверка показала, что воздух этой планеты непригоден для дыхания. Собирать вертолет никому не хотелось, и было решено отправиться к развалинам пешком, благо они были где-то совсем рядом. Дерриок, Црига, Нлезин, Лейджер и Арвон надели маски. Остальные остались на корабле.

Внутренний люк выходной камеры захлопнулся, и медленно, с шипением открылся наружный люк. Дерриок первым спустился по трапу. За ним следовал Арвон. Он поежился, хотя снаружи вовсе не было холодно. Его сапоги погрузились в желтый песок. Арвон остановился и прислушался. После непрерывного гудения механизмов корабля звуки, которые он услышал, показались ему необычными.

Он услышал вздохи ветра в пустыне, ветра, который играл океанскими волнами и будет играть ими вновь. Шорох сыплющегося, движущегося песка. Этот шорох напоминал шум дождя, но небо над ними было безоблачно-синим, а солнце — теплым и ласковым. Резко очерченные тени людей скользили впереди них по волнистому песку.

И этот же шорох был шепотом смерти, тихим равнодушным рассказом о жизни, которая была когда-то, а теперь исчезла навсегда.

«Смерть, — подумал Арвон, — здравствуй, старая знакомая!»

— Пошли, — окликнул их Дерриок и зашагал по песку. — Скорее, если хотите до ночи вернуться на корабль.